ЖЕНА, подавая ужин, укоризненно спросила:
— Опять с заседания?
Он тщательно вытер руки, кивнул.
— Ага. Цехком.
— И зачем тебе это всё? Лучше дома бы посидел. Он устало облокотился на стол, прикрыл глаза...
Сегодня ему весь день вспоминались солдаты, которые шли по пыльной вымощенной булыжниками дороге на Уралмаш. Одним из них был он сам, Николай Новиков, восемнадцатилетний ирбитский паренёк.
Когда приняли танк, к нему подошёл Саша, земляк. Хлопнул по плечу и удивлённо присвистнул:
— Тебя же в училище оставляли?
— Как видишь, я здесь. Вместе будем воевать. Николай не стал рассказывать, как он отправился с рапортом к командиру и долго настойчиво уговаривал отправить его на фронт.
...А вот их танки стоят под городом Шяуляй и надо прорвать немецкую оборону, чтобы пехота следом за танками, могла войти в город.
Там у немцев что-то горело, слышались взрывы. Тянуло едкой гарью.
С ходу прошли танки речушку. Выскочили на берег. Николай напрягает зрение, чтобы засечь огневые точки фашистов. В наушниках голос водителя Захара Бакотина:
— Коля, справа пушка...
Ещё мгновение и она в прицеле. Выстрел.
— Молодец, Новиков, — кричит командир танка. — Теперь в сарай, шрапнелью...
НИКОЛАЙ окрылён и успехом, и похвалой командира.
Его движения быстры, точны, решительны. Пушка бьёт без промаха.
Их танк первым врывается в город. Улица забита тупорылыми грузовиками, фургонами, повозками.
Небольшими группами отстреливаются немцы. Их оборона прорвана.
И вдруг с той стороны, куда отходили немцы, несётся надрывный рокот моторов. Неподалёку, покачнувшись, падает на бугор сосна.
— Танки! Немецкие! — крикнул заряжающий Толя Баранов.
На четыре советских танка идут три «тигра», две «пантеры» и самоходка.
А отходить танкистам нельзя: пехота останется без прикрытия. Нужно принимать бой.
В прицеле у Николая «тигр». Он грозен и могуч. Но у него есть уязвимые места. Ошибиться нельзя. Проморгаешь — и быть беде.
— Огонь! — кричит Николай и видит, как пушка «тигра» уткнулась вниз.
Второй выстрел. По зелёной, лягушечьей раскраске броне побежали языки пламени. Выпрыгивающих немцев из пулемёта косит Витька-радист.
А вот и самоходка горит. Это постарался соседний экипаж.
Немцы по-прежнему движутся на сближение. Они хотят во что бы то ни стало вернуться на потерянный рубеж.
«Тридцатьчетвёрка», словно споткнувшись, вдруг стала и начала оседать на правую половину.
«Пантера» метнулась к ней, чтобы расстрелять в упор раненый танк.
Николай поднимает отяжелевшую, будто налитую свинцом голову и приникает к прицелу. В глазах всё расплывается.
Страшным усилием он заставляет себя открыть глаза и невольно отпрянул от окуляра. Прямо на них надвигается «пантера», готовая выстрелить.
— Толя, бронебойный! — едва выговаривает Николай.
Губы у него очень сухие. Надо успеть. Непременно надо успеть. Но вот пушка вздрагивает.
«Пантера» горит.
В движущийся костёр превращается ещё один «тигр». Остальные поворачивают назад, за холмы.
За этот бой Николай Новиков был награждён орденом Славы третьей степени.
ЖЕНЯ, Женя..., — Николай Николаевич достаёт из ящика и бережно разглаживает пожелтевшую фронтовую фотографию.
Женя. Евгений Лишентьев. Командир их танка. ...Бой шёл за Крекинген. Вначале все складывалось удачно. Подходя к окраине, уничтожили несколько пулемётных гнёзд. Подожгли немецкий танк. Уже на улице рядом с танком вдруг появился наш солдат. Он махал руками, чтобы танкисты остановились.
— Ребята, помогите, — заговорил он, когда из люка поднялся командир танка, — там «тигры» на перекрёстке. Закопаны. Ходу нам не дают. А на пристани уйма немчуры... Надо их того...
— Прыгай, — кивнул командир, — показывай... Обошли закопанных «тигров» и подожгли.
Вместе с пехотой двинулись к пристани. Там дымил пароход, готовый вот-вот отплыть. Множество немецких солдат толпилось на пристани, ожидая погрузки.
Пока проскочил сюда только их танк. Ждать остальных некогда. Вперёд.
Немцы бешено сопротивлялись. Танк, прижимая их к земле огнём, подходил все ближе и ближе.
Впереди баррикада. Её нужно обойти. Поворот налево. В сторону летит штабная машина. Ещё немного — и танк будет у цели. Но какая-то страшная сила поднимает его и с грохотом опускает.
С ТРУДОМ открывает он глаза. Над ним клочок серого прибалтийского неба, а вокруг чёрный дым.
И мысль: танк горит! Надо спасаться.
Но всё опять исчезает. Всё безразлично, хочется только покоя и чтоб не так жгло бедро.
Он щупает рукой ногу. Пальцы окунаются в липкое.
— Пить, — просит Николай.
Но никто не отвечает. Только в висках гудит. И надо, надо уйти... Он ползёт к десантному люку с трудом вылезает на мокрую брусчатку. У небольшой лужицы без шлема лежит командир.
— А где Виктор, Толя?
Ответить некому.
Рядом языки пламени лижут танк.
Где они? Где?
Он снова ползёт назад в танк. Одного за другим вытаскивает товарищей. Кладёт их рядом с убитым командиром, валится на брусчатку сам...
Уже в госпитале Николаю вручили ещё один орден Славы — теперь уже второй степени.
Вечернее радио приносило тогда добрые вести... Один за другим оставляли фашисты немецкие города.
Тоскливо было вылёживаться этой весной в палате и, когда появлялся врач, Николай повторял упрямо:
— Товарищ майор. Рана зажила. Разрешите вернуться в часть.
Доктор, поглядывая из-под седых бровей, интересовался:
— Почему заикаетесь?
— Волнуюсь.
— Неправда. Контузия. Недельку-две ещё отдохнёте.
— Убегу, — твердил Николай.
И, когда в городе появилась машина из его полка с земляками-уральцами, он уехал на ней.
Тогда перед наступлением на Кёнигсберг Николай был уже командиром тяжёлого танка «ИС».
Перед самым наступлением состоялось партийное собрание части. Секретарь партийной организации зачитал заявление Николая Новикова. Оно было кратким: «Хочу быть коммунистом и идти в первых рядах при штурме города».
А на следующий день, в первом эшелоне наступавших через пылающий Кёнигсберг прошёл танк Николая Новикова.
8 мая, когда в Берлине уже подписывали акт о капитуляции, часть, в которой воевал Николай, готовилась к бою.
В Прибалтике немцы не складывали оружия...
За эти последние бои Родина наградила Николая Новикова третьим орденом Славы первой степени.
ДАВНО это было. Николай Николаевич взглянул на часы, и сам удивился: он сидел за столом уже минут сорок.
— Ложился бы, — сказала жена. — Поздно уж. Завтра рано вставать.
Вставать и впрямь надо рано. Уже лет двадцать он каждый день куёт металл в мастерских Уралэлектромонтажа.
И завтра, и послезавтра придёт он в ставшие родными мастерские и снова будет лудить, паять, ковать детали...
И разве что иногда в огне горна почудится пламя горевших танков...
В. СЛОБОДИН (1967)
