После госпиталя я в свой полк не вернулся. Сразу после выписки ко мне подошёл сержант в форме НКВД.
- Сержант Тихонов? – спросил он.
- Так точно.
- У меня приказ сопроводить Вас на вокзал. Нужно торопиться.
- Но…, - попытался я возразить.
- У меня приказ.
Неожиданная встреча
На дворе был конец октября 1943 года, Красная армия наступала, выбивая врага с советской земли. Меня и ещё человек тридцать построили на перроне. Сотрудники НКВД проверили, нет ли у кого из нас оружия.
- Куда едем? – спросил я у стоящего рядом бойца, тот пожал плечами.
Ехали почти двое суток, ехали в полной тишине. Всех пугала неизвестность. На станции нас встречали, но как! По всей длине перрона стояло оцепление, был слышен лай собак. Построившись в колонну, мы дошли до цехов то ли фабрики, то ли завода. Понять, что это, было сложно, так как они были почти разрушены. Два дня мы заделывали досками оконные проёмы и проломы в стенах. Кухня приезжала по расписанию. Ровно в час дня нас кормили горячей кашей. На ужин давали банку тушёнки и полбулки хлеба на двоих. Заварка для чая и вода были в достатке.
Утром меня разбудили.
- Тихонов, в штаб!
- А где это? – спросил я, ещё толком не проснувшись.
- Из цеха выйдешь, сверни направо. Небольшое кирпичное здание.
В помещении было многолюдно, утренний свет пробивался через щели в потолке. Возле стены стояли три лейтенанта, лицо одного из них мне показалось знакомым, но рассмотреть времени мне не дали.
- Товарищи сержанты, - выйдя вперёд, обратился к нам полковник, - со дня на день Советская Армия будет освобождать Киев. В лесах вокруг города находятся отряды предателей, которые поступили на службу к врагу. Наша задача их уничтожить, чтобы боец Красной армии не опасался удара в спину. Ротные, принимайте личный состав!
Старший лейтенант зачитал фамилии, я был назначен взводным во вторую роту.
- Вместе воевать будем! – раздалось за спиной, я обернулся, передо мной стоял Краснов.
- Как же так?! Ты же погиб…!
- Так, Володька, нужно было. Приходи вечером в цех по соседству. Поговорим.
За столом, наспех собранным из досок, сидели командиры рот. Я сел рядом с Красновым.
- Ешь, - то ли сказал, то ли приказал он.
На столе стоял горячий чайник, нарезанный хлеб и открытые банки с тушёнкой.
- Не хочется, - ответил я, стараясь не обращать внимания на его тон.
- А я говорю – ешь! Завтра выходим.
- Как же так вышло? – задал я вопрос, который волновал меня весь день.
- С взводом познакомился? – спросил Краснов вместо ответа.
- Познакомился.
- Тогда ешь и слушай.
Краснов положил на ломоть хлеба толстый слой мяса и жира. Сделав большой глоток из кружки, закусил.
- Спирт будешь? – спросил он, выдохнув.
- Нет.
- Это правильно. Алкоголь затуманивает мозги, мешает думать, а нам нужно думать!
- А тебе, значит, можно?!
- У меня мозги без этого не работают, выходит, можно.
Сделав ещё один глоток, Краснов повернулся ко мне:
- Теперь спрашивай.
- Я слышал, что ты погиб, когда санвзвод оборонял.
- Был трижды ранен, едва выжил. После выздоровления направили на учёбу. Теперь я лейтенант, командир роты, а ты у меня в подчинении. Это я побеспокоился, чтобы тебя нашли и отправили сюда.
Голос Краснова был холодным как лёд!
- А ты изменился, - заметил я, - ещё грубее стал!
- Война, Володька!
- Что ты всё «Володькаешь»?! Я сержант Красной армии, есть награды!
- Это хорошо. Я про награды.
Краснов слизал остатки тушёнки с хлебной корки и бросил её сидящей рядом собаке.
- В траншее тебя за такую корку расцеловали бы! – воскликнул я, привлекая к себе внимание других командиров.
- Все есть хотят. И мы, и они. Ты лесных птиц ел? А собак? А я ел! В лагерь пять месяцев продовольствие не завозили, вот их и ели, потому выжили.
- А заключённые?!
- И они ели, только меньше. Ты ешь, яблоки вот есть.
Я отрицательно помахал головой.
- Как знаешь. Утром привезут оружие. Иди.
Я пошёл к выходу, слыша за спиной: «Ну и сержант тебе, Краснов, достался!».
