«Эта черная полоса никогда не закончится» - думала в те дни Алла. Одно горе за другим, как из рога изобилия. Сын, Варенька и доченька. Да, и у нее все плохо. Не правда, что мать, находившаяся на грани помешательства из-за болезни младшего ребенка, ничего вокруг себя не замечала. Все она заметила.
Красивая, дугой, бровь Маришки была перечеркнута маленькой, тоненькой складочкой, словно Маришка, красоты, иль моды ради, острой бритвой подбрила ее. Шрамик зарос свежей кожицей – не особо и видно. Но Алла увидела.
А еще она увидела зеленоватое, бледное пятно на Маришкиной скуле. Когда-то здесь разливался багровый синяк, недели две назад. И он не один – Маришка наглухо прикрыла остальные: водолазка с закрытым воротом и длинными рукавами, куртка, брюки – не докопаешься. Алла чувствовала – что-то очень плохое происходило в семье дочери. Не так у них все, как на фотографиях, подчёркнуто жизнерадостных и ярких. В груди Аллы ныло, ёкало сердце, чувствуя еще одну беду.
- Мариша, у тебя все хорошо? – мать все-таки задала этот вопрос.
- Мама, прекрати! – дочь обрезала все пути к этой теме, - все у нас прекрасно. Не стоит трепать нервы! Давай-ка лучше подумаем, где бы еще денег достать: судя по конским ценам на лечение, бабушкиной квартиры даже на половину не хватит.
Это да. Это она была права. Маришка, хоть и зарабатывала неплохо, и муж ее имел достаточно приличный доход, не располагала свободными средствами: всего в обрез. Ипотека поглощала большую часть доходов семьи. Квартиру купили хорошую, трешку, в новом доме. Теперь за эту трешку нужно было батрачить не один год.
Ни любовь, ни дети так современную семью не скрепляют, как совместный кредит. Добровольное рабство. Хуже жизни и не придумаешь.
Иван места себе не находил. Сбережений у него тоже не было: сибарит и миляга по жизни, он все свои деньги тратил на туристическое снаряжение, женщин и, конечно, на подарки для Владьки. Все, что оставалось, отдавал своей матери. Своеобразная плата за жилье. Своим собственным Ваня так и не удосужился обзавестись – не было на это особой нужды.
Он, по сути посторонний человек для Аллы, ругал себя последними словами: даже счета в банке не завел! Хотя… Правильно и делал. Отечественные банки не отличались стабильностью. Это вам не Швейцария, увы. Лучше все, что заработано, тратить, пока очередной кризис не превратит все честные сбережения в фантики.
Операция была необходима, а лучше вкупе с химиотерапией, чтобы достигнуть хорошего результата. Вид этой опухоли разрастался катастрофически быстро, и ее остановить чрезвычайно сложно, практически невозможно. На лекарства, замедляющие процесс роста новообразования, уходили космические деньги, медлить было нельзя. Но… Где простым людям достать еще? Объявили сбор средств.
Какие-то рубли падали на счет. Мало. Надежды на выздоровление Влада стремительно таяли.
Маришка взяла на своей работе отпуск, чтобы находиться рядом. Она искренне надеялась, что все вырулится. Что брат не умрет. Он такой юный, такой сильный. Ну не может быть, чтобы Владик вот так, ни с того, ни с сего, взял и умер. Она часами торчала в его палате, болтала с ним обо всем на свете, смеялась, шутила, делала вид, что все хорошо. Что мама все уже придумала. И дядя Ваня решил все проблемы. Что дело за малым: анализы сдать, подготовиться к операции… Брат верил ей. Улыбался ее шуткам. И стремительно угасал.
И Алла, и Иван взяли по кредиту. Как будут отдавать долги, решили пока не думать.
- Возьму еще клиентов, вывернусь, ерунда! – хорохорился Ваня, - мужик я, или где?
Алла крепко обняла друга. Вдвоем не страшно. Даже сейчас, когда очень страшно. Ванька всем своим видом внушал надежду на лучшее.
- Я сама себе завидую, Ванька! – сказала она, - не поверишь. Сама себе завидую даже в нашей катастрофичной ситуации. Мало кто из современных мальчишек может похвастаться таким отцом, как ты.
***
Как только деньги были получены, Алла и Иван сразу же перевели их на счета клиники. И этих денег оказалось мало.
Алла не выдержала, сорвалась:
- Да сколько же можно! Мы собрали нужную сумму! Почему не хватает! Уроды! Рвачи!
Ее трясло. Они так радовались. Выдохнули с облегчением. Взяли отпуска, чтобы приехать в Питер и быть рядом с ребенком, бросили все, надеясь на хорошие результаты! И к чему пришли?
Ваня обнял ее за плечи, он все понимал: каждый день в стационаре стоит трети зарплаты обыкновенного рабочего. Плюс – лекарства. Питание, медицинские препараты, каждый шприц, даже одноразовые перчатки входят в смету. Каждый кубик физраствора. Все, до ничтожных мелочей стоит денег. Капиталистические реалии. В наше время лучше быть абсолютно здоровым, а быстрая смерть без мучений – Божий дар. Будь проклят тот, кто придумал эти клиники! Радужные надежды для богатеньких! Всем остальным страждущим вход в Райские врата заказан. Мордами не вышли – так значит?
