Варвара умерла в самое противное время. В ноябре, в предзимье, в самую скорпионью пору, когда дороги и поля покрываются снежком, и люди, готовые к зиме, потихоньку открывают летние запасы, чтобы хоть немного вкусить солнца, насладиться ароматами земляничного варенья и яблочной пастилы.
Только в этот год зимой и не пахло. Слякоть, мерзость, мокредь, вперемежку со снегом. Земля, уставшая принимать потоки хлябей небесных, расквасилась совсем, и каждый, возвратившись домой, приносил на подошвах комки склизкой грязи.
- И на том спасибо, Варенька моя дорогая, - Алла сквозь слезы поблагодарила свою любимую покойницу, - хоть копать могилу легче.
Да ее бы и так выкопали – деньги заплачены такие, что Царствие Небесное, о котором так молится русский народ, должно достаться душам умерших автоматически, за страдания живых. Могильщики охамели до такой степени, что у народа возникал один и тот же вопрос: мертвецов точно в землю закапывают? В гробах? Не в саркофагах? Не в гробницах египетских? Цены заоблачные. Наглость кладбищенских владельцев-захватчиков невероятная. Гребут и гребут, наживаясь на людском горе.
Место выкупать не пришлось, Варвара пожелала упокоиться среди родных соседей, отца и матери Аллы. Жалко, не было тут родителей Виктора – они лежали около сына, спящего под мраморным памятником. Не набегаешься. А надо – ухаживать за их могилами некому. Но как это сделать, если…
Если Аллу целиком и полностью поглотило другое горе, другая забота и беда…
Сын.
Если и были какие грехи у Аллы, то расплату, которая легла на ее плечи, посильной не назовешь. Еще совсем недавно Владик, длинненький, похожий на жеребенка, с большими ступнями и руками, задумчивый, с такими взрослыми глазами, вдруг заявил:
- Мам, а ты чего меня не покрестила?
Аллу тогда обожгли его слова. Вроде, ничего страшного, радостно должно быть, но по спине пробежали холодные мурашки. С чего это сыну понадобилось креститься? В его-то годы… да мальчишки даже не думают об этом. Да, не думают. Но Владька думал.
Боялся? Или, будучи человеком не от мира сего, решил уйти из мирской жизни? Он всегда был такой, с раннего детства, отрешенный и одинокий. Друзьями так и не обзавелся, сторонился шумных компаний, больше уединялся с книжкой или мастерил что-то. Даже компьютер, дорогущий подарок Вани, его не сильно увлекал, больше, как источник информации, а не игрушка со стрелялками.
А вдруг, это секта?
- Алка, прекрати сепетить! – грубо оборвал ее опасения Иван, - парню важен процесс. Он у нас осмысленный. Много читает. А чтение одухотворяет. Гордись!
Да, Ванька так и сказал: «У нас». У каких «нас»? Они – не семейная пара. Просто друзья – не разлей вода. Но отношения Ивана и Влада давным-давно были образцовыми отцовско-сыновьими отношениями. Их тянуло друг к другу. Они практически не разлучались: катались на дальние озера рыбачить. Ездили на экскурсию, сводили Аллу с ума дурацкими идеями про личные шесть соток, где хорошо бы посадить картошку и морковку. А еще купить гамак и нормальную, ёшкин матрешкин, лодку Афалину. А лучше – катер, чтобы по Волхову путешествовать.
Владику было всего тринадцать лет, когда он резко вытянулся. Понятно, есть в кого быть таким высоким. Ладони превратились в лопаты, и обувь Алла покупала такую, что на Владькины кроссовки, брошенные в прихожей было страшно смотреть. Варвара, сама уже совсем старенькая и больная, пыталась накормить пацана поплотнее.
- Ешь, говорю, ходит, как спирохета бледная. Глиста в скафандре! – ворчала она, подкладывая парню все новые и новые куски.