В половине шестого утра приехали грузовики. Нас переодели во всё новое, выдали ППШ, к ним шесть дисков уже снаряжённые патронами, четыре гранаты. В каждом взводе было по три пулемётчика с ручными пулемётами. Подогнав форму и проверив оружие, мы построились. Краснов прошёлся вдоль строя, видимо остался доволен, так как был в хорошем настроении. После обеда наша рота погрузилась в те же грузовики. Поехали.
Несмотря на грохот при движении грузовика, была слышна канонада, значит, приближались к фронту. Остановились, когда начало темнеть. Возле дороги стояли два дощатых сарая, Краснов отдал приказ, разместится в них. Видимо когда-то здесь были склады, на полу валялись деревянные ящики, стружка и ветошь. Командиры взводов собрались возле угла одного из сараев.
- Тихонов, Васильев, подготовьте людей, чтобы могли выйти в любую минуту. Костры не жечь, соблюдать светомаскировку. Ждём, - сказал Краснов, даже не глядя в нашу сторону.
Бойцы перекусили сухим пайком. Кто-то задремал.
Не знаю, сколько было времени, когда в сарай вбежал младший лейтенант, он был у Краснова в заместителях.
- Первый, второй взвод, выходим на улицу, - скомандовал он.
Все поднялись, на улице я построил своих бойцов. Подошёл Краснов.
- По данным разведки на старом хуторе засел отряд бывших полицаев и прочих гадов. Задача: уничтожить! Командует младший лейтенант Заврин.
Мы не шли, мы почти бежали. Многие, как и я, были после госпиталя, организм ещё толком не восстановился. Тяжко! Через три часа увидели вдалеке дома. Заврин расставил людей. Образовав полукруг, мы осторожно стали приближаться к строениям. Я пролез под жердью, прислушался. Где-то залаяла собака – это плохо! Укрывшись за сараем, я вглядывался в темноту. Обогнув кладушку дров, я и ещё трое бойцов оказались возле крыльца дома. Знаками я показал бойцам, чтобы они его обошли. Только они ушли, как дверь в доме открылась. Вышла женщина с немецким автоматом в руках, его ствол был направлен мне в грудь. Я ничего не успел сообразить, как раздалась очередь. Мне казалось, что я вижу каждую пулю, летящую в меня. Одна, вторая, третья, четвёртая. Сильная боль сковала моё тело, задыхаясь, я упал на землю. «Всё. Я своё отжил!» - пронеслось в голове.
Снова госпиталь
Меня разбудили громкие голоса, они чему-то радовались. Прислушавшись, я понял, что Красная армия освободила Киев.
- Салют будет! Точно! Я вам говорю! – сказал кто-то.
- Откуда знаешь? Тебе Левитан прямо сюда сводки доставляет?
Раненые рассмеялись, но тут же притихли, пришёл доктор. Обойдя комнату, он присел на край моей кровати.
- Живой, сержант? – спросил он.
- Живой, раз разговариваю, - прошептал я.
- Сильно тебе досталось. Едва с того света вытащили. У тебя на груди что-то было?
- Бинокль.
- Он-то тебе жизнь и спас, но правое лёгкое разворотило, половину пришлось удалить. Левому тоже досталось.
- В остальном как? – спросил я.
- В остальном всё хорошо. Но ничего тяжелее ложки с кашей поднимать нельзя. Думаю, что комиссуем тебя.
Погост
Через месяц мне разрешили выходить на улицу. Выпал первый снег, я собирал его в ладонь с подоконника и нюхал. Как же замечательно он пах! Ещё лёжа палате, из окна я видел старика, который приходил в сад за госпиталем. Возле вишнёвого дерева была большая могила, он вставал рядом с ней на колени и проводил так больше часа. В одну из своих прогулок, я застал его возле неё.
- Кто у Вас здесь?
- Все, - тихо ответил старик, - жена, дочь, сын, сноха, двое внуков.
- Как же так получилось?
- На фронте всё по-другому, а здесь так.
- Простите, – извинился я.
- Ничего, Вам тоже досталось.
Улёгшись на свою койку, я закрыл глаза.
- Сержант, ты к старику не подходи, у него с головой не всё хорошо, - со смехом, обратился ко мне раненый, любитель игры в карты.
- Почему?
- Брешет много про свою семью.
- Ещё раз так скажешь – забью насмерть! – предупредил я.
