Александр Вырвич начал рассказ: «Война – слишком сложное дело, чтобы поручить её ведение гражданским лицам», – эти слова своего взводного командира новобранец Афанасий Годенко запомнил на всю жизнь.
Поэтому, будучи призванным на обязательную военную службу в Рабоче-крестьянскую Красную армию вместе с другими рабочими и крестьянами призывного возраста, он, колхозник из села Новоспасовка, что на побережье Азовского моря, старательно учился «военному делу настоящим образом», изучил винтовку Мосина или, как её все называли, «трёхлинейку», метко стрелял из неё, а также исправно выполнял команды того же командира взвода: «Прикладом бей, штыком коли!». Он умел выкопать себе окоп, прицельно кидал ручные гранаты, одним словом, делал всё, что положено делать умелому солдату.
То, что командир взвода лейтенант Вяземский высказывался несколько по-другому, вкладывая в свои слова более глубокий смысл, мало беспокоило молодого солдата. Он принял то, что ему было понятно. Взводный командир имел в виду, что война – это слишком сложное дело, так как начинают её политики, так сказать, гражданские лица, а воевать непосредственно приходится военным людям.
Поэтому вести боевые действия необходимо с умом, чтобы не погибнуть в первом же бою, а продолжать воевать дальше, нанося противнику максимальный урон, приближая тем самым время окончания войны. А так воевать смогут только хорошо подготовленные солдаты, сержанты и офицеры, относящиеся к своему делу профессионально.
Просто для Афанасия понятия «война» и «бой» были одинаковыми по смыслу. Это там, наверху, где на карты наносятся стрелы, указывающие на направления главных ударов при планировании операций, где обсуждаются международное положение и действия союзников, а сроки начала решающих сражений определяются в зависимости от многих факторов, в том числе и политических, «война» является продолжением политики военными средствами. А для простого солдата, находящегося в окопе, «война» и «бой» – это синонимы, хотя он может и не знать значение такого слова.
Чувствовалось, что их командир взвода раньше командовал более крупным подразделением, и образование военное он получил не в какой-нибудь пулемётной школе, но об этом говорить было не принято, тем более, в условиях продолжающейся в армии «чехарды» со сменой военачальников высокого, да и не очень высокого ранга.
Поучаствовать за два года службы в реальных боевых действиях рядовому Годенко Афанасию так и не довелось, но в родное село он вернулся почти героем. За время его отсутствия в селе почти ничего не изменилось, кроме названия села, которое было переименовано в «Осипенко», в честь уроженки их села лётчицы-испытателя Героя Советского Союза Полины Дмитриевны Осипенко.
Так и продолжалась бы спокойная жизнь Афанасия в колхозе имени Чапаева, где навыки, приобретённые в армии, были не нужны, если бы не последующие события. В воскресенье 22 июня 1941 года в их селе должно было состояться открытие памятника этой самой их землячке Полине Осипенко. Кроме митинга, планировался и концерт, где должен был выступить их знаменитый на всю область сельский хор в двести человек, в котором пела и жена Афанасия – Евдокия.
И тут по радио передали сообщение о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Здесь же, на митинге, началась стихийная запись в ряды Красной Армии, куда тут же записался Афанасий вместе со своими братьями, старшим Петром и младшим Иваном.
А на следующий день, попрощавшись с жёнами и детьми, а у Афанасия детей было двое – дочка Люба и сын Толик, все три брата были в военкомате. О том, чтобы попасть в одно подразделение, речи даже идти не могло, у каждого из них было своё воинское предназначение. Братья распрощались друг с другом, так как каждый понимал, что они могут больше и не встретиться.
Афанасий сначала попал в воинскую часть, охранявшую разные военные объекты, но когда к охране этих объектов, особенно находящихся далеко от линии фронта, стали всё больше привлекать женщин, то её перевели поближе к фронту, охранять объекты непосредственно в ближайшем тылу действующей армии. Однако вскоре их сменили части НКВД, состоящие, в основном, из пограничников, которым и была вменена в обязанность охрана тыловых районов.
