Лексическая типология - сравнительно новая область исследований, возникшая в 50-х гт. ХХ в. Для становления ее метода в славистике особенно важны работы Исаченко 1958, Толстой 1969, Супрун 1983. Предмет лексической типологии составляют типологические сходства и различия лексических систем в разных языках. Имеется ряд особенностей, отличающих лексическую типологию от типологии фонетико - фонологического и грамматического уровней языка.
Во-первых, типологически значимые различия в лексике разных языков в значительной степени обусловлены типологией их грамматики и, отчасти, фонетики. Поэтому некоторые глубокие типологические различия в лексике носят как бы вторичный, производный характер (например, различия между языками в степени морфемной сложности слова; различия в характере распределения лексики по частям речи; различия в составе подсистемы служебных слов и др.).
Во-вторых, в сравнении с фонологией и грамматикой, лексика представляет собой более слабую и нечеткую, в большей мере вероятностную систему, значительно меньше структурированную. Поэтому, в отличие от фонетико - фонологической и грамматической типологии, в лексической типологии отсутствуют и, по-видимому, невозможны классификации языков.
В-третьих, степень изученности лексического уровня языков значительно меньше, чем изученность фонологии и грамматики. В силу более сложной, громоздкой и менее четкой организации лексического уровня языка (в сравнении с фонологией и грамматикой), большой трудоемкости словарного описания лексики, а тем более создания сопоставимых описаний лексики разных языков, в лексической типологии особенно ощутим недостаток эмпирических данных.
Поэтому применительно к лексическому уровню практически отсутствуют и скорее всего невозможны полные универсалии. Основной формой представления типологического знания о лексических системах является характерология языков.
Широкое развитие получила также сопоставительная лексикология.
Для типологии лексических систем значимы следующие признаки:
1) объем словарного фонда;
2) семантико-тематическая структура лексики;
3) наличие и глубина стилистической дифференциации словаря;
4) источники новых обозначений и сравнительная продуктивность разных средств пополнения словарного запаса (таких, как морфемная деривация, семантическая деривация, заимствования, образование несвободных сочетаний), что в свою очередь обусловливает такие типологически значимые признаки, как соотношение в языке мотивированных и немотивированных названий; степень морфемной сложности слов.
В бесписьменном языке или диалекте примерно 10 тысяч слов - таков «лексический минимум» языкового коллектива, по данным современной диалектологии и антропологии. О «лексическом максимуме» можно, хотя и с оговорками, судить по словарям - тезаурусам языков, обладающих продолжительной и богатой письменной традицией.
Например, в 10 - томном тезаурусе немецкого языка (Большой Дуден), в 7 томах французского Grand Larousse более полумиллиона слов. В 13 книгах Большого Оксфордского словаря свыше 400 тыс, словарных статей; в самом полном из словарей Уэбстера более 600 тысяч. Однако Оксфордский словарь включает всю лексику английского языка с XII по ХХ в., в том числе ушедшие из языка слова. Словарь Уэбстера, соединяя в себе жанр лингвистического и энциклопедического справочника, содержит тысячи узкоспециальных терминов, тысячи собственных имен, в том числе географические названия.
Его хронологические рамки хотя и уже Оксфордского словаря, однако выходят далеко за пределы современного языка: включены все слова, начиная с 1500 г. (Ступин 1973, 37).
Тезаурус, следовательно, суммирует разновременную лексику, в том числе слова, которые реально не сосуществовали в одно время. По таким данным трудно судить об объеме лексики, которая находится в обращении одновременно (синхронически), например, в текущем столетии.
Объем «актуального» лексического запаса языка можно представить по так называемым «средним» (по объему) толковым словарям языков, рассчитанным на широкий круг пользователей (учителя, издательства, студенты). В частности, Webster's Collegiate Dictionary насчитывает 130 тыс. слов. Ср. также данные, приводимые А. Е. Супруном для словарей современных славянских языков (таблица 38). Существенно меньший объем лексикона в серболужицких языках связан с ограниченностью их социальных функций в условиях немецко-славянского двуязычия. Сравнительно небольшой объем македонского словаря объясняется молодостью языка - словарь создавался в период второго десятилетия существования литературного македонского языка (Супрун 1983, 8-9).
