Старшина и медведь
Рассказ на рыбалке
Давненько это было… Тогда даже прапорщиков ещё не было, а были старшины-сверхсрочники. Тянул я тогда свою армейскую лямку на Камчатке, и был у нас в части один старшина с говорящей фамилией Попередбатько. И действительно, служил он ревностно, был туповат, но инициативен, вылезал всегда вперёд, надеясь быть замеченным и отмеченным.
Отношение к нему среди нас, срочников, было, мягко говоря, неважное. Тут мучаешься, понимаешь, дембеля никак не дождёшься, а человек отслужил срочную, да так ему это дело понравилось, что и на сверхсрочную потянуло! Чудеса-а!
Нашему пониманию это было недоступно. Для нас он был дикарём, променявшим свою свободу на стеклянные бусы, или на портупею – всё равно…
Вот как-то осенью вызвался этот Попередбатько наловить красной рыбки к офицерскому столу: место, мол, он одно присмотрел, глухое, никого там нет, а рыбы – видимо-невидимо. Начальство дало добро, взял он газик, двух бойцов и отправился в самые верховья Паратунки, километров за семьдесят. Ну, а дальнейшие события стали известны по рассказам этих двоих молодых – сам-то старшина молчал, как рыба об лёд.
Пробирались они вдоль берега извилистой речки – старшина впереди, налегке, бойцы с сетям на плечах сзади – и вдруг увидели на берегу медведя, который тоже рыбачил.
Взобравшись на притопленную корягу, наклонившись над водой и приподняв переднюю лапу, он внимательнейшим образом смотрел в глубину. Ловля рыбы требует от медведя глубокого сосредоточения, поэтому людей он не слышал.
Бойцы замерли. «Иш, гад! Рыбку наш ловит! – почему-то взъелся на медведя старшина. – Щас я его пугану, будет знать!» «Не надо, товарищ старшина! – испугались молодые. – Медведь всё-таки! Задерёт!» «Цыц, салаги! Я его сам задеру! Вы не знает Попередбатьки!»
Как видно, решил старшина над медведем «подшутить» – известно ведь, что медведи, даром, что большие, бывают очень пугливы: именно с ними и случается «медвежья болезнь».
Нашёл он дубину потолще, подкрался к медведю сзади – точно сзади, по оси, чтоб тот и краем глаза не заметил – да и хрястнул бедолагу по хребту со всей мочи!
Эффект, говорили бойцы, был удивительный: медведь взвизгнул как собака, кишечник его резко сократился, и потоком медвежьего дерьма нашего шутника окатило, как из цистерны ассенизатора. Медведь же с плеском кинулся в воду, выскочил на другом берегу и исчез в лесу.
Бойцы, глазевшие на это дело из зарослей, сразу-то и не поняли, что произошло и почему их командир стоит на месте столбом, раскинувши руки, и только жалобно вскрикивает: «А-а!! А-а!!» «Что с вами, товарищ старшина?» - кинулись они к нему. «Назад! – заорал тот, не оборачиваясь. – Не подходить! Только не подходить ко мне!» Но они уже приблизились достаточно, чтобы увидеть…
Рыбалка в тот раз оказалась неудачной: старшина долго отмывался в ледяной воде и стирал форму, включая фуражку, сапоги и портупею; потом жгли костёр, чтобы он хоть немного обсох…
Прыгая в голом виде перед костром и обтираясь портянкой, старшина пригрозил молодым вечными, безвылазными нарядами вне очереди и приказал об этом событии забыть напрочь, чтобы оно в них и умерло. «А не то помрёт вместе с вами!» - страшно пообещал он.
Но долго ли можно хранить такую тайну?.. Уже на другой день, корчась от смеха, парни шёпотом рассказывали доверенным лицам, которые не проболтаются: «Вся гимнастёрка… Галифе… Рожи - не видно… На погонах – как эполеты… На портупее - висит… И на фуражке, сверху!.. Стекает!!..» Так, что к концу недели о «шутке» старшины Попердбатьки знал весь дивизион.
Смешки за своей спиной Попередбатько ещё как-то переносил, хотя сами понимаете, это был уже не тот бравый старшина: медвежья «шутка» его здорово подкосила. Но окончательно его добил, сам того не желая, командир батареи капитан Артемьев. Во время учений на пусковой установке он как-то, не подумав, крикнул ему: «Полегче, старшина, это ж техника! Это тебе не медведей пугать!» Вся батарея так и грохнула…
После этого случая Попередбатько как-то совсем засмурнел, «сдулся» и вскорости, как его ни уговаривал комбат, подал рапорт об отставке.
Больше мы старшину никогда не видели, но в части ещё долго вспоминали этот случай...
Олифа без зАкуси
- Как надену портупею -
Всё тупею и тупею…
(армейский фольклор)
* * *
Армейская моя служба проходила в ракетных войсках стратегического назначения - РВСН, на самой западной границе, поближе к ЦЕЛИ. А целью для нашего ядерного удара была тогда вся Западная Германия.
При объявлении тревоги вся батарея наша строем бежала на позицию, и начиналась полуторачасовая жаркая работа: пристыковка к телу ракеты головки с ядерным зарядом, установка «изделия» на пусковой стол, заправка топливом и нацеливание.
