Приветствую вас, уважаемые читатели, друзья Людмилы и Руслана, исследователи жизни. Меня зовут Надежда Николаевна Бугаёва, я литературовед, лингвист, педагог, репетитор по литературе, русскому и английскому языкам, а в ночной тиши, средь общего молчанья, в объятиях игривого мечтанья — писатель и поэт.
На днях читала искусствоведческие статьи на канале замечательного аналитика и мыслителя Антона Успенского (https://dzen.ru/uspensky) и ощущала покалывание: размышления автора вызывали во мне резонанс.
Серия последних статей А. Успенского была посвящена «уродливому реализму» художника Рогинского, малоизвестного широкой публике и интересного скорее учёным, исследующим тенденции живописи последней трети XX века.
Чем же широкую публику так отторгал и шокировал Рогинский? Конечно, отсутствием красивости в живописи. Отсутствием, не просто доходящим до уродливости, но возведённым в художественный метод.
И вспомнилось удивительное стихотворение Владимира Высоцкого — о жизни и смерти. При звуках этого стихотворения всякий, кто смел сомневаться в поэтическом гении Высоцкого, уверовал. И — как и с Рогинским, для этого необязательно симпатизировать Высоцкому. Истина есть истина, по вкусу она нам или нет. Ради красивого пользователи Интернета любуются моделями «Виктории сикрет», а поиск истины может порой раздвигать красоту, как Моисей море, и идти посуху.
«Веселая покойницкая»
Название «Веселая покойницкая» перекликается со стихотворением Константина Батюшкова «Весёлый час». Весёлый час — это человеческая жизнь. Соответственно, веселая покойницкая у Высоцкого — это о том же. Какой это приём выразительности? Метафора? Нет, ведь покойниками будут все, а метафора — это образ вымышленный и предельно далёкий от объекта сравнения. Стало быть, метонимия.
#Высоцкий
#стихиожизни
#поэзияВысоцкого
#жизньисмерть
#БугаёваНН
#LiterMort
Покойницкая — морг, сборище покойников. Шекспир сказал: весь мир театр, а мы в нём актеры. Высоцкий же сказал: весь мир — покойницкая, а мы в ней живые.
Почему весёлая? Иронический эпитет. Оксюморон. Несочетаемые понятия: покойницкая и веселье. Как же их совместил Высоцкий? Он взял эпитет у речевого оборота типа «весёлое дельце» или «весёлое положение». Это народная ирония. Иронически — о тягостном, враждебном человеку и его благополучию.
А покойницкая? Просто слегка забежал вперёд. (Шучу.) Помните у Пушкина в «Поэте и черни» — «А сердцем хладные скопцы»? У Пушкина «чернь» — это не социальный, а духовный статус. К деньгам отношения не имеет. Это о духе: импотент сердцем — считай, покойник, хладный. И у Высоцкого покойник — это не биологическое, а нравственное состояние.
Едешь ли в поезде, в автомобиле,
Или гуляешь, хлебнувши винца,—
При современном машинном обилье
Трудно по жизни пройти до конца.
8 раз Высоцкий противопоставляет мёртвого бестолковым живым. Это — иносказание. До чего же мы морально опустились, люди, говорит нам Высоцкий, что даже какой-то кадавр даёт нам фору в смелости, честности и стойкости в квартирном вопросе!
Вот вам авария: в Замоскворечье
Трое везли хоронить одного, —
Все, и шофер, получили увечья,
Только который в гробу — ничего.
Сказанное выше — о жизни. Высоцкий даёт ей правдивую оценку: чтобы не получать увечий в процессе жития, необходимо быть мёртвым. И это — парадокс. Напоминает резкостью и выстраданным сарказмом мысль Лермонтова из «Туч»: чтобы не страдать от потери Родины, нужно родиться тучкой, у которой Родины нет. Уродился человеком — изволь страдать и не пеняй судьбе: страдать — удел человеков; существовать без потерь, поражений и взлётов — удел туч. И покойников , добавляет Высоцкий.
После строфы про увечья задаешь Высоцкому вопрос: так это жизнь такая или мы такие — увечные? Высоцкий отвечает:
Бабы по найму рыдали сквозь зубы,
Дьякон — и тот верхней ноты не брал,
Громко фальшивили медные трубы, —
Только который в гробу — не соврал.