Оценивая лексические запасы языков по словникам лексиконов, полезно иметь в виду, что все «средние» по объему словари в предисловиях подчеркивают, что не претендуют на исчерпывающую лексическую полноту даже современного литературного языка (не говоря о ближайшем живом прошлом - XIX в., а так - же о живом настоящем – диалектно - просторечной лексике, часто общеизвестной в силу бытования в широких ареалах). В реальности в современных языках слов значительно больше, чем 120 - 140 тыс. По-видимому, количественная отметка здесь все же близка к цифре, которую дают тезаурусы, - полмиллиона слов.
О соотношении словарного запаса языка, индивидуального словаря отдельного человека и необходимом для общения лексическом минимуме можно судить по данным, приведенным в таблице.
Для типологической характеристики лексических систем существен не только количественный объем, но и качественный состав лексики в разных языках. Лексическое своеобразие языков создается рядом слагаемых - таких, как наличие индивидуально - этнической лексики; объем и характер структурированности отдельных лексико-семантических зон тех или иных лексико-семантических полей и групп.
В этой связи обычно указывают на такие факты, как многочисленность обозначений снега в эскимосском языке; целая система названий песка и понятий коневодства - в арабском; десятки наименований деревьев и плодов банана в языках тропической Африки; множество названий для ветров в языках и диалектах народов, живущих на морском побережье; разветвленность непереводимой терминологии тибетской медицины; высокую идиоматичность религиозно-философской терминологии буддизма, даосизма, ламаизма - при распространении соответствующих учений их терминология не столько переводится, сколько заимствуется в другие языки.
В XIX-XX вв. исследователей архаических социумов поражало, как много в племенных языках названий для всего конкретного и единичного, позволяющих в зримых, слышимых, осязаемых подробностях представлять в речи внешний мир, - и это при заметных лакунах в сфере общих и родовых обозначений.
«У них [австралийских аборигенов. — Н.М.] нет общих слов, как дерево, рыба, птица и т.д., но исключительно специфические термины, которые применяются к каждой особой породе дерева, птицы и рыбы». «Австралийцы имеют отдельные имена почти для каждой мельчайшей части человеческого тела: так, например, вместо слова «рука» у них существует много отдельных слов, обозначающих верхнюю часть руки, ее переднюю часть, правую руку, левую руку и т.д.». «В области Замбези каждое возвышение, каждый холм, каждая горка, каждая вершина в цепи имеет свое название, точно так же, как каждый ключ, каждая равнина, каждый луг, каждая часть и каждое место страны обозначено специальным именем.
Оказывается, география примитивного человека гораздо богаче нашей» (Цит. по:
Выготский, Лурия 1993, 96—97).
Характеризуя мыслительные возможности сознания, основанного на языках с изобилием слов конкретной семантики, но с ощутимой нехваткой (в сравнении с
европейскими языками) слов с абстрактными и общими значениями, Л.С.Выготский писал: «Язык примитивного человека выражает образы предметов и передает их точно так, как они представляются глазам и ушам. Точное воспроизведение – идеал подобного языка <….> Такое пластичное, подробное описание представляет и большое преимущество, и большой недостаток примитивного языка. Большое преимущество — потому что этот язык создает знак почти для каждого конкретного предмета и позволяет примитивному человеку с необычайной точностью иметь в своем распоряжении как бы двойники всех предметов, с которыми он имеет дело <...> Однако наряду с этим язык бесконечно загружает мышление деталями и подробностями, не перерабатывает данные опыта, воспроизводит их не сокращенно, а в той полноте, как они были в действительности» (Выготский, Лурия 1993, 98, 100.)
Сознанию, которое опирается на язык минимально абстрагированный, еще не отвлеченный от наглядной и наивной картины мира, трудно вырабатывать обобщающие и абстрактные понятия (представления) и «связывать» их в суждения и умозаключения.
Одна из магистральных линий в истории лексики как раз и состояла в частичной постепенной утрате («забывании») массы конкретных наименований и сложении лексических средств для передачи обобщающих и абстрактных понятий.