Я никогда не сочинял стихи, но в тот вечер строчки сами собой складывались в столбик:
Старый погост,
Старик седой над могилой голову склонил:
«Простите, мои дорогие,
Не спас я вас, не сохранил!».
Воспоминаний ветер,
Унёс его в года,
Которые кто-то забыть хочет,
Но не он, и никогда!
Покос ли, ягод сбор,
В семье любое дело спорилось.
Шутка ли,
За лето в деревне три дома строилось!
Но не жилось немчУре у себя,
Чужой земли хотели!
Подмяв Европу под себя,
На Русь, как саранча, гурьбою налетели!
Война – страшнее слова нету!
«Враг у ворот» – вещало радио в то лето!
И стар, и млад, да что там – ребятня,
Все на бой поднялИсь, за родню, за себя!
Геройство, страх, предательства позор,
Всё повидала русская земля!
Но мстить проклятому врагу мы будем,
И за родню, и за себя!
На следующий день, не удержавшись, я прочитал это стихотворение раненым, которые находились со мной в палате. Молчал даже картёжник. Кто-то нашёл чистый лист бумаги, нашёлся и боец с красивым почерком. Прикрепили листок с моим стихотворением на дверь в нашу палату. Я видел, что бойцы и медицинский персонал, прочитав, плакали.
Военный корреспондент
Устав от разговоров в палате, я вышел в коридор, хотелось побыть одному. Не обращая внимания на снующих туда-сюда медсестёр, я задумался о своей жизни. То, что меня комиссуют, я догадывался, даже был уверен, но что делать дальше?
На лестнице остановился старший лейтенант, он внимательно прочитал моё стихотворение, потом, достав блокнот, переписал его. Я вернулся в палату, задыхаясь, лёг на свою кровать. В полудрёме я услышал:
- Где Тихонов?
Раненые указали на меня.
- Здравствуйте, голубчик, - поздоровался со мной тот самый старлей.
«Голубчик!» - так ко мне ещё не обращались.
- Я присяду? – спросил старший лейтенант.
Не дожидаясь моего ответа, он придвинул табурет.
- Я военный корреспондент, - старлей поправил на носу очки с толстыми линзами, - мне сказали, что на том листке, на лестнице, Ваши стихи. Это правда?
- Правда.
- А есть другие?
- Нет. В первый раз со мной такое.
- Не все могут сложить слова в стихотворение, значит, у Вас есть к этому способность. Может даже талант. Я разговаривал с доктором, Вас признают ограниченно годным к военной службе. Предлагаю работать у нас.
- «У нас» - это у кого? – спросил я, не совсем понимая, чего от меня хотят.
- В редакции военной газеты. Где ж ещё?
- И что я должен делать? Доктор сказал, что мне ничего тяжелее ложки поднимать нельзя.
- У меня вот проблемы со зрением, но я же служу в армии. Пусть не с автоматом, но борюсь с врагом. А повар? Разве он не воюет?! Поймите, голубчик, Ваши стихи берут за самое нутро, а это очень сейчас нужно. Боец не должен очерстветь душой! Вы читали стихотворение Константина Симонова «Убей его»?
- Нет.
- Я помню его наизусть. Сейчас Вам его напишу.
Корреспондент достал из планшетки блокнот и карандаш.
- Вот, - протянул он листок бумаги, - прочтите бойцам.
- А если у меня больше не получится? Я про стихи.
- Будете писать заметки. Я научу. Давайте сделаем так. Когда Вас выпишут, приходите в бывшую заготконтору, мы там.
Корреспондент давно ушёл, а я всё перечитывал и перечитывал стихотворение. В нём была злость, та самая, с которой должен идти в бой боец, та самая, с которой русский солдат должен гнать врага как можно дальше.
«…Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял…»
Строчки стихотворения били по голове, как комья земли после взрыва немецкого снаряда. Я сжал дужку кровати, даже немного погнул её.
- Ты чего, - спросил сосед по койке?!
- Слушай, - привстав, я прочитал стихотворение.
«…Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!»
От себя хочу добавить, - сказал я.
Нет у нас бойца такого русского,
Пусть даже с глазами узкими,
Который за Родину-мать,
Откажется фашиста рвать!
В комнате повисла тишина, трое бойцов всхлипывали.
- Как у тебя? Рвать?! Да, я буду рвать! Дайте только выйти от сюда! – картёжник не находил себе места, - ведь как сказано! И Симонов этот - молодец!
Я понял, что слова военного корреспондента правильные. Нужна такая работа!
Продолжение следует.
