И вот мы, как добропорядочные штрафники, без конвоя, сами и добровольно едем сдаваться в плен. Потсдам всего в тридцати километрах западнее Берлина, вот счастье привалило, не был там ни разу, теперь доведётся посетить.
(часть 1 - https://dzen.ru/a/ZgPqCHS06l6H9GuA)
Инякин, довольно неплохо шпрехал по-немецки и при пересадке, на Берлинском вокзале быстро разобрался, какая нам нужна электричка до Потсдама. На перроне военный патруль выискивал в толпе пассажиров наших соотечественников.
Несмотря на гражданскую одежду, выявляли самовольщиков, останавливали, проверяли документы. Просмотрели и у нас: удостоверение, проездные документы, записка об аресте. Всё в порядке – счастливо отсидеть и... ухмылка во всю рожу. Юмористы.
Электричка, громыхая на стыках, везла нас на Запад. Вагоны непривычной конфигурации – двухэтажные, с баром и буфетом, и даже ватерклозет имелся, что для нас было особой диковинкой, в Союзе, в электричках туалетов не было вовсе, а тут такой сервис. Чистенько всё, опрятненько, и цивильно, одним словом, – Европа. Ехал бы так и ехал до самой Атлантики, но путь наш недалек, и надо подкрепиться.
- Цвай сосиска унд порезать, - попытался, было скаламбурить я, но был не понят барменом. Инякин юмор оценил, хихикнул и отредактировал просьбу:
- Гебен зи мир битте цвай фляшен бир унд боквурст.
Устроившись у окна, мы уплетали сардельки и, запивая пенным напитком, созерцали мелькающий за окнами виды. Пейзаж был довольно унылым. Вагоны неспешно катили по нейтральной полосе.
Справа, мощная стена невзрачно серого цвета, основательно разделяла Западный и Восточные сектора Берлина. Ряды колючих заграждений, противотанковые ежи и прочая фортификация не оставляли надежд инакомыслящим.
Невозможно было представить, что кто-то рискнул бы прорваться через всё это, за «железный занавес». Но... «вражеские голоса» периодически вещали о таких попытках. Результаты самоубийственных экспериментов наверняка были плачевными. На вышках скучали часовые, из бойниц угрюмо торчали стволы пулемётов...
- Представляешь, - отвлёк меня от созерцания Инякин, - вот здесь, совсем недалеко, за стеной, в Западном секторе тюрьма находится, Шпандау.
- Что-то такое слышал. Там, кажется, еще с войны фашисты сидят?
- Ага, недобитки. Которым срок присудили в Нюрнберге, впрочем, сейчас там один заключенный остался – Рудольф Гесс.
- Сколько лет прошло, а он всё сидит.
- И будет сидеть пока не загнётся(3)*. А нам с тобой повезло, всего-то трое суток дали. Так что радуйся и смотри на жизнь веселее!
- Скажешь тоже! Мы с тобою ангелочки небесные против узников Шпандау.
- Кстати, патруль на вокзале Берлина помнишь? Вот эти ребята из подразделения, которое охраняет Гесса, друг у меня там служит. Представляешь, четыре государства неусыпно стерегут всего лишь одного человека! И с этой целью содержатся специальные воинские подразделения, штат тюремной администрации и обслуги. Караулы – советский, американский, французский и английский, меняя друг друга, несут службу ровно по месяцу.
- Ого, какая честь ему, хотя... от такой «чести» удавиться можно...
По вагонам прошли контролёры, ловко щелкая компостерами, пробили и наши билеты. Я смотрел в окно и вспоминал дом, кубанские плавни, рыбалку. Как же всё это сейчас далеко, а тут за стеклом центр Европы. Слева соцлагерь, справа буржуинский Берлин, а рядом... улыбчивый Инякин с фотоаппаратом, изображающий репортёра газеты «Вечерний Фогельзанг».
Благодаря пройдохе тыловику, на вокзале Потсдама быстро сориентировались и на автобусе добрались до нужного нам места. Выйдя из автобуса, я удивлёно уставился на знакомую до боли архитектуру деревенского масштаба.
- Чего, удивлён? - хмыкнул капитан.
- Так это же... Блин, не может быть! Дома-то наши, русские! В Сибири такие же стоят, в деревнях! Резные наличники, расписные ставни, крытые дворы.
- Ты прав, место это так и называется «Руссише дорф», русская деревня в переводе.
- Но откуда и как? Это же Европа!
- О-о, да тут такая история с географией, что можно романы писать. Ну, если коротко, то король ихний, Фридрих Вильгельм, который с нашим царем Александром Первым дружен был, приютил солдат наших, раненных и хворых, которых Бонапарт в восемьсот двенадцатом пленил в России. Ну а потом, Наполеон проиграл баталию, и удрал в свою тёплую Французию, а солдаты при дворе кайзера так и остались. По хозяйству тут плотничали, в хоре церковном пели. Хоть и крепостные они и как бы должны были к хозяевам вернуться, но царь наш батюшка не возражал, чтобы они здесь остались. Да и на радостях, что одолели супостата, Вильгельму еще гренадёров выделил для несения службы при дворе королевском, в знак дружбы, так сказать. Король Прусский нормальным мужиком оказался – чтобы солдаты наши ни грустили по родине и чувствовали себя как дома, он им такие вот хоромы отгрохал за казенный счет. С тех пор здесь и стоит эта деревня, в честь царя нашего назвали её Александровка, от тех гренадёров тут, наверно, никого уже и не осталось, все потомки давно онемечились, а домА как память историческая сохраняются.