Глобальность современной цивилизации и информационных процессов приводят к значительной унификации и нивелированию лексического своеобразия языков. Современные языки различаются не столько наличием-отсутствием того или иного пласта лексики, сколько его происхождением и этноязыковой оболочкой. Например, компьютерная терминология есть всюду, где есть компьютеры, но в английском языке США эти термины «свои», они тесно связаны с неспециальной обиходной лексикой и поэтому ближе обиходному сознанию, в русском языке они заимствованы из английского, а в словенском - в значительной мере переведены (калькированы) и, таким образом, «одомашнены». Ср.: русск, компьютер - словенск. racunalnik, принтер — tiskalnik, курсор - kazalec, графический процессор - risalnik, файл — predal и т.д.
Стилистическая дифференциация лексики, конечно, ни в одном языке не изначальна. Стилистически однородна лексика бесписьменных языков и диалектов - до тех пор, пока говорящие не начинают осознавать различия отдельных видов общения, в том числе - путем осознания некоторых языковых средств в качестве примет (маркеров) особых видов речи.
Исторически первые функционально-стилистические оппозиции форм общения складывались на основе различения, с одной стороны, обиходного общения, а с другой, - речи, обращенной к высшим силам, - в таких жанрах фидеистического слова, как заговор, заклинание, клятва, молитва. Углубление функциональной специализации языковых средств происходит по мере углубления дифференциации социальных сфер общения. В принципе, чем старше литературный язык, чем богаче его письменнолитературная традиция, тем богаче, тоньше и определеннее спектр стилистических противопоставлений синонимических и параллельных языковых средств.
Ю. С. Степанов, сопоставляя стилистические системы французского и русского языков, на нескольких страницах систематизирует серии стилистических синонимов в каждом языке. Показательно, что в таблице для синонимических рядов в русской лексике потребовалось 5 столбцов, а для французской - 6 (при том, что в некоторых строках в обеих таблицах стилистические парадигмы оказались неполными, см. Степанов 1965, 227—233).
Сравнение фрагментов из обеих таблиц позволяет видеть, что стилистическая дифференциация французской лексики сложнее, тоньше (в ней различаются обычно 5 стилистических регистров), чем русской (4 регистра).
При всем типологическом разнообразии языков и неповторимости их индивидуальных судеб, существует всего четыре источника новых обозначений, т.е. четыре пути или способа пополнения словаря (подобно тому, как во всех языках мира есть только 9 способов выражения грамматических значений). Источники пополнения словаря бывают такие:
1) морфемная деривация;
2) семантическая деривация;
3) образование несвободных сочетаний; 4) заимствования.
Все языки используют все четыре пути, однако в существенно в разной мере.
В изолирующих языках Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии (китайском, вьетнамском, кхмерском, лаосском и др.) морфемная деривация используется в минимальной мере. Индекс синтетичности вьетнамского языка — 1,06 - указывает, что в тексте длиной в 100 слов только б слов являются производными, т.е. продуктом аффиксальной деривации. Вместе с тем в изолирующих языках достаточно развито словосложение, поэтому, например, во вьетнамском тексте совокупный удельный вес аффиксальных производных и сложных слов составляет 31 %, а доля непроизводных слов - 69 % (Солнцева 1985, 138). Сложность проблемы, однако, в том, что в изолирующих языках часто трудно отличить двукорневое сложное слово от словосочетания, а полнознаменательное слово - от служебного.
В неизолирующих языках морфемная деривация используется значительно шире и является основным источником новых слов.
Так, среди 3500 новых обозначений, вошедших в русский язык в 60-х гг. ХХ в.", доля морфемных дериватов составляла примерно 83 %; в составе новой английской лексики начала 60-х гг. — около 63 %"; в английской лексике 80-х гг. — 67,5% (Заботкина 1989).
