Алла наконец-то добралась до автостанции. Можно было не волочить тяжелые сумки, вызвать такси и доехать с ветерком. Можно было вообще никуда не ехать – дочка и сама в гости приехать в состоянии, не сахарная.
Но… Она так измучена работой, ее девочка. Работой, большим городом, бесконечной чередой дел – весь мир взвалила на себя Маринка, хрупкая Маришка, Марочка, Маруся… Когда она успела повзрослеть, ее маленькая дочка?
***
Тогда и успела. Она всегда была самостоятельной, с детства. Она всегда пыталась помочь родителям, таким же, как и она сама сейчас, измученным, загнанным, усталым. А потом она полюбила… И что? Аллу ждало лишь беспросветное будущее – расплата за любовь. Господи, как звучит пафосно: расплата за любовь… Соседка Варвара, простая баба, родная душа, говорила тогда:
- С жиру бесишься? Хрен на блюде тебе подай! Мужик ей не такой! Какой есть, такого и терпи! Думаешь, больно сладко одной? Одной, да с девкой на руках? Думаешь, сладко?
Алла молчала, убитая наповал предательством Виктора, дышать была не в состоянии, не то, что говорить! Варя, раздраженная инертностью своей любимицы (Ни рыба, ни мясо, Господи, прости!), громко хлопала дверями, обидевшись смертельно.
В комнате гулила крохотная Марочка, пухлощекая, румяная. Счастливая в своем незнании. Ей пока ничего не надо: лишь бы мама была, теплая мама, с теплыми руками и вкусным молочком. Лишь бы сухо и светло, лишь бы сытно и покойно – как мало надо младенцам, все-таки! Витя предал не только Аллу, но и Марочку предал Витя. Поменять семью на чужую женщину… Как можно вообще такое?
Можно было простить, закрыть глаза на легкую интрижку, сохранить брак, вцепившись в него когтями, как вцепляются в свой брак многие другие женщины. Но Алла не хотела. И не желала. Предательство, единожды свершенное, свершится еще много раз. Зачем?
- Ты ненормальная! Ты – дура непроходимая? За что? А ребенок – как? Да я же не бросал тебя, идиотка, и бросать тебя не собирался, хотя жить с тобой невыносимо! – кричал тогда Витя.
Он прав был, Витя, прав: жить с такими, как Алла, невыносимо. Не было у нее своего мнения, гордости не было, она вообще пугалась громкого голоса, плакала, когда муж сердился, терялась, когда ее перебивали во время разговора, густо краснела и пряталась в уголок. Размазня бесхребетная. А тут – раз, и уперлась: уходи! Кретинка!
Алла сама не понимала, как. Ее вовсе не так воспитывали. В первую очередь – благо ближнего! Никому не досаждай! Отдай свою душу людям! Ты – ничто, народ – все! Лозунги родителей – учителей с большой буквы. Они не умели жить для себя, у них-то и семьи толком не получилось. Их семья – школа.
Папа выписывал журнал «Семья и школа» и очень возмущался постановкой буквы «и».
- Семья – школа! А лучше «Школа - это семья» - говорил он.
А дома в холодильнике болталась мышь на веревке. Полы не мылись месяцами. Родители жили на работе. Любили чужих детей до дрожи, не спрашивая собственную дочку, поела ли она вечером. Что за слюнтяйство? Девочке дано пятьдесят копеек – это очень много, на неделю обедов в столовой детям давали рубль восемьдесят! А тут – два с полтиной – надо понимать! Ребенок должен быть самостоятельной, гармоничной личностью! Без нянек и мамок! Ребенок должен вырасти полноценным гражданином!
Иногда Аллочке казалось: наверное, она была бы гораздо полноценнее, если бы мамой Аллочки стала тетя Варя, например. Та самая вредная соседка, которой есть до всего дело. По крайней мере, с той поговорить можно. О самых простых вещах. Житейских мудростях и мелочах, начиная со способа стирки носочков до белизны, варки перлового супа, и заканчивая вещами стыдного, интимного характера, что случается, оказывается, с каждой девочкой лет в двенадцать. И это, оказывается, вовсе не конец света, а обычное явление.
- Такая мать интеллигентная, а не может ничего девке объяснить! – ворчала тетя Варя, копошась в шкафу с бельем в поисках чистой старенькой простыни, - а ты-то, Аллочка, ученая девочка, энциклопедии всякие читаешь, неужели не вычитала про эти дела?
Аллочка помалкивала, заливаясь удушливой краснотой.
Как она замуж вышла, Варвара тоже не поняла. Она прочила Аллочке тихую участь старой девы. От малохольных родителей всегда остаются старые девы или чахоточные холостяки. Ей было жалко Аллочку, и она втихаря воспитывала ее, готовила для реальной жизни. Она себя и винила в грехе Аллы: проглядела, прошляпила этого Витю. Обманул паразит ребенка, обвел вокруг пальца, обрюхатил! Как теперь институт оканчивать? Как жить с дитем на руках?
Она-то и кипеж вселенский подняла, выдернула педагогов из школьной своей каторги:
- Сидят они там, марши маршируют, Макаренки хреновы! У Алки пузо на носу, а этим и горя мало!
Родителей «пузо» Аллы убило наповал. Они такого не ожидали. Заламывали руки, пили корвалол, и орали на дочь, забыв все свои педагогические принципы:
- Грязная девка, позорище! Господи (вспомнили Господа прожженные атеисты), мы этого не перенесем!
Ничего. Перенесли. Виктор от Аллы не отказывался, проявил благородство. Или побоялся огласки, как-никак, комсорг!
