Несколько дней ушло на приём пополнения, и вот – новая задача для 221-й дивизии, получившей 10 сентября наименование «Мелитопольская», – выдвигаться на Мангуш.
(часть 1 - https://dzen.ru/a/Zkn--BQ5kUeohP6h)
Так как несколько дней тому назад морской десант под командованием лейтенанта Ольшанского хорошо поработал в этом направлении, и основные силы немцев вынуждены были отходить из Мариуполя в направлении на Володарское, то выдвижение и занятие Мангуша прошло без боестолкновений с противником.
Командование дивизии, понимая, что организованного сопротивления немцев южнее Мангуша не будет, но отдельные заслоны и арьергарды возможны, решило отправить впереди войск разведгруппу.
Афанасий находился на командном пункте дивизии на окраине Мангуша, когда начальник штаба подполковник Антрошенков вызвал к себе начальника разведки дивизии капитана Сельцова, командира отдельной разведроты лейтенанта Мельникова и командира группы лейтенанта Ильина. Начальник штаба поставил задачу разведчикам и в конце спросил, какие есть вопросы?
У разведчиков вопросов не было, но они появились у связиста Годенко, дежурившего рядом, в противоположном углу, и слышавшего весь разговор. Он понимал, что командир дивизии этого вопроса не решит и не отпустит его никуда, но начальник штаба может посодействовать.
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться – сказал Афанасий. – Задача у разведчиков важная, многое будет зависеть от связи. А у разведчиков только одна радиостанция, с которой всё может случиться. Предлагаю, в состав разведгруппы включить ещё одного связиста. То есть – меня.
– Ну, Афанасий, ты даёшь! Я, конечно, уже привык к твоим фокусам, но ты радист комдива. Твоё место здесь! – строго отреагировал на необычную просьбу начальник штаба.
– Позавчера в составе пополнения к нам пришло два хороших радиста. И любой из них может меня заменить. Но не это главное. Я уроженец этих мест. Я хорошо знаю местность. А впереди извилистая, заболоченная река Берда. Я знаю там все переходы и узкие места.
Разведчики переглянулись, всем своим видом показывая, что резервный связист, он же проводник, конечно бы, им пригодился.
– Ладно, разговор с комдивом беру на себя, – согласился с подчинёнными офицер. – С собой возьми радиостанцию «Север». Готовность к выходу через пятьдесят минут.
Афанасий не поверил своим ушам. Вопрос разрешился быстро и положительно.
А теперь главное, из-за чего ефрейтором Годенко был затеян весь этот сыр-бор. На направлении действия разведгруппы находилось родное село Афанасия – Осипенко. Там осталась жена Евдокия с детьми. Что с ними? Как они пережили оккупацию?
Минут через сорок разведгруппа уже выдвигалась в направлении на Краснополье. Афанасий вёл группу уверенно, понимая, что немцы, если и будут прикрывать своё отступление, то – с удобных высот. Поэтому к середине ночи они по балке Широкой уже подошли к северной части Краснополья, уточнили у местных жителей, какая в селе обстановка, где позиции противника.
Доложили об этом в штаб и двинулись дальше. Утро застало их в лесопосадке на полдороге между Краснопольем и Осипенко. Передохнув и перекусив, они осторожно продвинулись вдоль посадки, которая увела их западнее от дороги и привела к левому берегу Берды, заросшему камышом.
Командир группы решил не рисковать и начать движение дальше вдоль реки, по её левому берегу, только с наступлением темноты, хотя Годенко и порывался убедить лейтенанта, что можно двигаться и днём, мол, погода ухудшается, собирается дождь, и по камышам и осоке можно двигаться вперёд, тем более что населённые пункты в направлении на Осипенко: Троицкое, Николаевка и Родионовка расположены по правому берегу реки, и только Осипенко, куда им и надо, – по левому.
Но лейтенант, отвечающий и за выполнение задачи, и за людей, был непреклонен. Бойцы отдыхали, дремали, лишь у Афанасия сна не было ни в одном глазу. Он был готов немедленно выдвигаться к своему родному селу.
Двинулись, когда начало темнеть. Благо, время было осеннее, темнело довольно рано. Продвигались быстро. В некоторых местах Афанасий уводил группу подальше от берега, потому что знал тут все заболоченные участки.
