Солнечное утро пробивается сквозь окно. Весна чувствуется даже через давно немытые стекла нашей комнатенки. Но радости от нее как-то не ощущается. Вовке все равно, он давно уже плюнул на окружающий его мир. А мне…. Мне, наверное, тоже. Не волнует как-то весна, не тревожит. Грязи только прибавится, да запахи иные. А еще химия, которой посыпают снег, не будет разъедать обувь, лапы, колеса, только и всего. И чем дальше, тем хуже, жизнь становится долгой, скучной и никчемной.
Пять лет назад все было иначе. Я радовался каждой новой минуте, прожитой на этом свете. Меня волновало все: город с его бесконечным асфальтом, лес с его чарующими запахами и даже мой новый проводник Вовка, заменивший демобилизовавшегося Серегу.
Вовка был почти что как и я. По собачьим меркам моей жизни мы были почти ровесники. Отсюда и одинаковые интересы – противоположный пол и вкусная еда! Мы оба наслаждались жизнью и лезли в самое ее пекло! Казалось, ничто не сможет нас остановить. Мы, два больших профессионала, сросшиеся за время совместной службы в одно целое, могли справиться со всем всемирным злом! Мы созданы чтобы побеждать, и так будет вечно!
Но об этом не знала мина, установленная чей-то опытной рукой, и лежащая в придорожной пыли. И я, тот, чей нос должен выловить из окружающей нас галактики запахов тот один единственный, несущий смерть, дал промашку. Я не учуял ее, и Вовка, привыкший целиком и полностью мне доверять, сделал тот самый шаг. Шаг, разорвавший всю нашу жизнь на до и после.
Не знаю, что на меня тогда нашло. Наверное, весна с ее бурлящими радостями. И теперь я ненавижу весну. И всегда буду ее ненавидеть.
А вот Вовка меня простил. Да и куда ему было деваться. Полгода госпиталей, глаз нет, руки нет, одна нога сгибается с трудом, родных нет. Мне тоже досталось, но я не в обиде. Я хоть вижу и могу ходить. Нюх уже конечно не тот и вид, наверное, пришибленный, если даже болонка из соседнего подъезда смело бежит на меня с лаем.
Вовке дали пенсию и меня, побитого пса, в качестве поводыря. А еще маленькую квартиру на рабочей окраине города. Хотя мы не жалуемся. На меня ему тоже что-то платят. В общем, хватает, чтобы как-то выжить.
Одно плохо - Вовка пьет. Пьет запойно, сильно.
Пить он начал не сразу. Вначале мы пытались жить полноценно, но это не получалось. Каждый день начинался и заканчивался выживанием, и это стало невыносимо. Вовка запил, а я потерял веру в жизнь, в окружающее нас счастье, которое перестал видеть и чувствовать.
Смеющиеся люди и весело бегающие собаки вызывали у меня недоумение. Мне, погрязшему в грязи буден, был непонятен их настрой. Счастья нет и не может быть! Радости нет и уже не будет никогда! Есть только пьяный Вовка и уставший от жизни я.
Иногда, выходя на балкон и поставив лапы на ограждение, с высоты третьего этажа смотрю на мир. Наверное, он по-прежнему хорош и красив, только я уже этого не вижу. И тогда мне кажется, что это не Вовка, а я потерял глаза на том взрыве, и неприглядная картина окружающая нас, навсегда без изменения, запечатлелась в моей голове.
Вовке проще. Он проснется утром с тяжелой головой, полечится заранее приготовленным с вечера пивом, и опять пойдет «на стакан», плавая и живя в мире своих иллюзий, мечтаний и прожитого. Наверное, ему хорошо там. Он доброй рукой начинает гладить меня, говоря при этом хорошие слова. А потом напьется и уснет, а я опять один на один со своими мыслями. Вот бы и мне так научиться отрываться от действительности.
Но я все чаще стал замечать, что он перестает быть человеком. Напившись, срывается на рык, и мне становится страшно. Зверь, страшный, дикий зверь виден в каждом его движении и слове. И мне кажется, что мы меняемся с ним местами. И я боюсь моего Вовки - самого дорого мне человека на земле.