- Здорово! А об этом тебе тоже друг поведал, который в гренадёрах служил? - интересуюсь я с улыбкой.
- Ну, типа того, - смеётся в ответ Инякин. - А вообще, в отношении истории гансы молодцы. Заметил, какой порядок у них на кладбищах? Обелиски памятные стоят и нашим солдатам-победителям, и проигравшим воинам в форме вермахта. Смерть всех уравняла... И не рушат они памятники прежних веков, всё сохраняют для потомков. Кстати, вот мы и пришли.
Перед нами массивными стенами красного кирпича возвышалась военная комендатура, а при ней – оно, невзрачное, как и положено узилищу, здание гауптвахты, которая таковой являлась еще и при кайзере. Стены казённого заведения столько повидали на своём веку, что от них за версту веяло негативной аурой.
Настроение отчего-то резко упало, не хотелось заходить в эти негостеприимные казематы, но, подталкиваемый неунывающим капитаном, я вынужден был распахнуть массивную дверь из морёного дуба.
Напыщенный старлей в щегольских галифе чувствовал себя здесь полновластным хозяином. Было заметно, что эта роль доставляет ему истинное удовольствие. Как павлин, вышагивал он перед шеренгой проштрафившихся офицеров, звонко цокая по кафелю коваными каблуками.
Собирал документы, задавал уточняющие вопросы. Некоторых тут же разворачивал обратно в часть:
- Товарищ подполковник, а вас я принять не могу.
- На каком основании?! Все документы в порядке! - возмущался тощий, как жердь, офицер с голубыми петлицами авиатора.
- Для отбытия наказания, вы должны были прибыть в полевой форме одежды, об этом всех предупреждают. А у вас повседневная, вы бы еще в парадке приехали…
- Какая тебе разница, в чем я сидеть буду?
- Не «ты» а «вы», я с вами на брудершафт не пил, и вообще... Нет у меня мест для старшего комсостава. Я же не посажу вас с лейтенантами и сверхсрочниками, по Уставу не положено. А полагающиеся вам по чину апартаменты – освободятся через неделю, вот тогда и приезжайте...
- Черт знает что, и тут бюрократия! - Недовольно чертыхаясь, подполковник направляется к выходу.
А начальник гауптвахты продолжал знакомиться с «клиентами». Наконец, распределив всех штрафников, он кивнул нам, приглашая зайти в кабинет, и закрыл дверь на задвижку. Славка хитрО подмигнув, подал знак, и я тут же выставил «Столичную» на стол.
Как по мановению волшебной палочки, она исчезла. Лишь под столом что-то нежно звякнуло. Ага, явно моя бутылочка там не первая. После чего старлей примерил привезённые форменные брюки, покрутился в них перед зеркалом и остался доволен.
- Отличный материал, спасибо, уважил. Ну, давайте ваши бумаги.
Мы положили записки об аресте на стол, он, шмякнув от души, поставил на них жирный штамп, указывающий, что мы отбыли срок наказания. Проставил даты, подпись и протянул нам документы с напутствием:
- Вы уж только меня не подведите. Трое суток чтоб носа в часть не казали, а то попадёт и вам, и мне.
Мы клятвенно заверили, что будем пьянствовать в гостинице и в часть не вернёмся, после чего довольные покинули унылое заведение.
Гостиница оказалась небольшой и уютной. Мы переоделись в штатское и направились в гасштет, обедать. От такого везения просто кружилась голова. Красивый город, и целых три дня ничегонеделания!
Натуральный отпуск получался. И мы с капитаном, почувствовав себя вольными туристами, развлекались как могли. Гуляли по паркам, музеям, магазинам. Огромный и знаменитый Потсдамский парк Сан-Суси обошли вдоль и поперёк, восхищаясь стилем барокко, и фотографируя особенно понравившиеся виды.
Устав гулять, заходили в уютные ресторанчики, пили пиво, дегустировали достижения местных кулинаров и наслаждались свободой. На следующий день продолжили экскурс и поехали в Берлин, где посетили концерт местной рок группы, после чего направились к башне телецентра, которая необычным своим видом доминировала над городом.
- Смотри, видишь? - указал мне Инякин вверх. - Блик какой необычный.
- Действительно, словно крест сияющий, - удивился я необычному явлению на телевышке.
- Да, когда солнце освещает этот шар из нержавеющей стали, на нём появляется отражение в виде креста. Местные шутят, что это как бы привет от Папы Римского Эриху Хонеккеру, который зажимает права верующих католиков. Ерунда, конечно, архитектор наверняка и сам не знал, что так получится...
