Качественные различия в материальной культуре Древней Руси эпохи расцвета и её состояния после нашествия для археолога очевидны. Предметный мир существенно менялся: к концу XIV в. из обихода навсегда ушли привычные вещи, служившие культурно-социальными маркерами (изделия из шифера, стеклянные браслеты); из сферы престижного потребления исчез парадный женский убор (широко представленный в кладах с XI до первой половины XIII в.).
Параллельно пропадали связанные с их производством ремёсла, искажались каналы поставки привычного сырья и вещевой импорт. Наглядны перемены в культурном ландшафте: к середине XIII в. Русь окончательно отказалась от курганных погребений, а население освоило ранее не использовавшиеся для хозяйства территории.
Конечно, эти перемены имели эволюционный характер и начались задолго до монгольского нашествия. Но картина военно-политической катастрофы и её последствий для русских городов рисуется всё более убедительно, не позволяя преуменьшить ущерб или интерпретировать последствия разгрома как стимул к развитию. Наоборот, эпизоды гибели княжеских столиц и крепостей Руси рисуются всё чётче и драматичнее.
В Южной Руси следы нашествия давно известны: массовые захоронения и останки погибших в тайнике под Десятинной церковью, на усадьбе Михайловского монастыря и Житомирской улице в Киеве, в Чернигове, на Райковецком и Шепетовском (Изяславль?) городищах. Но слои пожарищ с человеческими скелетами всё чаще открывают и на Северо-Востоке, где яркие свидетельства разгрома связаны со старшими (Владимир-на-Клязьме, Ярославль, Торжок) и молодыми (Москва, Тверь) городами, а особенно — с малыми (Серенск, Ярополч Залесский).
Во Владимире пожар 1238 г. уничтожил богатую усадьбу в Ветчаном городе, где в подполье постройки найден клад церковных художественных изделий и костяк погибшей женщины. Слой пожара в Торжке достигает полуметра, содержит человеческие кости и спекшиеся от огня остатки икон. В Ярославле подтверждена гибель города зимой 1238 г. и ожесточённый характер сражения, уточнён момент совершения санитарных погребений (весна), а также обнаружено нетипичное для Руси оружие Востока (клинок из цельнолитой стали).
Выпадение кладов драгоценностей и предметов высокого художественного уровня при нашествии Бату-хана обрело системный характер. Клады последней трети XII — первой половины XIII в. самые многочисленные, они обнаружены в слоях Московского Кремля (в 1988 и 1991 гг.) и в Твери. Среди них известны невостребованные запасы товаров и/или заготовок для ремесленной работы (40 кг янтаря во Владимире; полуфабрикаты и инструменты из запасов ювелира в Старой Рязани, где по-прежнему регулярно открывают сгоревшие усадьбы с кладами ювелирных украшений и братские могилы).
Итак, прямые археологические свидетельства не позволяют отказаться от привычной мысли: именно монгольское вторжение нарушило традиционные культурные формы и оборвало естественные линии развития. Значительная часть городов (особенно малых) погибла навсегда, многие десятки крепостей прекратили существование. Если в эпоху «около 1200» они быстро росли, обстраивая стенами новые обширные зоны, то после 1237—1240 гг. освоенная территория сократилась.
Некоторые в конце концов захирели (Старая Рязань). Другие на столетия впали в анабиоз, получив новый стимул для развития только в XVI—XVII вв. Нижнее городище Торжка на полвека фактически осталось без укреплений (стену из срубов сменил частокол), его улицы перестали мостить деревом. Во Владимире остановился рост городской территории, возобновившись лишь в конце XV в., а уже освоенные участки богатых усадеб внутри крепостей со второй половины XII в. опустели.
Однако археология рисует и обратное движение. Ряд пограничных городов Владимиро-Суздальской земли (Тверь, Москва) быстро оправились, о чём говорит особая активность в накоплении культурного слоя XIII—XIV вв. Во второй половине XIII в. расширился посад Москвы, сформировав зоны застройки в Занеглименье и будущем Китай-городе (Зарядье, улицы Варварка и Ильинка, районы Богоявленского монастыря и церкви Троицы в Полях). Коломна, пережив после нашествия упадок, была восстановлена уже к концу XIII в. То же можно сказать о Твери.