Погода продолжал ухудшаться, небо затянули тучи, холодный ветер усилился, но дождь ещё не начинался.
Поднялись на небольшую возвышенность, с которой просматривалась дорога на Осипенко. Движение было небольшим, автомобили и отдельные повозки, в основном, двигались на юго-запад, то есть в Осипенко и дальше.
– Драпают фрицы! – сказал Ильин и, обратившись к Афанасию, уточнил. – Как дальше пойдём, переметнёмся через дорогу?
– Нет, – покрутил головой Годенко, – вернёмся к реке. Так вдоль по берегу и пойдём дальше. Она нас почти в центр села выведет.
Так и поступили.
Афанасий понимал, что, если бы начальнику штаба или тем же разведчикам он сразу в Мангуше сказал бы, что он родом именно из Осипенко, лежащем на направлении действия разведгруппы, то его в группу точно бы не взяли. Лишние эмоции и волнение могли привести к непредсказуемым и неконтролируемым действиям, что не только помешало бы выполнению задачи, но и могло её сорвать.
А так как они уже добрались до Осипенко, и всё вроде идёт по плану, то дальше молчать об этом не имело смысла. Да и нет никакого преступления в том, что он увидит свою семью. Но для порядка необходимо сначала открыться перед командиром разведгруппы.
Они подошли к перекрёстку, когда Афанасий без лишних раздумий направился к лейтенанту Ильину и на его вопросительный взгляд, куда, мол, двигаться дальше, тихо сказал:
– Налево через пять домов в центре села – здание бывшей земской управы, а за ним – новая школа. Если у немцев есть в селе штаб или комендатура, то это именно там. А мне разрешите выдвинуться прямо. Там через восемь хат – мой дом. Быстренько посмотрю, что там и как.
Отказать в такой обстановке шустрому связисту Ильин не мог, хотя и понимал всю щекотливость ситуации.
– Хорошо! Но смотри мне… Осторожно!
– Есть! – кивнул Афанасий.
Пройдя мимо нескольких домов, он подошёл к одному из них, тихо пробрался во двор и постучал в окошко. Когда за стеклом мелькнул силуэт хозяина, стукнул ещё раз. Открылась форточка, из которой донёсся тревожный шёпот Степаныча, с которым они вместе работали в колхозе:
– Кто там?
– Свои! Степаныч, здорово! Это я – Афанасий… Годенко.
– Панас?! Павлович! Ух ты! Ты как здесь?
– Проездом! Первый вопрос: «Где немцы?»
– По-моему, ещё вчера начали драпать. Полицаев, правда, видел вечером. По селу шастали.
– Кто из наших в полицию пошёл?
– Так это… Мишка Карпенко… из тюрьмы вернулся. И пошёл. А трое – не наши. Из Радивиловки.
– Второй вопрос: «Мои как? Евдокия и дети?»
– Так это… Сначала немецкий офицер в твоём доме поселился, а потом, когда румыны пришли, то – румынский. Дом-то у тебя справный! Евдокия с детьми жила в сарае… то есть… живёт. Днём ей разрешают заходить в дом, убирать там и даже что-то готовить. Не себе, а как бы для постояльцев. Но румын тоже, наверное, смотался.
«Слава Богу, живы!» – пронеслось в голове у обрадованного таким известием Афанасия. Он пожал через форточку руку Степанычу со словами:
– Ну всё! Считай, что оккупация закончилась. Только никуда не беги и много самогона не пей!
– Так где ж его взять?! Что румыны не забрали, то полицаи почистили.
– Всё! Бывай!
Афанасий ускорил шаг и через несколько минут уже подходил к своему дому. Заглянул поверх штакетника во двор. В центре двора большим треугольником белел вход в подвал. Перед войной Афанасий выложил его из кирпича, повесил прочные двери, оббитые по краям листовым железом.
Запирались они с помощью поперечной железной рейки, на которой цеплялся большой амбарный замок. Все основные продукты, особенно то, что заготавливалось на зиму, хранилось здесь, поэтому, чтобы никаким ворам не повадно было лазить тут, запоры были основательными.
Двор был просторным, сюда свободно могла заехать телега, разгрузиться у сарая, что находился справа, развернуться вокруг входа в подвал и так же спокойно выехать со двора. Сарай тоже был добротным. Имел два входа, справа – широкие двухстворчатые ворота, в которые можно было закатить телегу (да и корова пользовалась этим входом), а слева – дверь для хозяев.