Грандиозное сооружение было немного ниже нашей, Останкинской телевышки, но вид с неё открывался потрясающий. Спустившись с верхотуры, мы прошвырнулись по Унтер ден Линден, поглазели на Бранденбургские ворота и спустились в подземку.
Метро Берлинское не впечатлило, скучное какое-то и неглубокое совсем, а вот отсутствие турникетов приятно удивило. Народ шел стройными рядами, лишь на долю секунды задерживаясь, компостируя узенькую ленточку билета на входе. И почему-то я не смог представить такого законопослушания в метро московском...
И вот настал последний день нашего внепланового отпуска. Решили мы с другом посетить знаменитый Трептов Парк и музей Второй мировой войны.
Изрядно уставшие, заканчивали мы осмотр экспонатов музея, и тут, как будто наткнувшись на невидимую преграду, я замер как вкопанный, уставившись на фото за стеклом. Капитан ткнул меня в бок:
- Чего замер, как мумия? Потопали дальше, я жрать уже хочу. Да что с тобой? На тебе лица нет... - И капитан перевёл взгляд на стенд, куда смотрел и я.
А со стены за стеклом, с пожелтевшей фотографии на меня смотрела... бабушка. Моя любимая бабуля, но только молодая, в форме, с гвардейским значком и наградами на груди. Улыбаясь, она смотрела на меня сквозь годы.
Точно такое же снимок был и у нас дома, в старом альбоме, где хранились семейные фотографии. Я стоял, смотрел и не мог вымолвить ни слова. Рядом, под снимком лежали: хрупкая на вид фронтовая газета, какое-то оружие, помятая фляжка, потускневшие патроны. Всё это сопровождали пояснительные надписи на немецком.
- Ну, Юр, ты чего? - нарушил молчание ничего не понимающий друг.
- Кхм... - прокашлялся я, - Слава, переведи, пожалуйста, что написано на стенде?
- Э-э... так-так, ну, в общем, написано, что эта девушка русский боец снайпер и еще что-то про её подвиги. А что?
- Фамилия есть?
- Ага, Барбара Федосеева гвардии старшина, имя какое-то ненашенское.
- Варвара...
- Что?
- Её Варвара зовут, Федосеева Варвара Федоровна. Моя бабушка это.
- Да ты что?! Ну ни фига-а себе! - удивлённо протянул друг, - Она выходит, воевала здесь. Живая, бабушка-то?
- Да, дома она, в хуторе Верхнем живёт, старенькая уже, но фотка такая же есть в альбоме. Я помню, поэтому и узнал...
Видя нашу заинтересованность, к нам подошла пожилая фрау, смотрительница музея и что-то спросила.
- Ja – ja, es ist die Grossmutter meines Freundes auf dem Bild (да, да, это бабушка моего друга на фото) - тыкая пальцем в стекло, ответил ей Инякин.
- Irren Sie sich nicht? (не ошибаетесь?) - удивлённо переспросила фрау.
- Auf keinen Fall! Er hat das gleiche Bild zu hause! (Всё точно! У него дома такая же фотография.)
- Einen Moment, bitte. Bin gleich zurueck (Подождите минутку, я сейчас вернусь)...
Звонко цокая каблучками, дама шустро упорхнула куда-то в глубину музея.
- Что ты ей сказал? - не отрывая взгляда от стенда, спросил я.
- Ну то и сказал, что бабушка это твоя, гроссмуттер, стало быть. Удивилась, попросила подождать и умотала, сейчас вернётся, наверно.
- Гросс... мутер? Большая мама?
- Ага, это бабушка по-немецки.
Минут через пять появилась смотрительница, а с нею пожилой солидный господин в очках и галстуке-бабочкой.
- Юрген Вольф, директор этот музеум, - представился он, поочерёдно пожав наши руки.
Абсолютно ничего не понимая, мы назвали свои имена. Видя недоумение на наших лицах, директор предложил пройти к нему в кабинет.
- Зецен зи зих... э-э, садитесь пожалуйста, - предложил он нам.
Мы, всё еще находясь в лёгком недоумении, присели в мягкие кресла, озираясь по сторонам. Массивная дубовая мебель, гобелены на стенах, бронзовые канделябры. Всё было солидным, внушительным, и мы ощущали себя не в своей тарелке.
Директор, задумчиво барабанил пальцами по столу, разглядывая меня, и наконец, вымолвил:
- А вы на неё похожи.
- М-м... простите?
- На бабушку. Сотрудница сказала, что на фото ваша бабушка. И теперь я вижу – альзо, действительно, это так. Вы как... две капелька вода, похожие на неё… в молодости.
- Вы... Знали мою бабушку?! - От волнения я вскочил с кресла.
- Я–я, натюрлихь. И отшень неплёхо. Впрочем, мы знакомились совсем не в комфорт условий, и если у вас есть время, я буду говорить обстоятельно.
Время у нас было…»
Юрий Воякин. (продолжение - https://dzen.ru/a/ZgaYPSfWFU6VqaYQ)