По данным В. Г. Гака, основанным на сопоставлении лексических оболочек для 800 понятий, во французском и русском языках слова с непроизводной основой составляют примерно треть лексики, т.е. морфемных дериватов около двух третей (Гак 1977, 59). В соотношении более мелких деривационных групп лексики имеются более заметные межъязыковые различия
Языки Деривационнаяхарактеристикаслова
Непроизводная
основа Производная основа слова
Однокорневое
слово Двукорневое
слово
французский 32 % 60 %
54 % 8 % 12 %
русский 34 %
Кроме того, во французском чаще, чем в русском, новые слова возникают в результате лексикализации (сращения) словосочетаний и в результате усечения основ. В русском языке шире, чем во французском, используется суффиксально-префиксальная деривация и больше сложно-суффиксальных
слов, поэтому в среднем в русском слове больше морфов, чем во французском (Гак 1977, 241-252). В целом большая деривационная сложность русского слова в сравнении с французским объясняется различиями в морфологической типологии: русский язык относится к синтетическим языкам, в то время как французский - к аналитическим.
В новой английской лексике 80-х гг. самым продуктивным способом образования неологизмов, по оценке автора-составителя соответствующего словаря Дж. Эйто", оказался особый вид сокращенных словосложений контаминация начала первого слова и конца второго: magalog большой (журнального формата), каталог с рекламой товаров, заказываемых по почте (из magazine журнал' + catalogue), fertigation 'в агротехнике метод непрерывной капельной подкормки и одновременного полива растений (из fertilize 'удобрять" + irrigation "орошение, ирригация") и т.п'.
Семантические дериваты слова - это его новые значения. Явление семантической деривации (т.е. развитие у слов новых значений) универсально, однако процессы полисемии в разных языках протекают с разной степенью интенсивности. Известно, что в аналитических языках слова в среднем более многозначны, чем в языках синтетических, - в этом убеждают сопоставимые по объему переводные и толковые словари соответствующих языков. Однако надежное количественное межъязыковое сопоставление продуктивности семантической деривации затруднено. Дело в том, что, в отличие от морфемной деривации, результаты которой представлены «материально» — в виде новых словарных (и текстовых) единиц, семантическая деривация существенно менее заметна и меньше отображается словарями.
Имеющиеся данные о доле семантических дериватов в кругу инноваций в разных языках обычно с трудом сопоставимы - в силу разных принципов формирования соответствующих баз данных. Велик разброс данных применительно и к одному языку. В массе неологизмов русского языка доля семантических дериватов, по оценкам Н.3. Котеловой, составляет 8— 10%'. В таблице 41.2, составленной по данным Н.3.Котеловой, полученным на основе словаря «Новые слова и значения» (для 60-х гг.), показана относительная продуктивность семантической деривации и других способов пополнения русской лексики.
№ Источники (способы образования) новыхобозначений Процент в объеме обозначений общем новых
1 Морфемная деривация 83,5
2 Семантическая деривация (без конверсии) 8,0
3 Конверсия 0,5
4 Заимствования 6,8
5 Образование несвободных сочетаний слов 1,2
Всего 100
Как можно видеть, Н. З. Котелова не включает конверсию в семантическую деривацию (напротив, конверсия рассматривается в качестве разновидности морфемной деривации, см. Котелова 1978, 19). Между тем другие авторы видят в конверсии морфолого-синтаксический способ словообразования или особый вид семантической деривации.
Своеобразие конверсии в том, что формирование нового лексического значения сопровождается кардинальным преобразованием также и его грамматической семантики. В итоге слово переходит в иной грамматический класс (часть речи), ср. буровая, красно-коричневые, гробовые 'выплаты за вредность проживания на экологически опасных территориях' и т.п.); бел. братавая 'невестка, жена брата, вартавы "часовой, сторож'
Конверсия существенно более продуктивна в аналитических языках. Ср. модели конверсии, неизвестные славянским языкам: англ. an air 'воздух, атмосфера'. air 'воздушный', to air 'проветривать, вентилировать'; а box 'ящик', (разг.) "телевизор' и to box 'показывать по телевидению'
По данным Дж. Эйто, роль конверсии в создании новых обозначений в английском языке возрастает. Ср. частный вид конверсии, состоящей в развитии или утрате глаголами переходности: to air 1) проветривать' и 2) (новое) 'быть переданным по радио или телевидению'; to lag 1) 'отставать, запаздывать' (непереходн.) и 2) новая модель управления, как у переходных глаголов: The US lags Japan in implementing robot technology США отстают от Японии в развитии робототехники' (прежде было: The US lags behind
Japan...)