Лошадей держать по домам после образования колхоза было не принято, поэтому в сараях в их селе держали коров или коз, несколько свиней, а также кур и гусей. Евдокия тоже хотела завести и кур, и гусей, но муж, с детства не любивший гусей, согласился только на нескольких куриц.
Слева от подвала начиналась деревянная арка под виноград, которая упиралась в крыльцо дома. В предвоенных планах у Афанасия было, переделать это крыльцо в небольшую веранду, но для этого нужно было разжиться несколькими листами оконного стекла, что до войны являлось проблемой в их селе.
В тот момент, когда Афанасий подкрадывался к своему дому, его, конечно, больше всего интересовал не сам дом, а вопрос: «Кто сейчас находится в его доме, семья или непрошенные гости?»
Афанасий, легко перемахнув через деревянный штакетник, попал во двор и вдоль кустов смородины, которые он высадил слева от арки позапрошлой весной, направился к крыльцу.
Судя по телеге, что стояла посреди двора справа от арки, и по мужским голосам, доносящимся из дома, у него были гости… непрошенные гости. Афанасий считал себя гостеприимным хозяином, но этих он точно не приглашал.
Проскользнув вдоль стены к окну, занавешенному изнутри, вероятней всего, покрывалом от постели, а, может, и одеялом, Афанасий нашёл щёлочку, откуда прорывался неяркий свет керосиновой лампы, и попытался рассмотреть, что там творится внутри.
Увидел только уголок стола, за которым спиной к окну сидел человек. Но судя по пьяному разговору, что доносился из окна, в комнате было несколько человек, не менее трёх.
«Так, а где Дуня и дети? – задался вопросом к самому себе хозяин дома. – Вряд ли они в хате. Степаныч говорил, что они в сарае».
Без точного ответа на этот главный вопрос Афанасий не мог принять никакого решения о своих последующих действиях. Он проскочил мимо гружённой телеги, на которой лежали мешки, бидоны, несколько канистр, и подошёл к сараю. Внутри, судя по доносящемуся фырканью, находилась пара лошадей, а за чуть приоткрытой дверью... не было никого.
– Дуня! Ты тут? – несколько раз громким шёпотом спросил в темноту приоткрытой двери Афанасий. В ответ – тишина.
Афанасий снова вернулся к окну. Надо было что-то решать.
Вдруг с лёгким скрипом открылась дверь, ведущая в дом, откуда на крыльцо упала широкая полоса света. Она не осветила Афанасия, находящегося в тени виноградных веток и листьев, плетущихся по арке. Из дома вышел невысокий человек и, слегка шатаясь, направился ко входу в подвал.
Афанасий, быстро принявший решение, проскользнул вдоль арки по ходу движения незнакомца и, пристроившись за ним, ступая шаг в шаг, приблизился ко входу в подвал. Рука нащупала гранату в подсумке и быстро вытащила её оттуда.
Автомат висел за спиной и не стеснял движения Афанасия. Судя по одежде, человек, бредущий впереди не был военным, в смысле – солдатом, ни немецким, ни румынским, так как одет он был в фуфайку и простые тёмные штаны.
У входа в подвал Афанасий настиг щуплого незнакомца, обхватил его за шею левой рукой и, немного придушив, потянул к себе и тихо спросил:
– А хозяйка дома где?
– Это… – захрипел незнакомец высоким, можно сказать, мальчишеским голосом. – Она пропала… Вчера вместе с детьми куда-то убежала…
– Ну и слава Богу! – сказал Афанасий и аккуратно, то есть не очень сильно, без размаха стукнул парня по непокрытой голове гранатой. У того подогнулись ноги, он начал падать. Афанасию осталось только отпустить его и толкнуть ногой в тёмный проём подвала.
Тут же закрыл железную дверь, засунул в петли вместо замка какую-то деревяшку. Пока этого было достаточно. Затем он снова вернулся к окну. Судя по всему, в доме оставалось человек двое-трое… Ну, может быть, четверо.
Афанасий пожалел, что так быстро стукнул этого парня, хотя мог бы и узнать у него, сколько человек находится в доме. Хотя это уже было не важно. Главное он узнал – жена и дети не находятся в доме. А непрошенные гости… Извините, но вернулся хозяин, который вправе разбираться с теми, кто без приглашения залез к нему в дом.