Так, в конце концов, Афанасий оказался в комендантском подразделении 216-й стрелковой дивизии. Сформирована она была в начале октября из личного состава различных тыловых учреждений и подразделений, военнообязанными, не служившими в армии, а также бойцами, вышедшими из окружения.
Командир дивизии, что вышла из окружения из-под Киева, полковник Макшанов Дмитрий Фролович и был назначен командиром новой дивизии. Уровень боевой выучки личного состава был очень низким, как и моральное состояние. А задачи предстояли ответственейшие, связанные, в первую очередь, с обороной Харькова, крупнейшего промышленного даже не города, а стратегического района и транспортного узла на Украине.
В масштабах всей страны Харьков был третьим по величине (более девятисот тысяч жителей) городом после Москвы и Ленинграда. В столицах Украины и Белоруссии, соответственно, Киеве и Минске, уже оккупированных к тому времени немцами, было в совокупности меньше жителей, чем в Харькове. А с учётом того, что город захлестнула волна беженцев, то его население увеличилось почти до полутора миллиона человек.
Осуществить подготовку сформированной дивизии в полном объёме не удалось, так как обстановка на Юго-Западном фронте была близкой к критической. И немцы, в свою очередь, понимая важность Харькова, стремились буквально на плечах отступающих советских войск захватить его, как можно быстрее. 216-я дивизия, не завершившая укомплектование, и была направлена в город для его непосредственной обороны в составе 38-й армии.
Командир дивизии, ознакомившись с решением командующего армией на переход к обороне, тут же выехал на западную окраину города для рекогносцировки, где конкретно определился с оборонительными рубежами, которые предстояло занять полкам. С комдивом выехала и группа солдат для его охраны, в которой был и Афанасий.
Уже на следующий день на эти позиции по решению штаба обороны города в помощь военным были направлены группы местных жителей. Возможности большого города позволяли прибывающие полки не сажать сразу в окопы, а разместить их в освободившиеся казармы, склады, ангары, откуда личный состав направлялся для оборудования позиций. В условиях затяжных осенних дождей и наступивших ночных холодов – это было не лишним.
На следующий день на позиции, занимаемые полком второго эшелона на юго-западе города, выехал начальник штаба дивизии подполковник Кряжев. И рядовой Афанасий Годенко снова попал в группу сопровождения. Продвигаясь по улицам такого большого города, он видел следы пожаров и разрушений от налётов вражеской авиации.
На основных улицах и перекрёстках строились баррикады из железнодорожных рельсов, вкопанных в землю, устанавливались противотанковые ежи. Вот к перекрёстку подъехал трамвай без пассажиров, упёрся в баррикаду и остановился, став её частью.
Осмотрев позиции двух батальонов и обсудив с командиром 589-го стрелкового полка полковником Руденко задачу, начальник штаба дивизии отправился в Безлюдовку, расположенную в пяти километрах южнее Харькова, где оборудовал свой район обороны третий батальон полка.
Причин быть довольным у начальника штаба не было. Видно было, что солдаты, да и командиры низовых звеньев, не особенно понимали, что и как им предстоит делать при ведении оборонительного боя в городских условиях.
– Ну, зачем вы копаете огневую позицию для пулемёта здесь, около здания? – спрашивал начальник штаба дивизии командира роты.
– Так это запасная позиция… для манёвра, – оправдывался тот.
– Вы же не на учениях находитесь, вы – на войне! Во-первых, любой снаряд, попавший в верхнюю часть здания или даже на крышу, засыплет вас сверху осколками и кирпичами. А во-вторых, само здание – это и есть огневая позиция. Это уже не жилой дом, это укрытие, позиция, наблюдательный пункт…. Это – часть вашей обороны!