Словари новой лексики (разных языков) включают, помимо слов (лексем), также несвободные, т.е. в той или иной мере устойчивые и воспроизводимые, сочетания слов. В кругу несвободных словосочетаний есть два основных класса единиц:
1) во-первых, идиомы, т.е. семантически неразложимые (или не вполне разложимые) словосочетания, в составе которых хотя бы одно слово имеет неузуальное (несловарное) значение, как, например, русск. голубые каски, в составе которого слово каски имеет метонимическое значение
'военнослужащие', а сочетание в целом обозначает подразделение(-я) ООН;
2) во-вторых, неидиоматические несвободные соединения слов, «несвобода» которых создается частой повторяемостью,
клишированностью данного сочетания (генная инженерия, дом быта, нейтронная бомба и т.п.).
Продуктивность, с которой создаются новые несвободные словосочетания, по-видимому, различна в разных языках. Однако типологически доказательные суждения на этот счет высказать трудно - из-за недостаточной сопоставимости лексикографических данных. Тем не менее А.В. Исаченко указал на одно типологически значительное различие между славянскими языками, состоящее в том, что для обозначения новых реалий одни языки активизируют свои словообразовательные возможности (т.е. морфемную деривацию), в то время как в других языках (точнее, в другом в русском) в большей мере используются несвободные соединения слов (Исаченко 1958).
По наблюдениям А. В. Исаченко, в русском языке, в сфере стилистически нейтральной, официально-деловой и книжной лексики, довольно продуктивны двусловные и в значительной мере устойчивые обозначения, в то время как другие славянские языки (в их числе белорусский, польский, чешский, словенский) используют в этих случаях стилистически нейтральные однословные обозначения.
Между тем в народной русской речи известны и однословные обозначения некоторых из названных реалий. Так, в Словаре Даля есть слова чугунка и железянка в значении «железная дорога»; уже в XIX в. было слово читальня; в сегодняшнем студенческом обиходе обычно слово читалка и т.д. При этом железная дорога или читальный зал ничуть не точнее, чем чугунка или читальня. Почему же в кодифицированном русском языке, в отличие от других славянских языков, однословным обозначениям предпочитаются двусловные обороты, громоздкие и в значительной мере избыточные?
Дело в особенностях нормативно-стилистического уклада литературных славянских языков. По составу языковых средств, образующих языковую материю («ткань») стилей, между книжно -официальными стилями русского языка и его разговорной речью имеется большее языковое расстояние и, следовательно, сильнее различия, чем расстояние и различия между этими же стилями в других славянских языках. Как известно, одна из ярких примет книжно-официальной речи в русском языке - это наличие перифрастических оборотов вроде осуществлять руководство, оказывать влияние, произвести измерение и т.д. (вместе однословных обозначений руководить, влиять, измерить).
Составные наименования вроде железная дорога или зал ожидания - как раз в духе таких оборотов: они призваны сохранять и увеличивать дистанцию между названными стилистическими регистрами литературного русского языка. В других же славянских языках, более молодых и поэтому более «демократичных», официально-деловые стили ближе к разговорной речи и поэтому обходятся меньшим числом стилистических маркеров, т.е. в этих языках больше пласт средств, одинаково приемлемых и в обиходно-разговорной, и в официально-деловой речи.
Лексические заимствования из соседних и далеких языков есть в любом языке, хотя и в разной мере. Вместе с тем заимствование слов - это только небольшая и видимая часть взаимодействия языков (видимая, поскольку новые лексические заимствования «на слух» и «на глаз» ощущаются говорящими как «чужие» и не-которое время сохраняют этот «привкус чужеязычности»). Однако от внимания говорящих практически ускользают гораздо более обширные изменения, происходящие под влиянием того или иного чужого языка, - изменения в семантике языковых единиц, не затрагивающие привычную «наружную» лексическую оболочку обозначений.
В результате влияния чужеязычных семантических моделей появляются разнообразные кальки - словообразовательные, семантические, фразеологические, синтаксические. Источник калек - речевая практика билингвов (переводчиков, журналистов, «челноков», мигрантов, туристов и др.). Кальки появляются как результат буквального перевода
(поморфемного, пословного, часто с сохранением особенностей чужого управления и т.д.) иноязычной речи. Кальки проникают в языки незаметно, в качестве едва ощутимой речевой небрежности или смелости, и распространяются быстро.