Все это делалось бегом, иногда в противогазах, поскольку топливо или окислитель частенько проливались. Особенно токсичным был окислитель, и когда заправщик неосторожно плескал его на бетонку, он моментально испарялся, и на стартовой площадке весь окружающий мир окрашивался в яркий жёлтый цвет. Это выглядело бы очень красиво, если бы не знать, до чего эти жёлтые пары едки и ядовиты.
Но когда подготовка заканчивалась, и ракета, окутываясь парами, готова была рвануть в небо, давалась команда «Отбой» - не запускать же эту ядерную дуру на самом деле! Так, что тренировки наши и ученья проходили без запусков.
Но как же тогда проверить точность попадания? Для реальных стартов существовал специальный полигон, куда батареи наши вместе с техникой, но, правда, без ракет, периодически выезжали в полном составе. Назывался этот полигон Капустин Яр, и находился он далеко-далеко от нашей Белоруссии, где-то за Волгой, в оренбургских степях. И «командировка» туда всем дивизионом, в спецэшелоне, с автотехникой, кухней, штабом и другими службами была событием не уездного масштаба!
* * *
…Неспешное наше, невыносимо нудное путешествие в товарных теплушках через заснеженные российские просторы, длившееся уже неделю, подходило к концу. Холод, никогда не снимаемая шинель, грязь от угля постоянно топившейся в вагоне буржуйки, отсутствие туалета и умывальника постепенно превращали нас в серых зачуханых идиотов.
Из развлечений была только жратва, за которой на стоянке, ближе к вечеру, посылался дневальный с большим бачком-термосом на лямках, типа «рюкзак». Иногда, притащив бачок с кашей, за чаем он уже не успевал, так как поезд трогался. Через пару часов, на следующей стоянке, чая на кухне уже не было: «Вы чего, бойцы! Котлы уже вымыты!» А ужин без горячего чая, братцы, это тяжкое испытание…
Однажды поезд наш остановился на какой-то станции, где-то на запасных путях: вокруг толпились одни товарняки. Стояла солнечная, морозная погодка, скоро намечался обед, и настрой у нас был скорее весёлый, чем мрачный.
Все поспрыгивали на снег, стали разминаться, закуривать и искать сортир, кому приспичило. Самые активные побежали на разведку, на предмет… сами не зная чего. И один-таки прибежал с радостным известием: неподалёку, в товарняке, везут вино! И могут продать, недорого! Мужик там один сидит, для бойцов сделает. «Так, что по рублю! Гуляем, братцы!»
Быстро скинулись, у кого что было; освободили чистое цинковое ведро из-под воды (в бутылках нести нельзя, из-под гимнастёрки выпирать будут!), вручили всё это самому шустрому, и тот убыл.
Смотрим – вот уже возвращается, милый! С ведром, будто за свежей водичкой бегал. А офицеры, отцы-командиры наши так и шастают вдоль состава, так и шастают… Не дай бог, застукают!
Этот, гонец наш, к вагону подходит и, вижу, оттуда, сверху уже кто-то руку тянет за ведром. Подай его только, и оно исчезнет в вагонных недрах! Испарится, как будто и не существовало его в природе. И тогда гуляй, рванина, от рубля и выше!
Да видно погулять нам в тот раз была не судьба…
Лейтенант Цимбалюк, собственной персоной, тут как тут. До чего, гад, подозрительный! «Товарищ рядовой! Ко мне! Что несёте?»
Тот мнётся: «Да так… вот… старшина сказал отнести…»
«Кому отнести? Что в ведре, я спрашиваю?»
А в ведре, где-то на одну треть, плещется какая-то тёмная густоватая жидкость.
«Не могу знать…» «Как, не могу знать?! Вы что, издеваетесь?»
«Старшина не сказал… – мямлит солдат, и тут его осеняет. – Да наверное, олифа!»
Бойцы подходят ближе, каждый заглядывает в ведро и высказывает своё мнение: «Да конечно, она!.. Видите, товарищ лейтенант, какая маслянистая?» «…И разводы на стенках остаются, видите?»
Один опускает в ведро палец и брезгливо пробует его на язык: «Она, олифа!» Лейтенант недоверчиво заглядывает в лица бойцов: ему кажется, что его дурачат, но не пробовать же самому эту дрянь!
И тут дружок мой Саша Меркулов, парень вполне интеллигентный, ни с того, ни с сего говорит вдруг: «Разрешите, я определю точно, товарищ лейтенант?»
После чего с необычной для него решительностью забирает у лейтенанта ведро, приподнимает за дно, прикладывается к нему и пьёт, пьёт, пьёт… пьёт, не останавливаясь, эту гадость, а все вокруг заворожено на него смотрят. "Во даёт! - восхищается кто-то. - Без зАкуси!.."
Цимбалюк, наконец, понимает, что его сделали, как ребёнка, и почти силой отбирает у Сашки ведро. «Ну, что? Определил?» - криво усмехается лейтенант.
Сашка смотрит на него осоловевшими, счастливыми глазами: «Так точно, определил!»
И сделав брезгливое лицо, сплёвывает: «Олифа!»