Афанасий, слышавший этот разговор, понимал переживания начштаба, как и то, что война требует полной перестройки в мозгах у воюющих людей. Когда на карту поставлены друг против дружки жизнь и смерть, причём не одного человека, а страны, народа, то отношение ко многим устоявшимся понятиям и привычкам надо коренным образом менять.
И дело здесь не в жалости или человеколюбии, а в суровых требованиях военной обстановки: врага надо остановить любой ценой, нанести ему поражение всеми доступными средствами, чтобы, в конце концов, победить.
К обеду группа во главе с начальником штаба вернулась на западную окраину Харькова в район под названием Новая Бавария, где проходили оборонительные позиции 647-го стрелкового полка.
Подполковник Кряжев ещё раз, после вчерашнего уточнения задачи здесь командиром дивизии, обратил внимание командира полка полковника Омельчука на стык с соседом справа. Разграничительная линия между полками проходила по речке со странным названием Уды, протекающей с запада на восток, вдоль которой со стороны именно 647-го полка проходила железнодорожная линия.
Практически от неё начиналась тянувшаяся на север на протяжении 12 километров линия электрифицированных инженерных заграждений. Городская электростанция, обеспечивающая большой промышленный город электричеством, могла себе позволить часть энергии направить непосредственно к линии фронта.
Но как поведут себя эти заграждения на практике, в условиях обстрела артиллерией, насколько они будут эффективны и смогут задержать продвижение противника? – ответов на эти вопросы пока не было.
Южнее железнодорожной ветки, прямо перед фронтом полка, продолжались инженерные работы по оборудованию противотанкового рва. Руководили там, конечно, военные, но копали практически одни гражданские люди, жители города, причём, в основном, женщины.
Хорошо слышимая канонада, приближающаяся к городу с каждым днём, свидетельствовала о нестабильности обстановки, которая могла измениться в любое время, и вряд ли – в сторону улучшения, поэтому необходимо быть готовым к любым неожиданностям и новым задачам, включая даже и переход на новые неподготовленные оборонительные рубежи.
Для этого надо, как указал начальник штаба, максимально изучить местность впереди линии обороны. И всё это нужно делать в условиях, когда средствами связи дивизия практически не была обеспечена. Хорошо, что пока работает городская телефонная сеть, но это – до поры, до времени.
Начальник штаба довёл также до командиров полков, что местоположение штаба дивизии к завтрашнему утру изменится. Принято решение о перемещении штаба Юго-Западного фронта из дома номер сорок по улице Ворошилова за город, и о размещении в этом здании штаба 38-й армии.
Так вот, чтобы улучшить управление и не тратить время на подготовку места размещения штаба дивизии в условиях продолжающейся полным ходом эвакуации вглубь страны многочисленных промышленных предприятий города, в том числе и большого количества заводов, производящих военную продукцию, а также продолжения эвакуации высших партийных и государственных органов Украины, прибывших сюда из Киева, было решено, штаб 216-й дивизии разместить рядом со штабом армии.
Под утро один из полков, а именно 665-й стрелковый, был поднят по тревоге, с целью проверки его готовности к занятию рубежей обороны, управляемости, способности командиров решать возникающие задачи. И снова рядом с начальником штаба, проверяющим действия полка, был Афанасий. То, что он увидел, окончательно убедило его в правильности высказывания командира взвода в довоенные времена: «Война – слишком сложное дело, чтобы поручить её ведение гражданским лицам».
Действия, как личного состава, так и командиров всех рангов в полку можно было охарактеризовать, как беспомощные. Понятно, что кадровых офицеров в полку было мало, в основном, командовали офицеры запаса, участвующие ещё в Гражданской войне или прошедшие ускоренные сборы, но….