Ср. некоторые из относительно недавних инноваций, возникших под английским влиянием:
• челночный в значении 'связанный с передвижением туда и обратно' (вначале поездов, автобусов и т.п., а затем и людей, ср. неологизм челночная дипломатия) под влиянием англ. a shuttle —"челнок', to shuttle — двигать(ся) взад и вперед'
• артикулировать в значении 'сформулировать, выразить мыс-ли, настроения, наряду с прежним 'произносить звуки речи; • ящик в значении 'телевизор' (под влиянием англ. a box 'телевизор'; ср. давно известный англ. каламбур: Less box, more books - Меньше телевизора, больше книг')
• харизматический в значении притягательный, умеющий воздействовать на людей' наряду с прежним значением обладающий религиозным даром воздействия на людей;
•пиратский незаконный (в сфере авторского и смежного права), ср. пиратские копии, пиратская студия и т.п.
• меню, а также память, окно, мышь, вирус, жучок, всемирная паутина и др. (в компьютерном деле);
• пакет 'система мер, комплекс решений, законов и т.д.';
• ср. также распространяющееся употребление слов агрессивный, амбициозный, провокативный без отрицательной коннотации
соответствующих черт поведения (в контекстах вроде Мы ищем знающих, инициативных и (в хорошем смысле) агрессивных молодых людей...; Что привлекло нас в этом амбициозном проекте...)
• фразеологические обороты: агент влияния, бархатная революция, белые (и синие) воротнички, взять таймаут, голубые каски, грязные деньги (и отмывать деньги), гуманитарная помощь, делать любовь, диалоговый режим, качество жизни, народная медицина, страховая медицина, зеленые (два омонима: 1. Движение в защиту экологии; 2. Доллары США) и мн. др ;
• ср. также некоторые изменения в грамматическом поведении слов: мн.ч. национальные элиты, мелкие бизнесы, страхование рисков, выработаны свои формализмы; мн.ч. от слова альтернатива, в то время как еще недавно альтернатива — это одна из двух возможностей' и, следовательно, форма мн.ч. была не-нужна.
В современных языках процессы заимствования и в том числе семантическое калькирование происходят при взаимодействии не только отдельных пар языков, но и сразу многих языков (используемых в масс медиа), нередко в самых разных регионах планеты. Есть все основания говорить о интернационализации современных литературных языков как об одной из существенных тенденций в их новейшей истории (Подробно см. Тенденция 1997; Гутшмидт 1998). Впрочем, процессы языковой (и шире, семиотической) интернационализации начинались не сегодня и не вчера: некоторые виды особо важной информации (цифры, единицы измерения, элементы научно-технической и медицинской терминологии, знаки дорожного движения, знаки опасности, пиктограммы в аэропортах, на вокзалах, в сфере сервиса и т.п.) давно имеют интернациональное выражение.
Продуктивность заимствования в качестве способа пополнения словаря определяется тремя группами факторов: 1) характером контактирования языков; 2) своеобразием языковой ситуации и лингвистической идеологии общества; 2) внутриструктурными особенностями языка-реципиента.
Препятствуют заимствованиям обособленное (например, островное) географическое положение народа, Сильные изоляционистские и националистические настроения в общественном сознании, приводящие, в частности, к языковому пуризму (отрицательному отношению к заимствованиям, вплоть до стремления избегать заимствований или даже очистить язык от имеющихся заимствований внутриязыковые ограничения заимствования связанные фонетико-морфологическими трудностями принятия чужого слова.
