Я пришла вчера вечером с прогулки домой. Прогулки не помогают: иду по улицам с пустыми глазами, ничего не замечаю, думами в себе, о маме. Стали часто попадаться нарядные школьники, и я вдруг поняла, что сейчас конец мая, выпускные, конец учебного года. Весна прошла в дурмане, в тоске и страхе за маму, я весну не заметила.
Пришла домой и села продолжать писать воспоминания о маме. Но почувствовала, что мне тяжело, трудно, потому что я подошла к самым страшным событиям - последним не дням, а часам мамы. Маме осталось жить 3 - 4 часа. Я несколько раз приступала к записям, но дело не шло. И я отложила на завтра, то есть на сегодня.
Сейчас половина десятого. Я позавтракала, села у окна на кухне на мамино место и - Господи, дай сил - начинаю.
Больница. За окном темнело, дело близилось к ночи. Сиделка уже освоилась в палате. А я и понимала, что надо ехать домой, готовить всё для завтрашнего дня, сварить маме на завтра поесть, самой поспать, но в то же время я не могла оторваться от мамы.
Мамочка прерывисто дышала, куталась, смотрела больными усталыми запавшими глазками. Я не могла от мамы уйти, кружила и кружила вокруг постели, находила какие-то дела, поправляла маме то то, то это. То грела маме руки, то целовала в щёчки, то возвращала на кровать ножки, которые мама то и дело свешивала, то подтыкала потеплей одеяло, то по 100 раз заглядывала - как там трубка.
Сиделка сняла с мамы тонкие х/б носки и надела свои - тёплые. Мы накрыли маму поверх больничного одеяла моим пледом, но мамочке всё равно было холодно. Холодные ножки, руки, носик. Так хотелось сгрести её в охапку, унести домой из этого равнодушного, холодного, казённого места, дома положить на удобную постель, обогреть всем - тёплым одеялом, обогревателем, горячим чаем, собой. Мне было больно за мамочку.
Сиделка меня гнала и гнала: "Да иди же ты, отдохни, я здесь, если что - позвоню. Иди. Зачем я здесь, за что я деньги получаю? Иди. Или сама оставайся тогда".
А я бы осталась! Я осталась бы с мамочкой, крошечкой моей ненаглядной, сердце так и тянуло остаться. Но я понимала, что если я ночь не посплю, то завтра просто свалюсь. И, это главное, я понимала: если я не уеду и не привезу всё необходимое, то завтра мама опять будет голодная и холодная - с больничной пищей кусками и под тощим одеялом.
Сиделка раздражала меня своими "давай, давай, иди". Хотелось её пристукнуть доской, чтобы донести, что в её обязанности не входит руководство мной.
Ещё сиделка выбесила меня тем, что сказала, что не может без сна. Она начала планировать, на какую кровать ей лечь, стала просить соседок, чтобы они, в случае чего или когда будут просыпаться в туалет, заглядывали к маме и будили сиделку. Нормально, да? Я сиделку наняла на ночь к тяжёлой больной для чего? Чтобы сиделка спала? Но у меня не было сил возмущаться, не было времени и энергии искать не спящую сиделку. Поэтому оставалось только брать что есть и надеяться на лучшее.
Я проинструктировала еë, где что у мамы в шкафу лежит, съела мамин ужин (капуста кусками и минтай) и с тяжелым сердцем начала собираться.
Никаких предчувствий у меня не было. Оптимизма тоже не было: я понимала, что, скорее всего, уход теперь усложнится, надо будет собрать силы для нового рывка, нового этапа борьбы. У меня не только не было предчувствий, у меня даже мелькала мысль, что я сейчас дома всего наготовлю маме в больницу - от одеяла до блендерированной каши, притащу всё завтра, а маму выпишут.
В палате женщины уже почти легли спать. Не помню... кажется, и свет погасили, но у мамы было не совсем темно - тоже не помню, почему: то ли свет из коридора проникал, то ли над маминой кроватью лампу включили, то ли на улице было не совсем темно, то ли с улицы светили фонари, то ли всё разом.
Мамочка всё так же прерывисто дышала, но вроде немножко спокойнее, чем раньше. Ничего не говорила. Я оделась, вышла в коридор, прикрыла не до конца дверь, взглянула перед уходом на маму, и, как потом оказалось, это был прощальный взгляд, я видела маму последний раз, живой. В следующий раз я увидела маму через два дня, мёртвой, в морге.
Не могу вспомнить, во сколько я ушла от мамы. На улице было уже темно. Я на такси ехала в темноте. Сейчас специально посмотрела по календарю, во сколько в этот день был заход Солнца. В 20.24. По моим прикидкам я ушла в десятом часу.
Пишу и плачу. Мамочка моя милая, звёздочка моя, моя крошечка ненаглядная. Мама умерла в один час четырнадцать минут. Знать бы это - я бы никогда никуда не уехала, осталась с мамочкой до последнего. Но кто ж такое знает, предугадает?.. Мама ушла без меня, с чужими людьми, в холодной казённой больнице, измученная всем - от операции до бытовых неудобств.
Напоследок мамина соседка по палате попросила меня принести чёрные нитки с иголкой - что-то там ей надо было зашить. Несколько раз мне об этом напомнила.
Я ушла. От мамы. Навсегда.
Шла по извилистым больничным коридорам, в которых я уже освоилась и легко ориентировалась. Было темно, все спали, больница жила тихой ночной жизнью. Сонный охранник выпустил меня на улицу. Я заказала такси. Приехала домой.
Тихий подъезд. Тихая квартира. Пустая квартира. Пустая, но ожидающая маму. Везде наспех брошенные вещи. Я села составлять список того, что мне завтра надо привезти маме. Список этот сохранился: я с тех пор, с маминой смерти ещё ничего не убирала и не выкидывала. Для памяти сфотографирую список и оставлю его здесь.
Во-первых, будучи девочкой до мозга костей ответственной, внесла в список нитку с иголкой - для маминой соседки по палате.
Во-вторых, приготовила тёплое домашнее одеяло в удобном пододеяльнике. И упругую хорошую подушку вместо той тряпки в наволочке, что была у мамы.
Блендер - чтобы взбивать маме больничную еду. Тёплые носочки. Сиделка сказала взять кипятильник. Но у меня его не было, поэтому я внесла его в список как завтрашнюю покупку. Большую кружку - кипятить в ней нужное. Еду и питьё маме. Тёплый свитер. И гепариновую мазь, чтобы мазать маме многострадальные ножки, колени, которые от наших с сиделкой тасканий в скорую были в сплошном синяке.
Я решила взять обогреватель: плевать на запреты врачей - мама, её комфорт важнее. Не зная, сколько маму продержат в больнице, захватила с собой дюфалак - слабительное.
Взяла всё для помывки мамы - шампунь, камфору. Много лет я утром даю маме лимонную водичку с мёдом. Поэтому - мёд, лимон, нож - тоже всё в список.
Я всё приготовила и легла спать. Без всяких предчувствий, но с тяжёлым сердцем, давящей тоской от того, что маме тяжело, что надо в сотый раз собираться с силами, чтобы выходить на новый трудный этап борьбы. Спала я хорошо, без пробудок, без страшных снов.