Владик честно старался поглощать обед, поданный вредной, совсем неласковой бабушкой. Он давился картошкой и котлетой, стесняясь внезапной рвоты, распирающей его существо – в последнее время его тошнило от тяжелой пищи.
Зато стал много пить. Как конь. Или верблюд. За ночь по несколько раз вскакивал и топал большими своими ступнями в туалет. Алла встревожилась: подростковая неуклюжесть тут ни при чем. Может, гормональная перестройка так влияет? Ребенок стремительно рос и стремительно худел. Тревожность во взгляде появилась и у Ивана: на озере, во время их обожаемой рыбалки, мальчик вдруг пошатнулся и чуть не рухнул в воду.
- Как ты, сынок? – Иван закутал парня в фуфайку и суетился вокруг костра, подогревая Владу травяной чай.
- Да голова кружится немного… Беременный, наверное, - Влад пытался шутить.
Иван вез ребенка в город и нервничал. Что-то не так, и в этом уже не было никаких сомнений. Влад, посмеиваясь, рассказал, что у него «от красот местных вдруг померкло в глазах».
- Витаминов не хватает. Буду поглощать ваш ненавистный рыбий жир литрами. Убедили, - сказал он Ивану.
Но Ваня, похолодев внутри, перебирал в памяти телефоны всех светил от медицины, занимающихся проблемой гормональных нарушений. Для того и была придумана «вне графика» поездка в «гости к Маришке, а заодно Эрмитаж посмотреть». Эта троица до последнего скрывалась от Аллы! До последнего!
- Ну как там наша Маришка? – спрашивала Алла у сына.
С дочерью она созванивалась часто. Маришка вышла замуж, родила девочку Стеллу. Жила хорошо. Воспитывала ребенка, сидела в декрете, вела хозяйство… Бодренько перечисляла матери про свою замечательную жизнь, отправляла видео и фото… Образцовая, красивая семья. Образцовый, красивый муж и чудесная дочка со странным, не русским каким-то именем. Слишком наигранно: эти поцелуи на камеру, эти подчеркнуто нежные отношения. Отчего же малышка такая… Вся в себе, что ли… Еще один интроверт?
- Ну? Владька, чего ты застыл?
Поворот головы, внимательный взгляд, полуулыбка…
- Да все у них нормально. Стелла немного приболела. Сопли, кашель… Мы не ночевали у них, мама. Микробов натащим всяких… Ее недавно крестили. А почему меня не крестили, мама?
Душа ныла, болела. За Стеллу, за Маришку. Стыд разъедал душу. И правда, почему? Лень? Некогда? Несерьезно? Слишком закопалась Алла в своих внутренних передрягах и неопределенностях.
- Может, хватит смешить людей, Алка? – Ваня снова заводил свою шарманку, - я хочу усыновить Владьку. А как я его усыновлю, если мы не женаты? Мы даже не целовались! Алла, ты не девочка уже, хорош выкобениваться! Давай жениться, растить парня, переругиваться на кухне. Я буду шастать по дому в семейниках, а ты – в засаленном халате. Растолстеем и будем счастливыми людьми.
- Он уже почти вырос, Ваня, - отвечала Алла, - а от меня отстань. Я тебя люблю, но не на столько, чтобы переругиваться с тобой на кухне и терпеть твои семейники!
Он все так же менял женщин, как перчатки и совсем не старел. Катался на самокатах и, бог знает, еще на какой ерунде. Хорош, лукавый взгляд молодых, насмешливых глаз, легкое тело, белозубая улыбка… Варвара бесилась и капала лекарство в рюмку. Владька укорчиво поглядывал. Маришка вздыхала в телефонную трубку. Они не желали знать о том, что чувствовала Алла. Дура такая, дура набитая, Пинелопа недоделанная.
- Алексей вернется, вернется, вернется! Сами вы все дураки! – шептала она им в пику. Правда, шептала. Когда никто не мог ее ни видеть, ни слышать! Господи, о чем она думала? Почему не пригляделась к сыну, страдавшему уже, умирающему. Знающему о том, что умирает?