- Ишь, как засуетился, комсорг кляпов! Это те не научный коммунизм в каптерке со студенточками читать! – ехидно улыбалась Варя, - на всю жизнь научишься, как шшупать девок молоденьких за всякие места!
Сыграли комсомольскую свадьбу. Папа и мама Виктора торжественно подарили молодым комнату в огромной коммуналке. Двадцать четыре квадратных метра! Правда, соседей много, кухня общая и санузел. Папа и мама Аллы мужественно переехали в коммуналку: молодой семье нужен покой, да и ребенок маленький. А там в ванную очередь надо занимать. И вообще…
Приглядывать за молодоженами обязана была Варя. Ну, это она сама вызвалась приглядывать. Мало ли, шизанутые молодые начнут ребенка по Споку воспитывать, еще грыжу наорет дитя.
Все складывалось замечательно. Разве могла Аллочка поверить своему счастью? Виктор ей нравился с первого курса. Мужественный, строгий, правильный, верный своему делу и делу Ленина! Аскет и умница. Кругом уже процветали кооперативы, руководители комсомольских организаций пытались нагреть руки на своих должностях: платные дискотеки, видеосалоны, молодежные безалкогольные кафе (в которых алкоголь нелегально продавали из-под полы), торговля модными пластинками и кассетами с записями поп-музыки «оттуда». Виктор был выше всего этого! Да, выше! И Аллу он вовсе не соблазнял! Алла – сама! Да!
Ну не совсем – «да». Виктор первый начал: поцеловал ее… А потом…
- Аллочка, я не знал. Честно! Я не знал. Я думал, что ты просто прикидываешься овечкой… - он дергался, запинался, заикался, торопливо застегивая штаны.
Алла не прикидывалась, она просто тогда в ступор впала, как какая-то африканская коза. Как? Виктор? И ЭТО? Как это вообще возможно? Она не смогла ему даже пощечину влепить. Наверное, любила на самом деле. Любила ведь?
Любила. Потому и молчала, когда поняла, что беременна. Молчала и не признавалась Виктору. Если сама проявила свою безнравственность – нечего и Виктора винить. Могла тогда гневно откинуть от себя его руки, крикнуть:
- Я не такая!
А теперь что? Что сказать ему? Как себя вести?
И вот он сам предложил ей руку и сердце. Сам – понимаете?
- Глупенькая моя девочка, я честный человек! Мы будем вместе растить нашего малыша! Почему ты молчала? Я же видел: что-то не так! Я же думал – ты меня избегаешь!
- Видел он, ага! – Лицо Варвары багровело в клубах пара. Она перемешивала белье в баке, - избегает она его! Паразит, ой, паразит! Сам, наверное, радешенек, что такая курица ему попалась!
- Нет, тетя Варя, правда! – защищала Алла жениха, - он, представляете, думал, что я его после того раза бросила. Он страдал, тетя Варя. Он тогда на меня такими глазами грустными смотрел…
Варвара нервно швыряла щипцы в раковину.
- Вот что, девонька, глаз с мужика не спускай! Всегда будь рядом! Кобель тебе достался первостатейный! В ежовых рукавицах таких надо держать! И, если что, парткомом, райкомом комсомола стращай!
А Алла не хотела Виктора стращать никакими «комами». Доверие! Прежде всего – доверие! Любой человек становится лучше, если будет знать – ему верят, за ним идут! А следить… Как это мерзко! Низко! У них будет идеальная семья: чистое белье, уют и горячий обед! И с малышкой они будут разговаривать и заниматься. Любить! Не так, как родители Аллы, а по-настоящему быть рядом без этих пошлых бездушных пятидесяти копеек по утрам!
Алла целыми днями торчала у Варвары на кухне – училась быть хозяйкой. К приходу мужа она вылизывала квартиру, жарила толстые котлеты с толстыми макаронами и доставала из трехлитровой банки тети Вари мясистые маринованные помидоры. Лиха беда начало – она еще и не такому научится.
Откуда ей было знать, что тетка Варька видела Виктора насквозь. И девицу, которая у Виктора параллельно с Аллочкой заведена была – видела. Этакая эмансипе рафинированная, вся при всем. Туфли не туфли, юбка не юбка! Не модно нынче. На той - джинса, кроссовки, глаза до ушей подведены! Богатенькая девочка – уж папа с мамой не чета Алкиным, в интернате с неполноценными детьми не колотятся.
И Витюша вокруг нее вьюном вился, утешал, уговаривал, руки заламывал.
Варя случайно на них наткнулась, бегала в бывшую керосинку за порошком стиральным: только работникам шиферного выбросили отличный стиральный порошок. После смены Варя не успела – лень было в очереди стоять, решила в свой отсыпной сгонять. Мимо парковой аллеи бежала – а эти там любезничали! Варя в крапиву брякнулась, как партизан. Локаторы настроила и прямо в узде себя держала, чтобы не выкатится из «окопа», руки в боки:
- А это че делается, а? Женатый человек, жена беременная, а он по всяким тут шастает? А?
Потом уже, когда сердце уняла, да весь разговор изменщика в ниточку связала, поняла: давно у Вити девка та модная. Давно он ее окучивал. Небось, не заваливал в Красном Уголке на лопатки, берег. Нужна она ему была целехонькая, чтобы чинно, благородно под венец. Приметная девица, Варвара не раз видела, как на черной волге ее подвозят. Папа-то у девки – начальник водоканала! Депутат горсовета! А это – ого-го, какие перспективы. Не то, что Алкины Макаренки, те вечно голожопыми пробегают – ничего себе, все людям!
И девка, девка-то, сама, ну как кошка прямо, в Витьку влюблена! Плакала как, тушь по щекам размазывая. Ой, дуры, дуры, господи, прости! Дался им сморчок этот…
Автор: Анна Лебедева