Сегодня все опять, как всегда. Только вместо пива недопитый вчера портвейн. Вовка злой. Еще несколько дней до пенсии, а денег уже нет. Что поесть, мы с ним, конечно, найдем, но мне от этого не легче. Если не будет спиртного – вот это настоящая трагедия. И поэтому тихим шагом двух израненных существ, не обращая внимания на происходящее вокруг, мы бредем в соседний магазин в надежде на то, что Вовке опять дадут в долг.
Я устал. Я заранее знаю все, что будет через несколько минут: просьбы, унижения и опять отказ, долгов за ним уже и так предостаточно. И обезумевший Вовка, снова став животным, будет кидаться на всех, стараясь вылить накопившуюся злобу.
Широкая полоса дороги. Привычно останавливаюсь и сажусь на хвост. Вовка рядом, рука, держащая поводок, нервно дрожит. Он опять, как и пять лет назад, доверяет мне. И правильно делает. Я уже больше никогда его не подведу. Я не смог спасти его тогда, радующегося жизни, но зато сделаю это сейчас, когда просвета, казалось, уже нет.
Я старый пес. Мне уже недолго. И тогда Вовке хана, он второй раз потеряет глаза и, наверное, саму жизнь. Так что же ждать? Мы вместе жили, воевали и вместе должны быть всегда, даже на том свете.
Я встал. Вовка привычно напрягся, поднимая ногу для движения.
Наверное, пора. Шаг неторопливый и спокойный. Думаю, что этот грузовик не успеет затормозить перед нами, ведь мы идем в вечность.
Неожиданный шлепок по носу заставляет резко остановиться. Светло-серое пятно медленно растекается по шерсти. Ядовитый запах дает понять, что происходит. Я поднимаю морду вверх и вижу улетающего вдаль быстро машущего крыльями голубя.
Сволочь! Не зря я их никогда не любил и гонял при каждом удобном случае, а еще говорят птичка – тварь божья! Гады они!
Мысль возвращается в исходное состояние. Грузовик уехал. Вовка терпеливо ждет, держа меня за поводок.
Наверное, еще рано! Наверное, не все еще потеряно.
. . . и, наверное, действительно, голубь - божья птичка!
Командирская охота
Построение в понедельник всегда проходит в приподнятом настроении. Еще свежи воспоминания прошедших выходных, и ими ужасно хочется поделиться с друзьями.
«Коробки» курсантских рот только с фронта кажутся ровными и молчаливыми. Внутри кипят эмоции. На младших курсах, они вплескиваются тихо и боязливо, с оглядкой на старшин и командиров. А на старших более раскованно и непринужденно, с элементом некоторого щегольства и бравады. Темы разговоров, как всегда одни и те же: девчонки, пиво и гулянки. Женатые курсанты иногда обсуждают детей, и прочие радости семейной жизни.
У офицеров похожие разговоры, и темы примерно те же, только искушение и насыщеннее.
Пока командование выслушивает различные доклады, и зачитывает какие-то приказы и распоряжения, разговоры текут сами собой и в прежнем русле. Иногда они затихают, если уши беседующих выдергивают из массы шумов, что то интересующее их, и затем продолжаются дальше.
Наш командир, любитель охоты. О ней он может говорить часами. Он разбирается во всех ее нюансах, и мелочах. Его красивому слогу мог бы позавидовать сам Тургенев.
Стоящие рядом с ним курсанты замолкают, слушая командирский разговор с дирижером стоящего рядом с нами училищного оркестра.
Краски прошедшей охоты ярки и сочны. Мы невольно становимся участниками пережитого. Здорово! Вот бы и нам так, затаившись на зорьке, ожидать подлета утки или гуся! А потом сидя у костра, наслаждаться, неспешным мужским разговором.
Эх, хорошо то как! А то мы все про баб, да про баб, как будто других разговоров нет.
Голос командира льется звонким ручьем. И зависть наша растет.
- Так вот представляешь, вот это все, испортили гады одним махом!
Мы невольно напряглись.
- Выходим мы с Михалычем утром из подъезда, а колпаки-то с колес сперли.
Пауза, и дикий смех 35 роты, заглушивший собой монотонное бурчание утреннего построения.
Командир оказался таким же, как и большинство его курсантов – неутомимым бабником. И утренние разговоры об охоте, оказались не более, чем прикрытием его похождений «на лево».