Разве это жизнь заставила «баб» продавать свои рыдания «по найму», дьякона — фальшивить? Если фальшивят даже медные трубы — так куда нам, человечкам, метить выше? Вот будь мы тучками — тогда бы не фальшивили. Высоцкий поправляет: не тучками, а покойниками. Но одна беда: когда покойник — то уже поздно не фальшивить. У Высоцкого за задорным ироническим, площадным, даже скоморошьим пафосом — горечь за мужичков и баб. За их оскопленные сердца. За фальшь, за «медные трубы», звучащие громко и фальшиво. Зачем, зачем мы так живём? Дайте ответ — не даёт ответа.
Бывший начальник — и тайный разбойник —
В лоб лобызал и брезгливо плевал,
Все приложились, — а скромный покойник
Так никого и не поцеловал.
Опять о лицемерии. «Скромный покойник» вновь посрамил увечных живых. Покойник в порядке — это живые увечны. Более того, покойник — сам по себе образцовый покойник. В своём новом хладном качестве он достиг совершенства. А вот живым до совершенства далеко, как до неба.
Мотив поцелуев. Иуда целует Иисуса. Иуды все, кроме покойника. Был бы жив — не удержался бы, подзаработал. 30 сребреников лишними в хозяйстве не бывают. А умер — скромен поневоле. По Высоцкому, единственное лекарство от предательства и подлости — смерть.
Это шутка, и она черна и смешна. Помню, в YouTube под врачебным видео о важности прямой осанки и вредности кривой посадки был комментарий: видно, принять единственную правильную и невредную для спины позу мы сможем только в гробу. Вот и Высоцкий о том же.
Но грянул гром — ничего не попишешь,
Силам природы на речи плевать, —
Все побежали под плиты и крыши, —
Только покойник не стал убегать.
Разве властность природы и её разрушительных сил — это причина для трусости? Вновь живые проигрывают на своём поле. А гром гремит и в истории, и в политике. Живой — значит, побежишь как таракан. Тараканьи повадки живых — дань живости. Это не мы такие, оправдываются они, это в нас жизнь такая. Тараканья.
И Елена Прекрасная и Премудрая, загадывая судьбе жениха, задаст условье: смелый, честный, самый достойный. И судьба явит ей нашего с Высоцким покойника. Вынесет волной на берег. И Премудрая сразу направит зоркий перст на него: он! И живые женихи будут переглядываться и фальшиво гундосить: а как же мы, мы же скоренькие и живенькие, как тараканы, выбери нас… Но она выберет лучшего.
В царстве теней — в этом обществе строгом —
Нет ни опасностей, нет ни тревог, —
Ну, а у нас — все мы ходим под богом,
Только которым в гробу — ничего.
Царство теней — строгое общество. А живых? Расхлябанное, фальшивое, тараканье. И Высоцкий не ставит себя выше, не исключает, не бахвалится своей «пророкостью». «У нас». Он в одной лодке с живыми трупами.
Забвение — это отсутствие опасностей и тревог. Высоцкий дает меткое определение жизни: это изобилие и опасностей, и тревог. Быть живым — это рисковать. А трусы рисковать боятся, боятся остаться без сребреников, боятся продешевить. Малодушные. Малодушные начинают тонуть, им не пройти по воде. «Если не жить, если не жить, то и не умирать.»
Слышу упрек: "Он покойников славит!"
Нет, я в обиде на злую судьбу:
Всех нас когда-нибудь кто-то задавит, —
За исключением тех, кто в гробу.
А финал — о бремени человеческой слабости. Человек — таракан, не титан. Высоцкий остро чувствует человеческую слабость, ущербность, задавленность. Давят — тараканов. Машины в городе давят человечков, как сами человечки давят тараканов на кухне. Или клопов. Быт и бытие — клоповые, невыносимые, а куда деться? От жизни деться можно лишь — в небытие. Или ты живой, которого норовит задавить пальцем большая судьба, или — покойник, которого уже не задавишь. «Всё будет так. Исхода нет.»
А потому — веселимся, господа живые. Устроим весёлую покойницкую. Не надо мишурой кружевных салфеточек занавешивать клоповые пятна на своей жизни. Мы тараканы и — принимаем себя. Принимаем ли? Не стремимся ли стать выше, лучше, чище? Подняться, возвыситься над своей тараканьей природой, пока не стало поздно, пока сердца ещё для чести живы? И если пока ещё живые сердца не оскоплены для чести — для нас ещё не всё потеряно. Не стыдно будет взглянуть в глаза покойникам, когда нас наконец «кто-то задавит».
