Горыныч окликнул:
-Сержант Колганов!
Саня оглянулся. Рядом с командиром – тоненькая девчонка. Где только камуфляжную куртку нашли на такую, – Саня удивлённо-насмешливым взглядом окинул девчонку.
А в её хмурых глазах темнело небушко, – таким оно бывает, когда сгущается вечерняя синь.
Горыныч – позывной командира. Не потому, что змей. Рассказывали, что в одном из окопов рядом с Соломенцевым частенько сворачивался уж: так это, – уютно и будто бы благодарно. Обычный ужик, – видно, вконец растерялся от грохота и запаха гари в степи и не придумал ничего лучшего, как забраться в окоп. Мишка Аверин, водитель артиллерийского расчёта, закурил, устало кивнул на такую идиллию:
- Надо ж. Прям родычается змеюка с командиром.(Родычается – так в Южной России называют общение с роднёй, – примечание автора.
Так и пошло: Горыныч.
-Ты вот что, Саня, – Горыныч протянул сержанту открытую пачку сигарет. – Ты ж у нас здешний? Надо сходить в посёлок, что за балкой, – посмотреть, остался ли там кто-то из местных. Настенька с тобой пойдёт. Медсестра полевого госпиталя, – представил командир девчонку.
Настенька, значит. Кто б сомневался: при такой-то сини в глазах. И волосы – стриженые, правда, но такие золотисто-русые, что глаз не отвести… В общем, – Настенька. Вот только зачем она Саньке в посёлке за балкой.
Здешние шахтёрские посёлки и их окрестности Саня Колганов знал – сам из местных. До его родного посёлка и шахты, где батя с дедом и двумя батиными братьями работали до войны – километров тридцать отсюда. И в посёлке за балкой бывать приходилось: на мотоциклах ездили с пацанами на дискотеки, ну, и, само собой, нередко драки случались…
-Сам схожу, товарищ командир. – Саня кивнул на Настю: – Девчонке там нечего делать. Да и дорогу – как дожди и танки прошли – не отличишь от остальной степи.
Настя окинула Саню заносчивым взглядом:
- А ты и сапоги от босоножек не отличаешь, смотрю.
Саня покосился на её ноги: ну, да, сапоги… Хоть и самые обычные, форменные, а на ней кажутся такими изящными, – прямо модельными. Как раз – для здешнего чернозёма, особенно – после дождя со снегом и танков.
Командир объяснил:
- Настя – медсестра. По посёлку били несколько дней. Причём – не только по шахте, больше – наугад, будто для потехи: а чего ж, – не своими ж снарядами… Надо выяснить: не остались ли там раненые, есть ли медпункт.
Санька вздохнул. Забрал у Насти большую санитарную сумку. Синь в глазах возмущённо и вызывающе всколыхнулась, но гнев тут же сменился растерянной девчоночьей благодарностью.
Грунтовая дорога, что вела через степь к посёлку, превратилась в большущие, чуть подмёрзшие за ночь комья земли. Саня остановился. Огляделся, сдвинул брови:
-По-над балкой пойдём. Так до посёлка чуть дальше будет, чем по прямой, но сейчас мы быстрее дойдём по сухой траве, а не по этим колдоё… – Санька поспешно поправился: – колдобинам.
По траве идти было легче. Скользко, правда: проглядывало солнце, и иней таял. Иногда девчонка виновато и стыдливо хваталась за Санькины плечи. А он старался шагать не слишком широко и быстро, – чтоб она успевала… Оглянулся через плечо:
- Сама-то откуда?
На сердце отчего-то потеплело, – оказывается, и Настя – здешняя. Санька усмехнулся: землячку даже по разговору слышно.
Путь, как водится, короче стал, – когда разговорились. Посмеялись даже: выяснилось, что и в Санькиной, и в Настиной школах литературу преподавали учительницы с одинаковым именем-отчеством: Марья Кирилловна. Совпало, понятно, и то, что между собой ученики называли учительниц литературы Машами Троекуровыми. И учительницы одинаково радовались, что изучение творчества Пушкина всё же не прошло бесследно: события и имена героев из романа «Дубровский» хоть как-то остались в памяти озорников и оболтусов.
А когда вошли в посёлок, Настины реснички снова растерянно вздрогнули…
В горестном карканье ворон тишина казалась лишь отчётливее. Как в неправдоподобном сне: высокие, красивые, по-здешнему добротные дома стоят без крыш… Вместо светлых, просторных веранд – груды разбитого шифера, обгоревших досок и кирпичей. И обгоревшие яблони и груши – во дворах, у колодцев, в садах…
Посёлок маленький, и в полчаса Саня с Настей обошли все улицы. Узнали школу, – хоть она, молчаливо и безысходно пригорюнившись, тоже стояла без крыши. Чуть дальше – детский садик «Ласточка». Стены и крыша изрешечены осколками снарядов. На детской площадке – искорёженные качели, разбитые деревянные домики и песочницы с расплавленными пластмассовыми совочками. Настя задержала взгляд на одном таком домике, зябко повела плечиками: обугленные стенки… и лишь на одной сквозь чёрную копоть проглядывает нарисованная полянка с крупными ромашками и весёлыми зайчатами.