Негр
Свежим ветром разнеслась по кубрикам и боевым постам команда: «Закончить политические занятия! Экипажу приготовиться к построению на полетной палубе!»
Матросы и офицеры громко разом заговорили. Сонная монотонность предыдущих часов нудных политических занятий отошла на второй план. Впереди построение, ну а дальше у кого как.
Замполит боевой части пять не торопясь, собрав разложенные конспекты, направился к замполиту корабля с докладом. Тема сегодняшнего занятия была благодатная. Уже почти неделю, за их кораблем, не отставая ни на шаг, бродит американский фрегат. Так вот, о порядках, царивших на таких кораблях, и рассказывал на сегодняшних политзанятиях наш славный капитан-лейтенант. Он конечно, у американцев никогда не был. Да и не мыслимое это дело, советский замполит в логове врага, но уверенность, что все произносимое им правда, у него, несомненно была. Да и как же иначе может быть! Негры, унижаемая в Америке нация. Об этом писали все прогрессивные деятели 20 века. Тут уж не поспоришь. Угнетают их и точка. Денег меньше платят. Продвижения никакого, а самое главное они вечно забитые и затюканные службой и самой жизнью. Наши вон узбеки, по сравнению с ними - орлы, и все дороги им открыты, только русский пускай сначала выучат, «чурки» долбанные. Так достали, сил нет.
С этими мыслями замполит механиков вышел на полетную палубу.
Яркое августовское солнце, резвилось с морем как хотело! Оно переливалось в его волнах, отображаясь резкими бликами на бортах кораблей. Меняло цвет воды от самого темного, до безумно белого, всего с легкой подкраской голубым.
Ожидая построения, моряки стояли по краям и любовались окружающим миром. Рядом, буквально в паре кабельтовых шел американец. Его бледно-серая расцветка, резко отличалась от принятой у нас. Фрегат слегка покачивался на легкой волне, и шел красиво! Видимо увидев скопление людей на полетной палубе, американец подошел совсем рядом. С нашей высоты можно было разглядеть все, что происходило у него на борту. Людей почти не видно, стоят парочка на мостике, и рассматривают в бинокли, что там твориться у русских. Остальные видимо внизу, в уюте кондиционеров. И только на кормовой надстройке, возле самой установки крылатых ракет, лежал здоровенный негр. Вопреки бытующему анекдоту, он, раздевшись по пояс, загорал. И ничто в этой жизни ему, похоже не могло помешать.
Корабельные шутники, зубоскалили по этому поводу. Замполит, тоже заулыбался, вспомнив свою лекцию. Намаялся, поди, матросик, сбежал от мучителей белых, и хоть как-то похоже, пытается отдохнуть. У нас бы все было, как у всех – и отдых, и служба. А тут... Буржуи, что с них возьмешь.
Каплей собрался было отойти от борта, как идиллию отдыхающего негра разрушил высунувшийся из находившегося радом люка, крепкий, рыжеволосый матрос, в смешной белой шапочке. Он видимо, что то стал сурово высказывать лежащему, эмоционально при этом размахивая руками. Ну, все, теперь черный будет все гальюны драить, вот она правда жизни, а ему еще не верили!
Взгляд замполита излучал победоносность!
Но негр, похоже не обращал на говорящего ни малейшего внимания. Тот махал и кричал громче, лежащий доже не шевелился. Уснул поди бедолага, намаялся. Вот рыжий наклонился совсем низко, и тут же получил кулаком в лоб! Это было неожиданно для всех. И участвующих, и наблюдающих. Негр еще несколько раз добавил, а затем ногой запихал, своего противника обратно в люк, и закрыв его крышку, принял прежнюю позу, наслаждаясь солнышком.
Замполит механиков стоял с открытым ртом. Рушилось все: его представления об американском флоте в целом, и о неграх на нем в частности. Оказывается они…
Мысли сбились, пошли в разнос. Не выдержав, он побежал к замполиту корабля, докладывать о том , что наблюдал лично. А наши матросики, получив свою порцию впечатлений, сначала от услышанного, а потом от увиденного, громко смеясь, пошли строиться, рассуждая на ходу о сложной замполитовской доле – заставлять людей не верить тому, что видят твои глаза.