«Как там в поговорке говорится? Незваный гость хуже татарина? И чем это так татары виноваты?» – думал Афанасий, направляясь ко входной двери. Он за два года войны пересекался с людьми разных национальностей. Были среди них и татары… нормальные солдаты. Как и все.
Левой рукой он выдернул кольцо гранаты, которую так и продолжал держать в правой руке, аккуратно приоткрыл входную дверь, бросил в дом через порог гранату и, закрыв дверь, сделал шаг вправо от двери.
Саманный дом с толстыми стенами, за которыми летом было прохладно, а зимой достаточно тепло, должен был выдержать разрыв ручной наступательной гранаты. Это оборонительная могла и полдома разнести, и потолок обрушить. Но тут должно хватить и наступательной…
Раздался негромкий взрыв, больше похожий на хлопок. Со звоном вылетели стёкла вместе с кусками оконной рамы. Входная дверь устояла, но немного всё же просела и перекосилась. На всякий случай Афанасий достал вторую гранату, но бросать её не стал.
Раздался стук, треск и перекошенная дверь резко открылась. В проёме появилась грузная тёмная фигура одного из непрошенных гостей. Обхватив голову руками, и бормоча что-то нечленораздельное, он попытался выйти из дома, но Афанасий, не ожидая, пока тот это сделает, размахнулся и, не выпуская гранату из руки, изо всех сил врезал ему гранатой по голове, потому что этого мордоворота жалеть не стоило. Как подкошенный тот свалился с крыльца и затих.
Ждать больше было нельзя, надо входить в дом, что Афанасий и сделал. От взрыва керосиновая лампа улетела со стола в сторону окна, разбилась, и небольшое пламя от начавших гореть покрывала и подоконника освещало комнату, два тела, лежащие на полу, и внутреннюю дверь, которая, соскочив с петель, улетела во вторую комнату.
Потушив пламя остатками того же покрывала с вышитыми оленями, Афанасий прошёл во вторую комнату и, убедившись, что в доме никого больше нет, вышел во двор. Он сел на крыльцо, потом резко встал и, схватив лежащее у крыльца тело за ноги, оттащил его к кустам смородины.
Потом вернулся, сел на крыльцо, достал кисет и начал крутить самокрутку. Пальцы дрожали, но своё дело знали, свернули бумажку, насыпали туда табаку и скрутили цигарку. Афанасий провёл языком по краю бумажки, прижал пальцами этот край и начал закуривать с помощью коробки спичек. С удовольствием затянулся, потом прислушался.
Скрипнула калитка, и оттуда донёсся приглушённый голос Степаныча:
– Афанасий, ты где?
– Проходи, Андрей Степаныч, к крыльцу! Покурим!
Степаныч присел рядом и спросил:
– Где жена?
– Ещё не знаю. Сказали, что убежала с детьми.
– Соседка должна знать. Кстати, вот и она, – протянул Степаныч руку в направлении забора, над которым появилась голова соседки Марины.
– Что тут у вас творится, Афанасий? – раздался голос Марины, узнавшей соседа. – Всё нормально? С возвращеньицем! Я сейчас сбегаю, Дуню приведу! Она с детьми у Пелагеи!
Голова соседки исчезла. Пелагея, жена Петра, старшего брата Афанасия, жила недалеко, на соседней улице. И если туда идти через огороды, то это совсем рядом. Соседка Марина была женщиной неплохой. Её муж в колхозе не работал, так как числился в соседнем селе, что на берегу моря, в рыболовецкой артели.
Периодически он туда ездил или ходил, уплывал в море. Домой возвращался с рыбой, которую Марина продавала, имея свою копейку. Деньги у соседей водились, и их было побольше, чем у колхозников, работавших не за деньги, а за трудодни, которые зачастую оплачивались не деньгами, а продукцией колхоза.
Но перед самой войной сосед ушёл в море и не вернулся. Жизнь у Марины в корне изменилась, пришлось ей, сломя гордыню, идти в колхоз, как все. И зависть стала копиться, в том числе и к соседям, где у Афанасия и Дуни всё было хорошо, и дети, и, вообще… любовь.