Под скамеечкой – забытый яркий мяч.
Здание шахтного спуска-подъёма тоже разбито. В окнах медпункта выбиты стёкла.
Саня с Настей вернулись на крайнюю поселковую улицу. У одного дома Настя остановилась, подняла на Саню глаза:
- Давай зайдём?
Над комнатой серело небо… А на полу, среди кусков штукатурки – стопка выстиранного и выглаженного белья: простыни, пододеяльники, наволочки… детские маечки и футболочки, мужские тельняшки. Настя взяла полотенце, вытерла пыль на полке шкафа, аккуратно сложила бельё.
А рядом с детской кроваткой – кукла. Настя подняла куклу, отряхнула от пыли косички и платьице, улыбнулась… и вдруг заплакала.
Саня растерянно взъерошил волосы: девчонка…
А перед Саниными глазами откуда-то взялся туман. Саня поспешно отвернулся, закурил.
И в эту минуту начался миномётный обстрел посёлка – неожиданный, необъяснимый… Били крупным калибром, – с той стороны, из-за реки. Наугад, сумасбродно: вдруг какие-то дома уцелели… и кто-то остался в опустевшем посёлке…
Саня вспомнил, что в самом конце двора заметил погреб. Схватил за руку Настю. А она прижимала к себе куклу и санитарную сумку. Во дворе оглянулась: около летней кухни сидела собака – обычная дворняжка, рыжая, с белыми лапками и грудкой. Собака, казалось, не испугалась, лишь подняла морду к небу, – завыла в привычном, безутешном горе…
Саня метнулся к летней кухне, подхватил собаку. Она притихла, благодарно лизнула Санину щеку.
А Саня сначала не почувствовал боли – просто сильно, как-то пронзительно, обожгло затылок…
Настины губы побелели. А руки у неё оказались сильными: Санькину голову она перевязала быстро и умело.
На полках в уютном спокойствии стояли банки с огурцами и помидорами, с вишнёвым и яблочным компотом. Из дубовых бочек – ядрёный запах квашеной капусты и моченых яблок.
Настя опустилась на пол, положила к себе на колени Санину голову, коснулась губами его светлой макушки. Саня прикрыл глаза: рвущая боль в затылке будто утихла, просто чуть кружилась голова.
И их обоих закачали какие-то большие, мягкие и сладкие волны. Саня приподнял голову, нашёл Настины губы…
Там, наверху, не смолкал грохот.
А им казалось, что они знают друг друга целую вечность. Так и было. Это – целая вечность: бездорожье по-над балкой, по траве в инее… Рассказы о школе, об учёбе в медучилище и в горном техникуме, об отцах, что у обоих ушли в шахтёрское ополчение ещё в четырнадцатом, пустой посёлок, разбитая шахта, дом без крыши, что разбитыми окнами смотрел в сереющую даль, на степные курганы…
Это и была целая вечность, за которую они успели стать друг другу родными.
И им обоим, мальчишке и девчонке, которым едва по двадцать исполнилось, нужна была эта простая и застенчивая ласка.
Обстрел утих, когда уже стемнело.
А Саня и Настя ещё целовались, – лежали на его камуфляжной куртке…
Потом Настя наново перевязала Санину голову. А он помог ей надеть сброшенные сапоги. Спросил:
- Куклу ты с собой возьмёшь?
Настя взмахнула ресничками:
- Да. – Доверчиво призналась: – Я любила кукол. Уже большая была, а всё равно любила. А ещё… хотела, чтобы когда-нибудь у меня дочка родилась.
И снова заплакала…
Саня бережно прижал её к себе. Расслышал стыдливый шёпот:
- А вдруг у нас с тобой… дочка родится.
На секунду Саня затаил дыхание. Уверенно сказал:
- Конечно, родится. Только сначала – сын: у девчонки должен быть старший брат.
По бетонным ступенькам они поднялись из погреба в пахнущую гарью черноту.
Саня присвистнул, похлопал себя по колену:
- Как тебя, рыжая?.. Динка?.. Пойдём с нами, – чего тебе здесь одной.
Рыжая собачка с белыми лапками послушно бежала рядом с Саней и Настей.
В одной руке Саня нёс санитарную сумку. А другой сжимал Настину ладошку, ни на минуту не выпускал её из своей руки.
Навигация по каналу «Полевые цветы»