Обратив своё внимание на случаи неисполнительности, низкой воинской дисциплины в полку, Афанасий окончательно понял смысл слов своего командира взвода с довоенной службы. Только обученный и дисциплинированный солдат, как и обученный командир, который прошёл полный цикл боевой подготовки и перестал называться гражданским лицом, потому что стал военным человеком в полном смысле этого слова, способен правильно действовать на поле боя и, соответственно, добиваться победы.
Как эти люди будут действовать в реальном бою, если в простой обстановке, где единственным усложняющим обстоятельством была ночь, правда, вместе с холодной погодой и осенним дождём, они так терялись, срывая все мыслимые и немыслимые сроки и нормативы? – этот вопрос и беспокоил, конечно, не только Афанасия, но и командование дивизии.
Времени для ответа на этот вопрос становилось всё меньше. Дивизионная разведгруппа, выдвинутая на несколько десятков километров от города на запад в направлении Харьков – Люботин, наткнулась восточнее Люботина на немецкий конный разъезд.
Результаты скоротечного боя и наблюдал сейчас Афанасий, стоящий во дворе здания, в котором располагался штаб, где минут десять тому назад появились разведчики. Немецкий конный разъезд был уничтожен, а захваченное оружие, какие-то документы и один раненый наш разведчик комфортно расположились на троих захваченных у немцев откормленных лошадях.
Афанасий подошёл к начальнику штаба дивизии, который после принятия доклада от командира разведгруппы вышел во внутренний двор, чтобы перекурить.
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться! Рядовой Годенко.
Афанасий, с одной стороны, понимал щекотливость ситуации, при которой он напрямую, минуя своего непосредственного командира, обращается к старшему начальнику.
Но с другой стороны, за время различных служебных моментов в последние дни, где он находился рядом с начальником штаба дивизии подполковником Кряжевым Гавриилом Савельевичем, он успел заметить и порядочность этого офицера, и его человечность, и, если можно так сказать, соответствие его реакции на всякие ситуации.
Понимал Афанасий и то, что, если вопрос, который он собирается задать сейчас начальнику штаба, начать решать через своего командира, то положительного решения не будет, так как это был специфический и, можно сказать, необычный, почти деликатный вопрос.
– А, Афанасий… – сказал начальник штаба, узнав добросовестного и толкового солдата из комендантского подразделения и даже вспомнив его имя, – слушаю тебя!
– Вот эти лошади… немецкие… у разведчиков… Что с ними будет? Куда их отправят?
– Мне бы твои проблемы, – ответил слегка удивлённый офицер. – Ну, наверное, отдадим их артиллеристам. Самим разведчикам в городе они вряд ли понадобятся.
– Артиллеристам нужны упряжные лошади, а эти – под седлом… верховые. А разведчики их в городе, быстро «ухандокают», – посмел возразить начальнику рядовой солдат и, опережая новые предложения о судьбе немецких лошадей от офицера, быстро сам предложил. – А вот если их, хотя бы две, передать в комендантский взвод, то всем будет польза. Я знаю толк в лошадях, и ещё пара сельских хлопцев у нас есть. Вы же видите, дорог нет, сплошные дожди… Вы были за городом… Грязь непроходимая…. Без лошади сейчас никуда.
Аргументы у рядового Годенко Афанасия закончились, и он замолчал, неотрывно смотря прямо в глаза начальнику.
– Согласен! – после небольшой паузы сказал начальник штаба. – Передай своему командиру, что две лошади поступают в ваше распоряжение. А третью я найду, куда… пристроить.
Решение начальника штаба было исполнено, и в комендантском взводе дополнительно появилось две лошади. Афанасий подошёл к вороному коню, погладил его по холке, а затем, достав из кармана горбушку хлеба, протянул её жеребцу со словами:
– Успокойся, успокойся! Привыкай к русским словам. И не косись! На, пожуй русского хлеба! Как же мне тебя называть? Не «одуванчиком» же? Не похож ты на одуванчика. Будешь ты у меня Кайзером! Отец мой у Брусилова служил, ранен сильно был на реке Стоход.… От твоих земляков-германцев, между прочим, рану получил. Война, брат, не выбирает. Так что воевать теперь будем вместе.