Но настигшее всех всеобщее горе в виде войны объединило людей, так как выживать надо было вместе, а не поодиночке. И Дуня в трудные минуты помогала соседке, даже делилась с ней продуктами, которые по чуть-чуть, но удавалось унести для детей. И Марина смотрела за детьми, когда надо было помочь.
– Так, – сказал Афанасий, – надо порядок навести. Ты, Степаныч, открой подвал. Там внутри паренёк есть. Если шишка на его голове большая, то перевяжи. И вместе с ним перенеси всех лишних из дома туда… к смородине. Не бойся, парень смирный. Жить все хотят!
Афанасий встал, подошёл к телеге, откуда снял кусок брезента, которым накрыл тело у кустов. Затем осмотрел окно. Главная проблема заключалась в разбитой оконной раме, которую надо менять, для чего прежде всего надо где-то найти целую.
– Про окно не переживай! – сказал Степаныч. – У Нестеровых дом пустой и наполовину сгоревший. Но рама в дальней комнате целая. Я принесу.
Пока Афанасий поправлял двери, Степаныч с парнем перенесли тела к кустам и накрыли брезентом. Потом по указанию хозяина дома стали разгружать телегу, затаскивая всё в подвал.
Из глубины двора со стороны огорода раздались голоса. Это прибежали Евдокия с детьми и соседка.
Были слёзы, причитания, обнимания. Была всеобщая радость, которой за два года войны так не хватало людям. Любашка подросла, вытянулась. И Толик, сначала недоверчиво смотревший на незнакомого дядю, тоже понял, что это не просто дядя, а его собственный отец, и прижавшись к нему, долго не отпускал.
Из центра села донеслись звуки короткого боя: несколько разрывов гранат, потом быстро стихнувшая стрельба. Разведчики, видно, нарвались на группу противника.
Со стороны улицы раздалось стрекотание мотоцикла, которое приближалось к дому Афанасия. Афанасий взял автомат и подошёл к забору. Кажется, свои… Точно!
Немецкий мотоцикл с коляской остановился около дома, с него соскочил заместитель командира группы сержант Остробородов и подбежал к Афанасию. По его словам, обстановка осложнилась.
В самом селе немцев было немного, но дело в том, что сейчас к селу с юга, со стороны моря, а точнее, портового города, куда ночью высадился десант нашей морской пехоты, выдвигается колонна противника.
Судя по лошадям и повозкам, это румыны. А из Краснополья на Осипенко выдвигается наш 671-й полк. Остальные полки дивизии разворачиваются на запад, в общем направлении на Мелитополь. У разведчиков около школы в центре села был бой, три человека ранены, в том числе лейтенант Ильин. Принято решение, уходить из села в плавни и там дожидаться своих.
– Не переживай, Панас, – сказал Степаныч. – Иди воюй! Моих дочек угнали в Германию. Будешь там, посмотри. А я тут присмотрю за твоими. Сам понимаешь, будь я помоложе, то ушёл бы с тобой. Да, за этих не беспокойся, – Степаныч махнул рукой в направлении тел под брезентом. – Уберём их. Кто спросит… ответим, что мужики перепились и спьяну взорвали гранату. С Богом!
– Будем мы в Германии… и скоро. За Мелитополем – Крым. А там и до Германии рукой подать. Телегу я заберу, раненых надо будет увозить.
Афанасий быстро вывел лошадей из сарая, начал их запрягать. Подошёл парень из подвала, начал помогать.
– Забирай его в коляску! – сказал Афанасий сержанту. – Он нам ещё пригодится. Я еду за вами.
Афанасий подошёл к жене, растерянно обнимавшей детей, так как она уже поняла, что пришло время прощаться. Крепко поцеловал.
– Береги детей! И жди… Ждите! Я вернусь!
Он наклонился, обнял детей, поцеловал их по очереди, погладил по головам.
– Ждите папку, помогайте мамке! Толик, ты старший… мужчина в доме. Не плачь! Всё! Идите в дом. Скоро всё закончится.
Афанасий Годенко пожал руку Степанычу, открывшему ворота, вывел лошадей с телегой на улицу, предварительно закинув в неё винтовки из дома, вскочил на телегу и, хлестанув вожжами по крупам лошадей, направился к центру села вслед за мотоциклом.
До конца войны оставалось ещё более полутора лет…
(продолжение - https://dzen.ru/a/Zlm9M8MrE1jQrHun)