Связанные с Москвой города-крепости (Коломна, Серпухов, Звенигород) оформились в княжеские столицы. В Рязанском княжестве уцелели от разгрома и продолжили развитие Переяславль и Ростиславль. Судя по нижним слоям городов, именно в XIII в. появились Вологда, Великий Устюг, Нижний Новгород, Радонеж и другие.
Важнейшая черта переходной эпохи XIII—XIV вв. — новый обжитой ландшафт, определённый продвижением аграрных поселений на водоразделы и активной расчисткой для них лесов. В центре и на севере Руси освоили зоны, ранее в сельскохозяйственный оборот не включённые. При этом прежние поселения не исчезали, иногда сменив место. Основная форма таких сельских поселений — малодворная деревня, двинувшаяся к водоразделам ещё в домонгольское время.
Археология показывает, что в XIII—XIV вв., хотя доля аграрной составляющей в древнерусской экономике росла. Хотя из сельского быта и исчезла значительная часть привозных предметов, металлических украшений костюма, вообще знаков социального престижа. Ассортимент изделий из дорогих материалов (прежде всего цветного металла) сократился, самих предметов стало существенно меньше, а сырьё на них расходовали экономнее.
Но принципиальный характер перемен в жизни сельских территорий, а также аналогичные процессы там, где монголов не было, на севере (Псковская земля, юго-запад Новгородской земли, озера Белое и Кубенское) указывают на действие внутренних механизмов, вызвавших в XIII в. коренное изменение сельского ландшафта, всего облика лесной полосы Восточной Европы.
Сельскохозяйственные угодья выросли, сельские поселения (и, видимо, сельское население) умножились. Изменились стереотипы в выборе земель, устройстве поселения и организации хозяйства, являющиеся самыми консервативными элементами хозяйственной практики и культурной традиции.
Изменить стратегию расселения и землепользования можно было лишь под давлением серьёзных обстоятельств, а распространение инноваций в этих сферах несло в себе риск. Возможно, сказался недостаток пахотных земель в местах традиционного освоения, рост потребности в пищевых ресурсах при росте населения, неэффективность традиционных систем землепользования.
Возможно, перемены в расселении вызвало существенное похолодание и увлажнение, нараставшие с первых десятилетий XIII в. и достигшие аномальных значений в 1220—1230-х и 1270—1280-х гг., в силу чего со второй половины XIII в. мог начаться дефицит пищевых ресурсов (в Пскове во второй половине XIII — XIV в. значительно расширили обловные площади и начали брать мелкую низкосортную рыбу).
Всё же в целом сельское хозяйство (инвентарь, система пахоты, сорта культур) существенно не изменилось, показав устойчивость и продолжив традицию. Это верно и в отношении ремесла в городе и деревне. При этом ремесло XIII—XIV вв. предстаёт, особенно в сравнении с европейской моделью, как бы «замороженным».
Например, искусно воспроизводятся ранее усвоенные технологические модели в такой базовой области, как производство металла (железо, сталь) и металлообработка. Металлографический анализ продукции XIII—XIV вв. не показал никаких маркеров падения кузнечного дела ни в крупнейших городах (Москва, Тверь, Торжок, Новгород, Псков), их «пригородах» (Коломна, Звенигород Московский, Серенск, Изборск, Ростиславль Рязанский) или на селищах (два подмосковных Мякининских, Настасьино, поселения в районе Куликова поля).
В Древней Руси поиск рациональной технологической схемы сварки привёл к переходу от трёхслойного пакета и вварки к разным видам наварки (торцовой, косой, V-образной), к XIII в. в производстве качественных изделий победила наварная технология. Ею владели городские мастера высокой квалификации, хорошо знавшие свойства разных сортов металла, умевшие визуально выбирать оптимальные температурные режимы для качественной сварки и соблюдать требования к таким операциям, как применение флюсов и длительности ковки.
Эти технологии сохранялись по всей Руси в ордынскую эпоху независимо от того, были конкретные производственные центры затронуты при вторжении или нет. Если часть ремесленников увезли в кочевые ставки-города (свидетельства чему есть в археологических материалах Каракорума и Хирхира), то другие остались на местах, продолжив традицию.
Но прогресс в технологиях чёрной металлургии и металлообработки на Руси замер. В то время как на Западе начался переход к доменному производству, передельному процессу, широкому внедрению механизмов с водяным приводом, в России вплоть до XVII в. железо получали старым сыродутным способом, широко используя технику наварки железа сталью (особенно при производстве ножей).