Фонетико-морфологические препятствия на пути заимствований связаны с внутриструктурными особенностями языков. В некоторых языках возможны слоги строго определенной структуры (допустим, только открытые), ограничено разнообразие звуковых цепочек (например, невозможно соседство двух разных согласных) или имеются ограничения в фонетической типологии слова (не бывает трехсложных слов) и т.п. В частности, те или иные подобные фонетические барьеры существуют в иврите, в венгерском, финском, китайском, японском языках. Трудность заимствования в таких условиях связана с тем, что, как писал У. Вайнрайх, «заимствованное слово будет поневоле резко выделяться на фоне слов родного языка, если его звуковая оболочка не подвергнется радикальному изменению; но в этом случае оно рискует утратить значительную долю тех этимологических связей с международными корнями, ради которых, возможно, и было оказано предпочтение механизму перенесения перед заимствованием»
Вот, например, как фонетически адаптировал некоторые европейские заимствования китайский язык : bolangning (англ. 'браунинг"), 海洛因 hǎiluòyīn (нем. 'героин'), 阿司匹林 āsīpǐlín (нем. аспирин). Ср. также некоторые заимствования из русского языка: 苏维埃sūwéi’āi ("совет'), 布尔什维克 bù'ěrshíwéikè (большевик), 卢布 lúbù (рубль). Они стали неузнаваемы
(примеры В. И. Горелова) Поэтому в китайском языке так мало заимствований: по данным китайских исследователей, из санскрита китайский язык заимствовал около 200 слов; из тибетского, маньчжурского, монгольского, а также из западных языков - около 900 слов,
преимущественно научно-технических терминов (Горелов 1979, 135-136)
Внутриязыковые препятствия на пути заимствований нередко создаются морфологическим обликом слова. Так, морфология глагола обычно сложнее, чем морфология имени. Отчасти поэтому среди заимствований в любом языке глаголов в 2-3 раза меньше, чем существительных (отчасти же это обусловлено речемыслительными причинами).
И все же основные барьеры на пути заимствований связаны не с фонетикоморфологическими трудностями, а с идеологическим неприятием чужого слова. И наоборот: спад пуристических настроений приводит к заимствованиям. Например, даже в японском языке - и островном, и генеалогически обособленном, с серьезными ограничениями в моделях слогов и звуковых цепей, с давними изоляционистскими традициями в культуре (сильными, во всяком случае, до середины ХХ в.) — число заимствований значительно больше, чем в китайском, - и: около 17 тыс. (по данным для середины 60-х гг. ХХ в.; см. Новые слова 1978, 32).
Многочисленность заимствований - отнюдь не признак «слабости» языка, а скорее, открытости, восприимчивости культуры народа к чужому новому. Например, в английском языке французских и латинских заимствований (по разным данным) примерно 40—50 %, причем в основном это обозначения понятий культуры и науки. По-видимому, язык, в котором много заимствований, восходящих к корнеслову классического языка своего культурного ареала, ощущается соседями как «не вполне чужой» - его проще учить, на нем легче читать. Вполне вероятно, что обилие слов и корней романского происхождения делает английский язык лексически близким не только романским народам, но и другим языкам - в той мере, в какой они используют интернациональный (в частности, латинский) корнеслов в своей общекультурной и терминологической лексике.
Идеологическое неприятие заимствований характерно преимущественно для
«закрытых» социумов или для относительно небольших народов, озабоченных сохранением своей этноязыковой самостоятельности. Впрочем, пуристические настроения известны и в ситуациях, когда национальной независимости ничего не угрожает. А. В. Исаченко писал о пуризме немецких романтиков, особенно после победы над Наполеоном, стремившихся «освободиться от галломании отживающей свой век аристократии и от сковывающего влияния латыни ученых кабинетов, суда и администрации» (Исаченко 1958, 352).
В истории разных языков в какой-то век больше заимствований из одного языка, в другой век - из другого. В ХХ в. в русском, английском, немецком, испанском, польском языках больше всего общекультурных (неспециальных) заимствований было из французского языка. К концу века, во всяком случае, в научно-технической терминологии части языков, резко возрос удельный вес английских заимствований.
Существует прямая зависимость между количеством книг, переведенных с тех или иных языков в определенное десятилетие или столетие, и количеством лексических заимствований из этих языков в это время. Например, в истории русской культуры до XVII в. преобладали переводы с греческого, в XVII - с латинского, в XVIII и ХІХ - с французского, в ХХ - с английского (хотя, разумеется, во все века были переводы и с других языков). Соответствующей была и динамика заимствований, с той, однако, существенной оговоркой, что огромный и в смысловом отношении важнейший пласт заимствований в русском языке составила лексика, «чужеязычность» которой не ощущается говорящими. Это заимствования из церковнославянского языка — классического языка славянской образованности.
