Я стоял в душе и ждал, когда согреюсь. Неравномерно-горячая вода и пар, заполнивший ванную, напомнили мне армию. Она всплывает в моем сознании к месту и нет уже почти 14
лет. Помыться в душе в армии называлось сходить в баню. Видать, когда-то мылись в банях, но название на табличке сохранилось и в 21-м веке. Я вспоминаю прапорщика ответственного за баню. Иногда я веду с ним диалоги. Для меня - юноши, окончившего университет, восприятие армии в первые месяцы было непростым. Сначала я не мог поверить, что они тут всё всерьёз. А когда принял это, то, конечно, офигел от контраста с вольной жизнью.
Перед армией я лежал в больнице, чтобы откосить.
Не получилось. Только категорию здоровья поменяли, то есть в специальные войска не взяли бы. Но в другие специальные, типа стройбата, легко бы взяли. Распределили в Новороссийск. Нормально - подумал я. Посмотрю Россию, может высшее гуманитарное образование поможет. Мой отец после института в 60-е годы стал ответственным за клуб в стройбате и отслужил свой срок легко и интересно. Отец Макса Абрамова говорил - иди в стройбат, я там служил и организовал ансамбль. Так что я не переживал по поводу неэлитных войск.
Я уже начал читать про Новороссийск на всякий случай, но мама для моего или своего спокойствия подключила связи.
И меня оставили во Владимире, в танковом полку имени Сухэ-Батора - монгольского революционера-военачальника. Некоторые всю жизнь помнят номера своих частей. Я никаких цифр не помню: ни номера части, ни клиренс танка, ни калибр пушки, ничего. Меня иногда после армии спрашивали об этом - напрасно. Если кратко сделать заявление о моей милитаристической позиции сегодня, то звучало бы примерно так: вертел я это всё.
Так вот, прапорщик из бани 2008-2009 года полка имени Сухэ-Батора из части номер которой я не помню стал яркой частью армейской мозаики. Он запомнился прежде всего тем, что дубасил солдат, которые что-то перепутали. Затупки - орал он - чего непонятного? Перед ним стоял взвод голых солдат с недельным нижним бельем. "Чего непонятно? Портянки зимние, портянки летние, кальсоны зимние, кальсоны летние, белуга зимняя (нательная рубашка), белуга летняя." Надо было бросить бельё в нужную кучу. Тех, кто затупил, прапорщик бил кулаком в лоб. Не думаю, что он бил в полную силу, но всё же это было неприятно. Я ни разу не перепутал - всё-таки высшее историко-лингвистическое образование. На пальце у прапора был безвкусный перстень и мы думали - может ли он оставить след на коже? Перстень подходил в чем-то к его румяным (пышащим здоровьем - написали бы в художественной литературе) щекам и квадратному подбородку. На мытьё раз в неделю отводилось не больше 5 минут. Лучше было поторопиться, потому что последний тоже получал своё. Короче, это меня задело. Не смертельно, но неприятно, особенно на контрасте с жизнью дома и университетскими друзьями, с которым ты играешь в ЧТО? ГДЕ? КОГДА?, обсуждаешь Сартра, Уэлша, Кундеру и прочих.
Однажды после присяги, когда нас стали отпускать домой на побывку, я рассказал маме в том числе и про прапорщика. Через 2-3 недели на очередной помывке я услышал, что кто-то на него пожаловался из пятой роты. Или четвертой, или шестой - я даже номер своей роты забыл. Я, конечно, предположил, что это моя мама могла позвонить, но так и не спросил её потом об этом. Вот может сейчас допишу и позвоню ей.
Вторую половину службы я уже служил на Урале под Пермью, на общих основаниях и без обидного слова "мазанный", то есть устроившийся служить по блату. Во Владимире нас учили на механиков-водителей. Это совсем не моё. Водить танк у меня не получалось. Получил пару раз ногой по шлемофону от инструктора (полубог, отслуживший на пол-года больше тебя) за то, что заглох два раза. Шлемофон соответственно был на голове, а в голове - гордость и самолюбие, и обида за университет и всех этих прочитанных культовых авторов, за Нью-Йорк и Венецию, Бостон и Берлин, в которых я уже успел побывать. Может мне и лучше было бы попасть в стройбат, подальше от Владимира, где мне не приходилось бы чувствовать вину за то, что сослуживцы остаются, а меня мама забирает на выходной день. Короче, я делал всё, чтобы танк не водить - откупался сигаретами, делал стенгазету и т.д. В войсках под Пермью меня тоже не пригласили в клуб читать исторические патриотические лекции. Мне дали водить гаубицу номер 252 (вот эту цифру помню). И на четырехчасовом марш-броске всей дивизии моя лучшая в батарее гаубица встала. И перегородила дорогу всей колонне. Температура охлаждающей жидкости достигла своей гуманитарной нормы. Наверно, она закипела. С тех пор двигатель перегревался. У меня до сих пор нет водительских прав.
Так вот, прапорщик из бани 2008-2009 полка имени Сухэ-Батора из части номер которой я не помню, мне вспоминался часто. В диалоге с ним я проявляю изощренную вежливость, напоминая ему о человеческом достоинстве. Я говорю ему, что если он еще кого-нибудь ударит, то я подключу своих друзей журналистов из газет и телевидения. Я подключу друзей-чиновников и даже маму из Белого дома. Я говорю ему о потолке его карьерной лестницы, о гуманизме и милосердии даже к затупкам. Я предлагаю ему снять его пошлый перстень и почитать Хэмингуэя с Фицжеральдом. О, господи, зачем он так глубоко проник в мой мозг. Я вёл с ним диалоги эти годы. Не часто, но не забывал его.
Так вот, прапорщик из бани 2008-2009 полка имени Сухэ-Батора из части номер которой я не помню, я тебя прощаю. Возможно, что у нас даже есть общие знакомые. Думаю, что ты старше меня лет на 5-7.
Знаешь, прапорщик из бани 2008-2009 полка имени Сухэ-Батора из части номер которой я не помню, желаю тебе здравствовать в 2022-м и пожалуйста в следующей жизни больше так не делай.
П.С. В 20-х числах декабря (не помню, конечно, число) 2009 года я вернулся из армии. Это был счастливый день.