В области бытового и престижного потребления XIII—XIV вв. переход домонгольской традиции в новую реальность совершался без резких скачков. Но изменения, пусть медленные, здесь заметнее, чем в производстве. Во многом это связано с межкультурными контактами.
Это хорошо демонстрирует, например, кожевенное дело и сапожное ремесло. С середины XII до конца XIII в. в Москве (в городе и на посаде) сапожные мастерские, используя тонкую кожу крупного и мелкого рогатого скота (молодых особей), шили в основном низкую обувь, а также мягкие (без внутренней подкладки) туфли, поршни и сапоги (в Новгороде сапоги явно преобладали).
Постепенно близость мастерских и рынков Золотой Орды привнесла восточные технологии в обработку сырья, методы раскроя и сборки обуви. Сменились и формы: распространились сапоги «жёсткой конструкции», которые с начала XIV в. доминировали как обувь взрослых и детей; в языке появилось много восточных терминов, связанных с сортами кожи, формами обуви, её отделкой.
Похожим образом развивались другие производства: объяснимое падение платёжеспособного спроса в середине XIII в. вело к оживлению домашнего, неспециализированного ремесла, но в XIV в. ситуация выровнялась, в том числе за счёт контактов с восточными мастерами и распространения ориентальной моды.
В гончарном ремесле сначала резко снижалось качество, но в XIV в., особенно с его середины, оно получило новый стимул в связях с индустрией Волжской Булгарии и, возможно, в появлении на Руси мастеров из Крыма и Нижнего Поволжья (вторая половина — конец XIV в.).
Одновременно можно наблюдать перемены в импорте: полностью исчезла такая керамическая тара, как византийские амфоры (по-видимому, их заменили бочки), но с середины XIV в. стала распространяться парадная восточная поливная посуда. Получили массовое распространение некоторые виды строительной керамики, известные в домонгольской Руси, но не столь заметные на фоне её цветущей культуры. Это касается в первую очередь плиток для мощения полов, которые использовались как в каменных, так и в деревянных храмах.
Близкие процессы наблюдаются в ювелирном деле и производстве менее дорогих украшений из сплавов меди и серебра. В XIII—XIV вв. постепенно ушли в прошлое технологически сложные и дорогие эмали византийских типов, редкими стали трудоёмкие скань и зернь. Но в конце XIV в. на смену им приходят новые виды, выработанные в центральных землях и на Северо-Западе. Они существенно мельче по размеру, их иконография и декор примитивнее, чем раньше, но именно они обеспечивают потребности населения быстро поднимающегося Московского княжества.
В последние десятилетия археология смогла заполнить ряд лакун, давно зиявших в истории каменного церковного строительства XIII—XIV вв. Как известно, оно возобновилось на Северо-Востоке не ранее чем через полвека после нашествия, причём ни одного памятника этой эпохи долгое время не было обнаружено. Важнейшим звеном, соединяющим архитектуру Древней Руси с послемонгольской, стал собор Спаса Преображения в Твери. Его заложили в 1285 г. над гробом князя Ярослава Ярославича на месте деревянной церкви Козьмы.
Его остатки раскрыли в 2014—2016 гг., подтвердив, что храм был белокаменным, а фасады украшала резьба, очень близкая Рождественскому собору в Суздале. Он входил в круг храмов с четырьмя столпами и тремя притворами, был среднего размера, что близко церквям в Переславле-Залесском, в Кидекше и во Владимире (собор Св. Дмитрия), но крупнее храмов в Боголюбове и Юрьеве-Польском.
Твёрдо установленное участие художников, мастерски владевших приёмами владимиро-суздальской резьбы по камню, заставляет задуматься о способах передачи этого искусства через более чем полувековой интервал, т.е. о поиске неизвестных нам по летописи сооружений, на которых могла быть обеспечена подготовка учеников.
В целом можно утверждать, что материальную культуру в период от монгольского нашествия до Куликовской битвы отличало сохранение части домонгольских технологических традиций и «моды» при постепенном отказе от них и формировании новой, собственно московской культурной модели.
По материалам: Беляев Л.А. Северо-Восточная Русь в середине XIII — второй половине XIV в.: археологические данные.