Батюшка молился. Владик, голыми своими, великанскими ногами, такими трогательно беззащитными, стоял на ковре и отрекался от дьявола. В еще не потерявшем чистоты, мальчишеском голосе прорезались хриплые, басовитые нотки. Он вырос, ее любимый мальчик. Он принимает мужские решения.
Алла плакала, потрясенная чистотой и смелостью сына. Да, она вырастила его. Такого любимого и так поразительно, отчаянно похожего на отца.
А она ли вырастила? Почему не Иван? Какое она имеет право вспоминать постороннего дядю, которого и в живых, наверное, нет? Не подло ли это?
***
- Нет, нет, нет! Нет! Нет! Нет!
- Да, Алла. Наберись мужества. Сохрани мужество ради Владика, - Алла никогда не видела Ваню с сигаретой в фарфоровой белизны зубах. Завтра надо ехать в Петербург. Нас ждут. Предстоит сдать повторные анализы. У нас ничего нет, кроме надежды.
Маришка была с ними. Там, в пронизанной лучами солнца комнате Аллу держали за руки двое. Иван – с одной стороны, Мария – с другой. Иван и Мария, по настоящему близкие люди. Варвара тогда осталась дома: наврали ей с три короба. Про какую-то экскурсию, про гости… будто, она – дурочка с переулочка и ничего не понимает.
Напряженное ожидание. Безысходность. Мука, ни с чем не сравнимая.
Иван не стал перед ней лебезить.
- Если вовремя обнаружить опухоль, вероятность прожить десять лет – больше сорока семи процентов. Десять лет – целый век. Только бы без метастаз, только бы без нарушений! – повторял, как мантру Буркин.
А в Аллиной голове крутился предположительный диагноз: «Карцинома гипофиза», «карцинома», «ги-по-фи-за»
Она молилась без остановки. Слова молитвы путались, и Алла обращалась к всевышнему своими словами: Господи. Спаси и сохрани мое дитя. Он такой еще юный. Он добрый. Хороший! Сам крестился! Забери меня! Я блудная и лживая! Я – гадина. Отдай его кар-ци-но-му мне! Отдай мне. Отдай эту карциному! Карциному, кар-циному! Кар, кар, КАРЦИНОМУ!!!
Диагноз подтвердился. С этого дня жизнь Влада должна была подчиниться строгим правилам и режиму, властвующему в стенах клиники.
- Мальчик взрослый и сильный. Нет надобности сидеть с ним, - жесткий, как стальной прут, тощий профессор, казалось, не имел ни жалости, ни сострадания.
- А что нам тогда прикажете делать? Что? Сидеть? Сидеть и ждать конца? – Алла падала в тошнотворный омут и уже плохо соображала, - он маленький! Он такой еще мале-е-е-е-нький!
Доктор, страж ворот, хранящих сосуды с жизнью и смертью, был неумолим и жесток:
- Собирать деньги. Квоту ждать бесполезно. Мы теряем время.
***
Варвара поняла все. И первыми ее словами было:
- Выставляй мою квартиру на срочную продажу. Продавай и не торгуйся. Время дорого.
Она не пролила ни слезинки по родному гнезду. Она вообще ни одной слезинки не пролила – была тверда, как кремень.
- Не дергайся. И не рыдай. Мы – не нищие. Мы спасем Владьку, во что бы это нам ни обошлось.
Шерховатая, как древесная кора, изработанная рука гладила Аллу по волосам. И Алла тогда поверила: все будет хорошо. Потому что, «все врачи – вруны и вымогатели чертовы» по словам Вари. Она была не права. Она просто не видела профессора. Ему бы полководцем быть и вести за собой армии. Но ведь и сама Варвара – полководец. Потому и строга была к себе подобным. Строга, тверда и непреклонна. И боролась до конца. До ноября стояла на посту своем, несгибаемая, отчаянная и верная. Пока не рухнула в одночасье, как поваленный бурей могучий дуб.
Автор: Анна Лебедева