Чтобы долго не мучиться с определением и оборудованием хоть какого-то места для лошадей, с разрешения своего командира Афанасий незамедлительно направился к связистам штаба армии, потому что место для лошадей армейских офицеров связи уже давно было готово. Это же не проблема, если там временно появятся ещё и две лошади из штаба подчинённой дивизии.
Вопрос с размещением коней был решён, немецкие лошади попали к советским лошадям, а Афанасий вернулся в крыло здания, где размещался штаб дивизии, куда уже были вызваны командиры полков, так как сверху поступил приказ на занятие новых рубежей обороны.
Самая большая комната в штабе, предназначенная именно для совещаний и постановок задач, имела несколько выбитых окон и разрушенную печь. Поэтому с утра разбитые окна уже были закрыты фанерой, а в углу установлена печь-буржуйка.
Афанасий с охапкой дров прошёл по коридору, где уже собирались командиры частей с начальниками штабов, и вошёл в комнату для совещаний. У стола, где была развёрнута большая карта, на которой два офицера-оператора дорисовывали обстановку, стояли командир дивизии и начальник штаба.
– Дмитрий Фролович, я действительно не понимаю, почему так получилось, что наш полк второго эшелона получил такую странную задачу и выдвигается на новый рубеж в первый эшелон, – обращался к комдиву начальник штаба. – Ему же теперь в два раза дальше всех надо выдвигаться на новый рубеж – это более двадцати километров. Проще было бы, всем полкам одинаково переместиться вперёд. Полки первого эшелона так бы и заняли новые позиции, предназначенные для первого эшелона, а полк полковника Руденко одновременно с ними занял бы рубеж второго эшелона.
– Да не могу я изменить решение командующего. Тебе ли я должен говорить, что приказы не обсуждаются! И времени у нас нет – всё переигрывать. К утру дивизия должна занять новую полосу обороны. Всё! Разговор на эту тему закончен! – подвёл черту в их споре командир дивизии. – Вешайте карту и приглашайте офицеров!
С возвращения командования полков в свои части, а это было уже под вечер, началось перемещение дивизии на новые позиции.
Утром в комендантский взвод прибежал посыльный и передал, что рядового Годенко вызывает начальник штаба дивизии
– Вот что, Афанасий, – сказал начальник, – садись-ка ты на своего коня…. Как его, кстати, зовут?
– Кайзер, товарищ подполковник!
– Так вот, садись на Кайзера и выдвигайся вот сюда, – начальник штаба ткнул карандашом в карту. – Да, а карту-то ты знаешь?
– Топографию в армии… до войны изучал.
– Это хорошо! Вот смотри. Вчера мы с тобой были здесь. А вот эта дорога идёт от юго-западной окраины города мимо села Олешки на Берёзовку. Вот мост в Берёзовке через речку по дороге на Коротич. Надеюсь, его ещё не взорвали. Так вот по этой дороге должен был ночью пройти 589-й полк и занять оборону вот здесь, вдоль этой рощи. Твоя задача – найти командира полка, узнать от него обстановку, вернуться сюда и мне доложить. Сам понимаешь, что ни карты, никаких документов я тебе передать не могу. Вопросы есть?
– Никак нет! Олешки, Берёзовка, Коротич и роща левее Коротича. Полковника Руденко я знаю. Найду! – отрапортовал Афанасий.
Но, как оказалось, обещание найти комполка было слишком самоуверенным со стороны рядового Годенко.
