Эпоха Петра I, бесспорно, стала переломной в истории Российского государства. Радикальные преобразования обрушились на общество, как из рога изобилия, разрывая связи с традиционным мироустройством. Облик петровской эпохи хорошо знаком каждому, кто хотя бы окончил школу – горы реформ, выход к Балтийскому морю, обстриженные бороды и т.д. В большинстве своём нам известны перемены глобальные, удостоившиеся найти себе место в студенческих пособиях и школьных учебниках, однако присутствуют и менее известные детали из давно минувшего времени. Одним из источников, позволяющим всецело погрузиться в эпоху могут служить дневники иностранных гостей. Они позволяют смотреть на сложившееся устройство общества глазами первооткрывателя, находить и отмечать то, что соотечественников пропустил бы по причине обыденности. В числе подобного рода литературы представлена, например, работа нидерландского художника Корнелия де Бруина «Путешествие через Московию в Персию и Индию».
Во-первых, стоит рассказать пару слов о самом путешественнике. Корнелий де Бруин родился в Гааге примерно в 1652 году и, достигнув 22-летнего возраста, решил, что скучно ему сидеть на одном месте, от чего отправился в своё первое путешествие. В нём он посетил Рим и множество городов Оттоманской империи, в том числе и Иерусалим с Каиром. По возвращению из путешествия, которое заняло почти 20 лет им была издана наполненная собственными иллюстрациями книга «Путешествие Корнелиса де Бруина в знаменитейшие части Малой Азии», которая имела большей успех. Видимо триумф первой книги предсказал вторую экспедицию, устремлённую на этот раз куда дальше: Московия – Персия – Индия.
Экспедиция началась 1 августа 1701, путь до столицы Московского государства лежал из Амстердама в Архангельск на корабле, а оттуда уже санями. Итого по времени путь занял полтора месяца (не считая длительную остановку в Архангельске на три с половиной месяца).
Пробыл в Москве художник-путешественник чуть более года, за это время он сумел найти общий язык с Петром Алексеевичем, что позволило ему с куда больше глубиной вникнуть в жизнь «петровской» Москвы.
Немного о том, как Корнелию удалось сблизиться с царской персоной (все дальнейшие цитаты взяты из книги самого де Бруина):
«С 1649-го цари московские завели обычай посещать знатнейших из своих друзей, как иностранцев по происхождению, так и русских господ, живущих в Москве и в Немецкой слободе, незадолго до праздника крещения, причем посещаемые обязаны угощать гостей, что называется, славить.»
И путешественнику тут дважды повезло гостить именно у одно из таких «знатнейших гостей». Первая удача – приехать под праздник крещение, вторая гостить у одного из «знатнейших друзей государя», голландского резидента Генриха Гульста. Петра Первого нельзя заподозрить в предвзятом отношении к иностранцам, поэтому внезапный гость подвергся длительному «допросу» о своих путешествиях. Будущего императора в особенности заинтересовал Египет, в частности его античное наследие, которое удалось лицезреть художнику (интересно что из всего диалога возникает ощущение, что Иерусалим – первый из христианских городов, вовсе не интересовал русского царя). Первая встреча видимо оставила хорошее впечатление, т.к. в дальнейшем Пётр ещё не раз инициировал встречи с Корнелием де Бруином и даже попросил его нарисовать портрет жены и дочерей его брата, Ивана Алексеевича (того самого, который должен был быть царём по праву старшинства). Во время исполнения своих обязанностей как художника нидерландец познакомился и с уникальным царским гостеприимством:
«Любезности, которые оказывали мне при этом дворе в продолжение всего времени, когда я работал там портреты, были необыкновенны. Каждое утро меня непременно угощали разными напитками и другими освежительными, часто также оставляли обедать, причем всегда подавалась и говядина, и рыба, несмотря на то что это было в великий пост, – внимательность, которой я изумлялся. В продолжение дня подавалось мне вдоволь вино и пиво. Одним словом, я не думаю, чтобы на свете был другой такой двор, как этот, в котором бы с частным человеком обращались с такой благосклонностью, о которой на всю жизнь мою сохраню я глубокую признательность.»
О самой Москве и общественной жизни в ней:
Описывая столицу Русского государства, Корнелий столкнулся с расхождением стереотипов и реальности. Так в Европе многие писатели предполагали, что Москва за последнее время уменьшилась вдвое, поэтому в своей книге, нацеленной в первую очередь на европейскую аудиторию, он разоблачает этот миф и пишет «Но я, напротив, дознал по самым точным исследованиям, что теперь Москва гораздо больше и обширней того, чем была когда-нибудь прежде, и что в ней никогда не было такого множества каменных зданий, какое находится ныне и которое увеличивается почти ежедневно». Помимо размеров Москвы и её интенсивного роста отмечает художник и несколько иных деталей. Например, улицы, которые были покрыты брёвнами так, что, когда шли дожди, они становились почти непроходимы по причине топкой грязи (одна из двух вечных проблем России). Удивило его и то, что на торгу продавали уже совершенно готовые дома. Они строились из бревен, сложенных вместе так, что их можно было разобрать и перенести по частям куда угодно и потом опять сложить в очень короткое время.
Затрагивает путешественник и меры по пожаротушению, применяемые в петровской России. Первое, что стоит отметить, так это «особую стражу», как её называет де Бруин, наблюдающую всё время, чтобы вовремя поднять тревогу, как только произойдёт что-либо подобное. Упоминает автор произведения и то, как Пётр самостоятельно испытывал несколько голландских «пожарных огнегасительных труб», к сожалению применения, их в тексте мы не увидим. Но есть куда более увлекательный факт – на протяжении всего произведения описывается только 1 случай тушения пожара:
«… загорелся в Немецкой слободе дом одного из наших соотечественников. Царь тотчас же явился сам на пожар и лично давал надлежащие распоряжения для прекращения огня, как это его величество делает и всегда в подобных случаях…».
И самое интересное – это контраст. Когда в той же Немецкой слободе начинается пожар уже в отсутствие царя в городе (тот уехал в Воронеж), предстаёт такая картина:
«…возвращаясь от него в слободу, увидел пожар, на который и пошел, чтоб посмотреть, как там действуют для прекращения огня; но я не видел там никаких других для этого мер, кроме разобрания и сломки соседних домов».
Из чего можно сделать неутешительное предположение, что в отсутствие царя борьба с пожаром была делом страдающих от него.
Последним аспектом общественной жизни, который хотелось бы упомянуть, стала религиозная жизнь Москвы. Что поразило де Бруина, так это огромное множество монастырей и храмов, раскинувшихся на территории Москвы и то с каким размахом празднуются в Российском царстве христианские праздники. Но несмотря на всю их пышность и многолюдность, которая их сопровождает, Корнелий добавляет щепотку «светскости»: «в старину отправляли с гораздо большею торжественностью, потому что их царские величества и все знатные вельможи государства присутствовали на нем. Но ныне царствующий государь сделал в этом деле большие перемены». В общем, не привлекали Петра Алексеевича дела духовные, у него были свои приоритеты, которые находят своё отражение уже в иных праздниках. С размахом, например, праздновалась победа после битвы при Эрестфере: соорудили большие хоромы у кремля, устроили пир для царя и его приближённых и всё это сопровождалось огнями фейерверков.
Преобразования Петра:
Не трудно догадаться, что «взаимная любовь» Петра I и Корнелия де Бруина не позволила последнему негативно отозваться о петровских реформах. Да, и как иначе ведь царь проводил их с опорой на привычный путешественнику западный образец. Поэтому никакого негатива о преобразованиях в тексте Корнелия вы не найдёте – ни привычного «порвал с традициями!», ни «тиран, которой высасывает кровь из народа!». Сплошной позитив, в худшем случае нейтральная оценка. В подобном русле проходит описание борьбы с бородами и насаживание европейской моды. Последнее изменение казалось для Корнелия настолько важными и коренным, что в страхе от того как перемена со временем может совершенно изгладить даже из памяти старинную русскую одежду, он изобразил на полотне одежду девиц в народном костюме, представив одну вполоборота, чтобы лучше можно было видеть украшения назади головы. Забота о русском народном костюме достойная медали.
Наверное, на этом можно было бы уже и закончить, но под конец хотелось бы упомянуть обычай, показавшийся путешественнику довольно странным, но отражающий всю исключительность духовного опыта русского мужика:
«Пришедши куда-нибудь, москвичи не говорят прежде ни слова, но ищут глазами изображения какого ни есть святого, которое всегда имеется в каждом покое. Отыскав оное, они кладут перед ним три поклона, осеняя себя в то же время крестным знамением и произнося: «Господи, помилуй!» – или же: «Мир дому и живущим в нем!», и опять совершают крестное знамение, затем они уже здороваются с хозяевами и ведут с ними беседу. То же самое делают они, посещая и чужестранцев, сотворя поклон перед первой попавшейся им на глаза картиной, из опасения не отдать прежде богу подобающего ему почтения».
Калинин Иван