Профессор Калинин давно никого не жалел и ничему не удивлялся. Ему до смерти осточертели женские слезы и мужское отчаяние. От стенаний нет пользы. Какой толк от всех этих криков? Жизнь диктует свои правила, и он, Калинин Андрей Валентинович, давно это понял. Атмосфера дорогой клиники была тяжелой, словно грозовое облако, несмотря на мастерство хирургов и вышколенный медперсонал. Родные несчастных смертников не могут принять факт - за все надо платить. И не Андрей Валентинович это придумал. Система.
Система позволила найти хоть какой-то выход из тупиковой ситуации, когда не хватает лекарств, самых элементарных. Когда бесконечные реформы вконец добили отечественное здравоохранение, доведя его до состояния земских больничек начала двадцатого века. Убогих, за Христа-ради, имеющих на балансе лишь аптекарские порошки от кашля, да, прости господи, дегтярные мази.
Когда великие научные открытия величайших советских профессоров, сделавшие русскую медицину медициной с большой буквы, были сведены к нулю, унижены и придавлены тоненькой зеленой бумажкой с хитрой американской рожей, изображённой в центре купюры… О чем стенать? Есть ли смысл в бесконечных «Кто виноват, и что делать?».
Ему бы, этому Калинину, стать героем-сподвижником, надеть вериги нищенства и спасать людей бесплатно. Создавать новые вакцины и лекарства, жить в пустыне, питаться хлебом и водой, но… Чем кормить собственных учеников, молодых, талантливых ребят, с незашоренными очами, с горячими сердцами и твердыми, сильными пальцами умелых рук?
На какие шиши создавать будущее российской науки? Ведь вот они: новые спецы, молодые волки, смелые и толковые, готовые прорубать дорогу, не оглядываясь на устаревшие догмы закостенелых теоретиков в верхах (да они всегда стояли на пути смелых), будущие светила российской науки, способные победить современные неизлечимые болезни, как раньше их коллеги победили чуму, оспу, туберкулёз и сифилис!
Поэтому деньги нужны. Нужны, хоть тресни! И надо урвать из общего потока, текущего, Бог весть кому, хоть немного, хоть чуть-чуть, чтобы вложить их в науку. Великую науку, ради жизни на грешной земле, для таких, как сын этой несчастной женщины, симпатичный пацан с опухолью железы, похожей на гриб-дождевик, засевшей где-то в глубине невинного мальчишеского мозга.
В большой столовой-гостиной, где за каким-то чертом унесена стенка, разделявшая кухню и комнату, ужинали молча. Да и ужином-то это назвать было сложно. Все, как и маленькая Стелла, (Стеша, как мысленно окрестила внучку Алла) размазывали по тарелке картофельное пюре. Есть не хотелось.
Маришка убрала со стола посуду, вытерла салфеткой чумазую мордочку дочки и отправилась ее укладывать. Муж Анатолий вытащил из буфета бутылку коньяка и пузатые бокальчики.
- Не пьянки ради, как говорится, - он предложил выпить Ване и Алле.
Те не отказались. Молча вылили внутрь в себя янтарную жидкость.
- Спасибо, Толик, - поблагодарила Алла зятя, - я пойду к девочкам.
Все эти ночи она проживала в детской. Поближе к внучке.
Иван ночевал в столовой, пафосной, отделанной беленым деревом и стеклом. Наверное, Маришка целыми днями драила мебель, стены и дорогой пол. Безвкусица. К чему вбухивать бешеные деньги – получилось так, будто в крестьянскую избу запихнули концертный рояль.
«Явно, затея Толика. Поди, фамилия покоя не дает», - думал Ваня, оглядываясь по сторонам. Особенно бесил его журнальный столик, инкрустированный пластиком (под слоновую кость), явно претендовавший на звание ломберного. Анатолий Оболенский гордился своей фамилией и старался соответствовать потомку знатного княжеского рода.
«Придурок лагерный. Хоть бы не позорился», - с раздражением фыркнул Иван, пытаясь устроиться на вычурном диванчике, - «Нет дурнее мужика, метящего в графья, да еще и подражающего этим графьям. Наверное, весь мозг выел Маришке. Наверное, искренне уверен, что ее из помойки вытащил. Впрочем, бить жену происхождение позволяет. Скот»
Он, как и Алла, да и покойная Варвара, не понимал, что такого нашла их энергичная, умненькая, острая на язычок Маришка в этом высушенном долдоне. Но факт – именно за Оболенского Маришка вышла замуж. Странные существа – женщины. Не замечают тех, кто за них жизнь бы отдал, не глядя, и готовы землю рыть перед ничтожествами. Или ждать этих мужиков, бросивших их, годами. Даже, когда этого не просят. Как же… Оте-е-е-ец… А где этот отец, мать его за ногу? Какое право он имеет, так называться? Да ему по барабану. Он и мизинца Владькиного не стоит, папаша гребаный, у него ни в голове, ни в *опе не щелкнет, что где-то сейчас умирает мальчишка, хороший, странный, задумчивый и трогательный паренек. Умирает мучительно и беззвучно, без жалоб, без слов, пронзительно пронзая душу Ивана взглядом серых, безгрешных глаз.