Когда он через несколько часов после полученной задачи пересёк мост в Берёзовке и по дороге на Коротич догнал какое-то подразделение на марше, то оказалось, что это только третий батальон 589-го полка, выдвигающийся из Безлюдовки на новые позиции самостоятельно. А ни штаба полка, ни двух других батальонов в этом районе нет. И, как сказали ополченцы из Харькова, охраняющие подготовленный к взрыву Берёзовский мост, никто, кроме одного батальона через мост в западном направлении ни ночью, ни утром не проходил.
Тогда Афанасий разыскал контору правления колхоза в Берёзовке, где был установлен ещё работающий телефон, по которому после нескольких попыток ему удалось дозвониться до «Зари», которая соединила его с «Акацией», и попросить к телефону «Второго».
– «Второй» слушает, – услышал в трубке Афанасий далёкий голос начальника штаба.
– Докладывает ряд…. То есть, солдат… годный к военной службе, – попытался представиться Афанасий, чтобы начштаба что-нибудь понял, а другие, кому не положено, – не поняли.
– Не понял! – сказал голос в трубке.
– Ну… Кайзер… лошадь… утром…
– Понял! – в голосе у офицера появились радостные нотки. – Слушаю. Птица в гнезде?
– Никак нет! – бодро ответил Афанасий, так как сразу сообразил, о чём спрашивает начальник. – К гнезду подх… подлетает только хвост из Безлюдовки. А головы и туловища нет. То есть, вообще, нет. Даже хвост не знает, где он.
– Хвост целый? – после паузы спросил офицер.
– Почти. По дороге только около десяти перьев отвалилось, – ответил Афанасий, имея в виду, что, по словам командира батальона, в ходе ночного марша около десяти человек из батальона дезертировало.
– Понял. Передай хвосту, чтобы он срочно возвращался обратно в старое гнездо.
– Повторите, не понял!
– Мы все, то есть, вся стая, возвращаемся в старые гнёзда, туда, где были вчера. Ты тоже возвращайся назад в своё гнездо, – уточнил начальник штаба. – Погоди! А как ты думаешь, где может быть голова и туловище этой птицы?
– Сейчас осень. Я думаю, что они подались на юг. Тут на мосту… в берёзовом… лесу они не появлялись. Точно, они на юге!
– Возвращайся! Их другие будут искать. Конец связи!
Афанасий вернулся к третьему батальону, передал комбату новый приказ, а сам по уже знакомой дороге направился в сторону Харькова. При подъезде к городу на поле справа от себя увидел разбросанные бумажные листочки, один из которых подобрал.
Это была немецкая листовка с фотографией, на которой было изображено, как пленный советский военнослужащий беседует с немецкими военными. Большими буквами под фото было написано: «А вы знаете, кто это?»
Под этим риторическим вопросом далее шёл обстоятельный ответ, что на фото, мол, показан Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го гаубичного полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля сдался в плен под Витебском вместе тысячами других командиров и бойцов.
Завершалась листовка призывом ко всем солдатам и офицерам Красной армии: «Следуйте примеру сына Сталина, он жив, здоров и чувствует себя прекрасно.»
«Нормально! – подумал Афанасий, выругавшись про себя. – Вот выродки! Сфотографировали кого-то и подписали, что это сын Сталина. А может это сын Гитлера? Я что, видел сына Сталина, знаю, как он выглядит? Да не было бы подписи, я сказал бы, что это Степаныч из нашего колхоза. Правда, как он со своей язвой на фронте-то оказался?»
Афанасий выругался ещё раз, на этот раз громко, и, разорвав бумажку, подумал:
«Из самолёта бросили. Видно, дела у немцев ухудшились, раз такую ерунду разбрасывают. В первые месяцы войны таких бумажек, чтобы подтереться можно было, не раздавали.»
Когда он подъехал к тем позициям на окраине города, которые ещё вчера занимал 647-й стрелковый полк, то увидел, что эти окопы уже заняты людьми в гражданской одежде, по всей видимости, это было одно из подразделений народного ополчения города…»
(продолжение - https://dzen.ru/a/ZktZuWNUgiRPzW4t)
