Англоязычная "История русской литературы с древнейших времен до 1925 года" (A history of Russian literature from the earliest times to 1925) дворянина-эмигранта Дмитрия Петровича Святополка-Мирского (1890-1939) включает интересные страницы о Максиме Горьком (1868-1936). Критик Мирский строго и резко отзывается о Максиме Горьком, в частности о юношеском романтизме Горького: “очень театральный и безвкусный романтизм”.
#Горький #МаксимГорький #НаДне #драмаГорького #русскаялитература #русскиеписатели #БугаёваНН #LiterMort
В этом же сочинении Мирский сообщает прелюбопытные факты о поездке Горького в Америку и размолвке с Марком Твеном:
"В 1906 г. Горький уехал из России в Соединенные Штаты. Его путешествие через Финляндию и Скандинавию было триумфальным. Таким же триумфальным был приезд в Нью-Йорк. Но вскоре выяснилось, что женщина, с которой Горький жил, называя ее своей женой, не состояла с ним в браке, — и американское общественное мнение вдруг яростно ополчилось на писателя. Ему было предложено выехать из отеля, Марк Твен (1835-1910) отказался председательствовать на банкете в его честь. Естественно, что Горький был глубоко задет этим внезапным всплеском пуританизма, совершенно непонятным для русского, и что он дал выход своему негодованию в серии американских рассказов, вышедших под наводящим на размышления названием Город Желтого Дьявола (1907)."
Кстати, в этом же году Оксфордский университет присудил Марку Твену степень доктора литературы.
Как бы то ни было, но фото 38-летнего Максима Горького с 71-летним Марком Твеном за одним столом сохранилось. Возможно, председательствовать Марк Твен и отказался, а вот посидеть со своим усатым коллегой "за рюмашкой" отказываться не стал.
Мирский снисходительно называл Горького сторонником "возвышающей лжи": "предпочитал угнетающей и низкой правде возвышающую ложь". Далее — более. Мирский безапелляционно назвал Горького “плохим учеником Чехова”. Критик с нескрываемым пафосом инвективы суммировал драматические наработки Горького так:
“Как драматург Горький просто плохой ученик Чехова".
Интересно, что зарубежный успех 2-ой и наиболее успешной драмы Горького "На дне" Мирский объяснил, по сути, "русской экзотикой":
"<...> за границей — тем, что это была совершенная новинка: сенсационный реализм места действия, небывалое удовольствие выслушивать глубокие разговоры философствующих воров, бродяг и проституток — ”так по-русски!” На дне больше всего способствовала глупейшему представлению, которое сложилось у среднего европейского и американского интеллигента о России: страна разговорчивых философов, занятых поисками пути к тому, что они называют ”Богом”."
"Глубокие разговоры философствующих воров, бродяг и проституток"... Да это же фильм "Брат" Сергея Бодрова и содержание немалого числа сериалов и детективов от "Каменской" до "Улиц разбитых фонарей", которые были в своё время очень популярны, а сейчас часто подвергаются критике — почти такой же строгой, как у Мирского в горьковский адрес. Тенденция, не правда ли?
Наш Горький — конечно, не зачинатель, а продолжатель такого сюжетного хода, как "глубокие разговоры философствующих воров, бродяг и проституток". Достоевский его опередил ("в этой нищенской комнате убийца и блудница странно сошлись за чтением вечной книги"), однако Горький его в каком-то смысле догнал и обогнал: такого скопления "воров, бродяг и проституток" на квадратный метр, как в горьковской ночлежке, мало в каком произведении литературы встретишь.
"Отечественные записки" 1867 года в лице Страхова писали о Достоевском:
"Умел отыскать людей и во всех блудницах, пьяницах и других жалких лицах, которыми обставил своего героя".
Что ж, а Горький пошёл ва-банк: этих "жалких людей" сделал единственными героями своей драмы. Смело, дерзко, современно. Мирский назвал это "бессмысленной жестокостью, грязью и тьмой провинциальной жизни". Как пошутили бы сегодня, добро пожаловать за МКАД.
Наконец, Мирский отмечает, что У Горького была своя собственная “религия”:
"странная народная религия", которую он исповедовал около 1908 г. — богостроительство, в отличие от богоискательства. Бог, по Горькому, должен быть ”построен” верой людей.
Видимо, таков горьковский антропоцентризм: люди своей верой создают себе Бога. Чудеса лишь на первый взгляд сотворяет чудотворный образ, а на самом деле — пылкая и истинная вера собравшейся толпы. Плацебо истинной веры, согласно Горькому, работает.
Однако, не правда ли, примечательно, что этот же мотив у Горького повторяется и в “На дне” в 1902 году: Лука пытался исцелить несчастных при помощи их же собственной “пылкой и истинной” веры в чудо, но не преуспел. Следовательно, Горький страстно желал, чтобы “богостроительство” Луки сработало, больше всего хотел верить в чудо, однако сам же показал бессилие “богостроительства”: как это НИ печально, но добрые намерения Луки не смогли спасти ночлежников. Плацебо, увы, не спасает жизней.
Напоследок замечу, что Горький считал себя учеником и преемником Пушкина и Толстого. Он говорил:
„Пушкин и Толстой — нет ничего величественнее и дороже нам“ (1919 г.).
Благодарю за прочтение!
Вам могут быть интересны следующие литературные статьи: