Если попытаться выявить некую общую закономерность в трудах дореволюционных историков, то можно отметить, что они с гораздо большей симпатией описывают действия России, которые приходились на период правления императоров Александра Iи Александра II, тогда как времена Николая Iподвергались у них более критической оценке. Сказалось это и на оценках тех государственных деятелей и полководцев, которые руководили покорением Кавказа. Несомненными героями представали на страницах историков генерал Ермолов и завершивший покорение Кавказа А. И. Барятинский. Однако большинство исследователей признавали, что и во времена Николая Павловича на Кавказе действовали героические люди, пускай даже и не всегда проводившие абсолютно правильную политику. К числу таковых, несомненно, относился генерал Иван Фёдорович Паскевич. Сложность в оценке этого военачальника связана была с тем, что именно с его именем связывали отставку Ермолова. Однако В. А. Потто вполне разумно полагал, что
«это обстоятельство не должно, однако же, затемнять несомненно выдающихся дарований знаменитого фельдмаршала, выразившихся в его деятельности».
К моменту своего прибытия на Кавказ Паскевич уже имел громкую репутацию, которая появилась благодаря участию во многих знаменитых сражениях эпохи наполеоновских войн. В отличие от Ермолова, его карьера была гораздо более безоблачной. Назначение Паскевича на пост руководителя всей кавказской политики связывалось Потто с тем, что император Николай I был недоволен действиями Ермолова, которые считал слишком пассивными и носящими оборонительный характер. Паскевич должен был перейти к гораздо более решительным действиям.
Потто с сожалением писал о том, что Россия потеряла шанс получить двух прекрасных военачальников, которые могли бы на удивление дополнять друг друга.
«Трудно не видеть, как выиграл бы воинственный край от сочетания сил двух славных представителей века…Ермолов приобретал в Паскевиче энергического помощника, Паскевич имел бы в Ермолове глубокого политика и знатока местных условий».
Однако этот вариант оказался не реализован. Потто полагал, что большая часть вины в данном случае лежала именно на Паскевиче. Он отличался, по мнению историка, неуступчивым и самовластным характером. В данном случае, стоит, пожалуй, заметить, что каким бы не был характер Паскевича, но всё же отстранение Ермолова от службы на Кавказе произошло по решению императора, вряд ли другой генерал мог существенно повлиять на него.
Впрочем, Потто полагал, что отставка Ермолова произошла всё-таки во многом под влиянием Паскевича, который старался представить деятельность своего предшественника исключительно в чёрном цвете. Всё это не могло не привести к тому, что солдаты и офицеры, любившие Ермолова, не испытывали к Паскевичу особой симпатии. Дополнительным фактором для недовольства могло послужить то, что после своего назначения Паскевич добился замены многих офицеров на значимых должностях на более близких и известных ему людей.
Потто на многочисленных примерах показал, что начало деятельности Паскевича, связанное с событиями русско-персидской войны, оказалось далеко не столь благополучно, как на это рассчитывал император и сам генерал. По мнению Потто, это было связано как раз с незнанием Паскевичем многих местных условий.
«Действительность, однако, не замедлила опровергнуть расчеты, не основанные на близком знакомстве с местными условиями края и показать, насколько основательными были осторожные соображения Ермолова».
Кроме того Паскевич понимал, что не может полностью полагаться на тех кавказских правителей, которые ранее заключали договорённости с его предшественником.
Впрочем, Потто полагал, что все эти первые неудачи были даже полезны для Паскевича, так как помогли
«вывести его на путь более рассчитанных и сообразных с характером местности действий, тот путь, который единственный мог повести его к блистательному окончанию войны».
Потто писал о том, что более близко познакомившись с местными условиями, Паскевич стал предпринимать все те действия, которые были необходимы, но нужность которых ранее ему была непонятна. Потто одобрительно отзывался о политической программе Паскевича, которая заключалась в том, чтобы привести в российское подданство ханов, которые занимали пограничные территории между Россией и Персией. Даже при сохранении суверенитета этих ханств они могли бы выступить надёжным заслоном от всех попыток Персии продолжить политику набегов в отношении Грузии.
Имя Паскевича в современной историографии в большей степени ассоциируется с войнами против Персии и Турции. Однако нужно понимать, что в дореволюционной исторической науке эти события не рассматривались в отдельности от Кавказской войны. Потто указывал на значительную роль, которую Паскевич сыграл в овладении Эриванью и дальнейшем подписании выгодного для России мира с Персией. Столь же успешно Паскевич действовал и ходе войны с Турцией. Потто обращал внимание на то, что именно Паскевич предложил императору переселить с турецких территорий значительное число армян и греков, чтобы они не подвергались преследованиям. Это должно было свидетельствовать о благородстве Паскевича и его верности христианским идеалам.
При этом и во время ведения военных действий против соседних государств Паскевич не забывал о важности держать в подчинении непосредственно кавказские территории. Потто рассказывал о том, что Паскевич принял самое деятельное участие в покорении племени лазов, которые решили выйти из под влияния России в связи с началом русско-турецкой войны.
Потто признавал, что Паскевич прилагал все усилия для того, чтобы перейти от политики отдельных военных экспедиций к полному и окончательному замирению Кавказа. Однако, по мнению историка, Паскевич слишком полагался на славу своих побед над турками и персами, которые, должны были показать горцам всю бессмысленность сопротивления России. По выражению Потто,
«Паскевич не хотел допустить даже мысль о серьёзном сопротивлении каких-нибудь горцев».
Подобная точка зрения оказалась во многом ошибочной и способствовала затягиванию войны на Кавказе. Паскевич также слишком пренебрежительно относился ко всем предложения, которые касались возможности налаживания мирных отношений с горцами. По мнению Потто,
«проект Паскевич основывался исключительно на силе оружия, как на аргументе единственно доступном пониманию горца».
Потто писал о том, что в целом план Паскевича во многом напоминал ту политику, которую проводил Ермолов, но если у последнего она была рассчитана на весьма долгий срок, то новый главнокомандующий хотел решить судьбу всей войны несколькими масштабными операциями. Это, по мнению историка, объяснялось опять же недостаточным знанием всех условий театра военных действий. Паскевич не желал понимать всех отличий, которые существовали в ведении войны против государств и горских племён. Исследователь писал, что Кавказская война
«рисовалась в его воображении совсем непохожею на то, чем была в действительности».
По мнению Потто, подобные планы Паскевича во многом были нереалистичны. Историк достаточно критически оценивал деятельность Паскевича, не связанную с внешними войнами и полагал, что все проекты кавказского наместника привели к тому, что он не только не смог покорить Кавказ, но
«отодвинул покорение на 30 лет и создал войну, стоившую нам, в конце концов, множества жертв, крови, материальных потерь, нравственных потрясений».
Отдавая должное Паскевичу в его внешнеполитических успехах и заботах об административном и экономическом развитии края, Потто возлагал на него вину за то, что он просмотрел зарождение мюридизма, который мог легко уничтожить в зародыше. Историк писал, что Паскевич
«не угадал, какие в этом зародыше скрываются семена будущих страшных потрясений».
Окончательное покорение Кавказа и завершение военных действий связываются всеми исследователями с именем Александра Ивановича Барятинского, который не мог не привлечь внимание историков Кавказской войны. Наиболее положительная оценка Барятинского была дана Р. А. Фадеевым. При этом, конечно, стоит учитывать, что Фадеев с 1859 года состоял при главнокомандующем на Кавказе в качестве офицера для особых поручений и именно по желанию Барятинского написал обстоятельную официальную историю Кавказской войны, вышедшую в свет в 1860 году.
Р. А. Фадеев полагал, что Барятинский был назначен на свою должность в критический момент. Крымская война показала, что Россия не может позволить себе иметь на Кавказе постоянную огромную армию, так как это не даёт ей возможности действовать в полную силу в случае опасностей на других границах. При этом Фадеев полагал, что
«для окончания войны нужны были не одни силы и военные планы, как бы хорошо они не были составлены, нужен был полководец. Оставалось только найти его».
Именно таким полководцем и оказался А. И. Барятинский.
Несомненным плюсом Барятинского было то, что он не начинал свою службу на Кавказе с чистого листа, как Ермолов и Паскевич, у него за плечами был долгий опыт участия в войне и знания обо всех местных условиях. По мнению Фадеева, назначение Барятинского было встречено с воодушевлением как армией, так и всем местным населением. Фадеев в данном случае опирался на свои собственные воспоминания и писал, что
«кто был тогда на Кавказе не забудет, какой вид праздника принимала вся страна, по мере того, как распространялось это известие».
Во многом эта радость объяснялась как раз тем, что люди имели печальный опыт управления кавказскими делами со стороны чиновников и офицеров, которые не обладали должным опытом и даже не желали учиться. По замечанию Фадеева, даже не зависимо от самой личности князя Барятинского, кавказская армия готова была верить ему, так как видела в нём «своего» человека. Фадеев приводил многочисленные радостные отклики, связанные с назначением Барятинского, которые распространялись в местной прессе. Многие из них говорили именно о всеобщем одобрении.
«Двести тысяч кавказских солдат считают назначение князя Барятинского наградою за свою службу».
Доказательством того, что назначение Барятинского было верным решением, Фадеев считал также реакцию со стороны горцев. При назначении прежних командующих они воспринимали эти новости с абсолютным равнодушием. Однако на этот раз, по сообщению Фадеева, среди горцев распространялось известие, что русские войска планируют в течение ближайших двух лет покорить все горы и, соответственно,
«настала пора, когда каждый истинный мусульманин должен положить жизнь за веру».
Фадеев писал, что подобные настроения достаточно широко распространились и среди русского общества, причём произошло это за довольно короткий срок. Конечно, необходимость и неизбежность окончательного покорения Кавказа рассматривалась как нечто неизбежное, однако относилось всё это к достаточно неопределённому и отдалённому будущему.
С назначением Барятинского всё изменилось и достаточно резко. Произошёл, по мнению Фадеева, своеобразный идеологический переворот. Вот как его сущность выражал историк:
«войска пошли в поход с мыслью, что они делают не одну из бесчисленных экспедиций, но начинают завоевание гор».
Фадеев обращал внимание на то, что Барятинский согласовал с центральной властью изменения в системе размещения и командования отдельными военными подразделениями. Прежняя система, по мнению историка, полностью перестала отвечать насущным потребностям. Она была рассчитана на то, что главной целью русской армии является защита собственных территорий. Кроме того она исходила из того, что горские племена действуют по отдельности, не способны объединиться в значительную в военном отношении силу. Однако уже к середине XIX столетия, горцы во многом оказались связаны единой политической властью. Это позволило им порой весьма удачно действовать, направляя большие силы против отдельных русских отрядов.
Фадеев отмечал, что в данном случае гораздо большее значение, чем при европейских войнах, приобретало умение подобрать грамотного военачальника для каждой значительной части кавказской армии. Ведь им зачастую приходилось действовать полностью самостоятельно. По замечанию Фадеева, «личность людей была в этом случае делом особой важности». Барятинский как раз и относился к числу тех государственных деятелей, которые не только сами отличались значительными талантами, но и умели подобрать талантливых помощников. Особо отмечал Фадеев привлечение Барятинским к службе генерала Милютина, который внёс значительный вклад в развитие военной статистики и систему административного управления кавказскими территориями. Причём за образец во многом был взят опыт управления Чечнёй самого Барятинского, в то время когда он командовал левым флангом кавказской оборонительной линии.
Важнейшим участком для ведения военных действий должны были стать лесистые районы Чечни, куда был назначен в качестве командующего хорошо знакомый с местностью генерал Евдокимов. Фадеев весьма высоко оценил деятельность этого генерала, заявив, что он
«ни разу в продолжение трёхлетней войны не допустил горцев дать нам дело там, где они хотели или где это могло быть для них выгодным».
Фадеев выражал изумление, что план князя Барятинского по покорению Кавказ был исполнен за 3 года практически полностью в соответствии с первоначальными намерениями, что вообще бывает с подобного рода планами весьма редко. Этот план рассматривал Кавказ как крепость, самой сильной частью которой являются стены, тогда как внутри уже не встречаются столь сильные укрепления. Фадеев раскрывал смысл этой аналогии. Барятинский понимал, что главными врагами России являются именно пограничные горцы, которые привыкли жить в состоянии постоянной войны. Однако в глубине территории Кавказа
«население было гораздо менее воинственно, гораздо менее пропитано ненавистью к нам и более дорожило своим благосостоянием».
Соответственно, план Барятинского предусматривал прорыв горских укреплений на наиболее важных направлениях и овладение пространствами внутри самих непокорных регионов. При этом Фадеев полагал, что Барятинский абсолютно верно решил, что удар по одной из частей Кавказа неизбежно скажется на всех остальных территориях. Оставалось лишь выбрать место наиболее подходящее для удара. Таковым оказалась Чечня. Связано это было с тем, что именно чеченцы нередко отказывались подчиняться попыткам Шамиля утвердить свою абсолютную власть.
Важнейшим новшеством, которое использовал Барятинский, по мнению Фадеева, стало непрерывное ведение войны. До этого момента экспедиции совершались обычно в определённое время года, что полностью устраивало горцев. Основную силу их войска составляло народное ополчение, которое нуждалось в передышках для того, чтобы выполнять сельскохозяйственные работы. По выражению Фадеева,
«князь Барятинский положив вести войну безостановочно, не давая горцам ни сроку, ни отдыха до совершенного покорения».
При этом во вновь занимаемых местностях не планировалось устройство крепостей и городов. Войска ограничивались установкой валов и подобных быстро возводимых укреплений. Это позволяло обеспечить их безопасность, но в тоже время сохранить мобильность, возможность всегда быть быстро переброшенными на нужный участок фронта.
Именно это план позволил, по мнению Фадеева, закончить
«в три года полувековую борьбу окончания которой не надеялись уже ни войска, бившиеся против горцев, ни Россия».
Военные действия под руководством Барятинского привели к тому, что, по мнению Фадеева, горцы окончательно перестали считать горы непреодолимыми препятствиями и надёжными убежищами. Соответственно, значительно изменился идеологический настрой горцев. Они потеряли надежду на то, что смогут отбиться от русской армии. При этом большинство опытных офицеров всё равно продолжали руководствоваться прошлым опытом и полагали, что окончательное усмирение Дагестана потребует ещё немало лет. Однако Фадеев отмечал одно заметное исключение:
«Все тогда были убеждены в этом, положительно все кроме одного человека, к счастью этот человек был главнокомандующий».
Завоевание Дагестана было завершено в 5 недель, и в этом была несомненная заслуга именно князя Барятинского. Фадеев описывал с восторгом путешествие Барятинского по покорённому краю. «Его встречали речами и адресами, салютационные залпы гремели в аулах, бесчисленные толпы стекались, чтобы взглянуть на него».