- Я чувствую себя нормально, - сказал он сегодня утром.
Когда Алла, расцеловав сына, вышла из палаты вслед за Маришкой, Владька удержал Ивана прикосновением своей ладони, похожей на совковую лопату. Попросил наклониться поближе.
- Не давай ей плакать, хорошо, дядь Вань?
- Она не плачет, Владька. Чего ей плакать? Скоро операцию сделают тебе, - начал хорохориться Иван.
- Когда я умру, ты все равно не бросай маму, пожалуйста. Она совсем одна останется. Совсем одна. Пожалуйста, дядь Вань! – Владик, будто не слышал заверений Буркова..
- Ты не умрешь. Понял? Не умрешь. Слышишь? И никуда я от мамы не денусь. Никогда. Ты же сам об этом знаешь, сынок!
Он обнял своего любимого, пусть не родного, не кровного, но бесконечно любимого ребенка.
«К чему эти бредни про родство, если даже запах Владькин, еще пока ребячий, еще не пахнувший обреченно сухой землей, подвалом, тленом, запах единственного, родного, близкого человека – воспринимается, как запах собственного сына, кровь от крови моей, плоть о плоти!» - Иван с огромным трудом сдержал слезы. А ему так хотелось зареветь навзрыд, в полную силу, как могут плакать свободные от дурацких предрассудков люди.
Иван ворочался с боку на бок. Что за диван, зачем? Хотя… Его сейчас на пуховую перину положи, фиг уснет. Где достать деньги? Может, у Светланки (закадычной подружки времен бесшабашной молодости) занять? Муж у нее богатый, вон какие подарки интернату делает. Что ей стоит миллион для Ивана раздобыть? В долг, тем более.
Плюнул, чуть не рассмеялся. Ишь ты, донжуан какой выискался. Полтос стукнул, а он все в героя-любовника-альфонса играет. Своим трудом заработать не судьба, конечно. А у Светланы Сергеевны давление повышенное. И трое внуков. И муж – серьезный такой дяденька. К нему, что ли обратиться?
А это, кстати, вариант. Ничего, сдюжит, управится, извернется, где наша не пропадала…
***
Стелла закрыла глазки. Пушистые реснички бросали длинные тени на румяные щеки. Маришка отложила книжку и присела на краешек дивана, где лежала мать. Положила ладонь на материнскую руку. Алла улыбнулась дочери. Ничего говорить не надо. Не хотелось говорить. Да и зачем – они понимали друг друга без слов. Маришка поцеловала Аллу на ночь и тихонько прикрыла за собой дверь.
Алла вперилась сухими глазами в потолок, расцвеченный сияющими, люминесцентными звездами. Не может быть, чтобы не нашлось выхода. А если продать собственную квартиру? А пока она продается, обратиться в какую-нибудь микрофинансовую организацию? Деньги дадут сразу, под огромные проценты, но дадут. Потом можно снять комнатуху, да и жить. Чем платить за жилье, как кредит отдавать? Но ведь она работает. Так и жить, как все живут, подумаешь. Можно вторую ставку взять. Да и Ваня – рядом.
Она вдруг грубо перебила ход мыслей: хватит дергать Ваньку. Хватит! Вцепилась в мужика, как клещ! Что она сама сделала для Вани? Пальцем не пошевелила. Идиотка.
Надо спать. Надо постараться крепко заснуть – завтра очередной и очень тяжелый день. Поделиться своей идеей с Иваном. Ему ее кредит никак не повредит. И хорошо. И – слава Богу.
Только Алла заставила себя смежить ресницы, ее мобильник, поставленный на вибрацию, вдруг затрясся, как больной эпилепсик. Алла посмотрела на незнакомый номер. Кому приспичило названивать на ночь глядя? Сердце зашлось: что-то с Владиком?
Сейчас она возьмет трубку, а там – профессор сухим голосом сообщит, что Влад…
О, Господи, нет!
Нет! Нет! Нет!
Она протянула руку к мобильному телефону, будто это была ядовитая змея.
- Алло? – сердце – замри!
***
- Алла Игоревна? – женский голос. Приятный, упругий, молодой, - Здравствуйте. Я – Валентина. Вы меня не знаете. Я вам все объясню при встрече. Разговор очень важный. Это касается наследства вашей дочери Марии Викторовны. Мы можем с вами увидеться?
- Наследства? Какого наследства? – все существо Аллы взметнулось, всколыхнулось ослепительной радостью.
- Обыкновенного наследства. Не по телефону, Алла Константиновна. Так где мы можем с вами увидеться?
Автор рассказа: Анна Лебедева