А на деньги, что пропил народ,
На Меркурий летит звездолет...
Пьянство на Руси в XVII веке
Б.Н.Григорьев
По материалам статьи В.Соколова «Пьянство на Руси в эпоху первых Романовых и меры борьбы с ним», основанной на документах Разрядного приказа и опубликованной в журнале «Голос минувшего» том 9, сентябрь.
Пьянство, ставшее в эпоху правления Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича Романовых социальным бедствием, В.Соколов связывает с неблагоприятными для России внешними и внутренними историческими условиями и т.н. кабацким самоторжием, установившимся в XVI веке. Хорват Юрий Крижанич (1618-1683), философ, писатель, богослов, историк и лингвист в своей книге «Русское государство в половине XVII века» в 1661 году писал:
«…Да ты бы весь широкий свет кругом обошёл, нигде бы не нашёл такого мерзкого, гнусного и страшного пьянства, яко здесь на Руси».
Сущность кабацкого самоторжия сводилась к тому, что торговля хлебным зелёным (зелье!) вином, пивом и мёдом со времён царя Ивана Васильевича Грозного стала монополией царской казны. Кабацкий «поход» стал надолго основой государственного хозяйства. Государство, начиная со времени Алексея Михайловича Тишайшего, сознавая весь вред и ужас повального пьянства, продолжало на протяжении четырёх веков развиваться за счёт «напойных» денег населения.
Кабацкие доходы, как и другие налоговые поступления, собирались «верными» и надёжными целовальниками, избиравшимися всем миром. Трудились целовальники денно и нощно безвозмездно, самостоятельно заготавливая «продукт», отвечая за недобор своим имуществом, а при его несостоятельности за недобор отвечал связанный круговой порукой мир, то бишь пьющий народ. Инструментом для выколачивания средств при недоборе стал т.н. правёж – следствие, назначаемое Разрядным приказом.
Другой формой торговли алкогольными напитками был т.н откуп. Откупщик, «давая по себе крепкие поруки», обязывался представлять в Белокаменную оклад с прибылью, а всё, что он получал сверх оклада, т.е. договорной суммы, он оставлял в своём широком кармане. И целовальники, и откупщики были обязаны через год службы отчитываться в Москве в приказе Новые Четверти и Большого Прихода. Обыкновенно расчеты с откупщиком редко обходились без правежа, если, конечно, он не был «ведомый плут и вор».
Целовальники и откупщики вербовались обычно из посадских людей, пушкарей, казаков и реже – из крестьян. Наряду с казёнными кабаками, существовали и кабаки, жалованные боярам, помещикам, вотчинникам и …монастырям. Бояре получали кабаки в кормление – вошло в обычай «жаловать тамгой[1] и кабаком». В 1651 году князь Иван Лобанов Ростовский бил челом к царю о получении кормления: «крестьянишкам моим ездить в город далече; пожалуй меня холопа своего вели, государь, мне в моих вотчинках устроить торжишко и кабачишко».
Москва ревниво следила за своей монополией и всячески преследовала кормчество – самовольное изготовления зельных напитков. Царь Михаил Фёдорович писал в Новгород: «корчмы выймати у всяких людей и чтоб опричь государевых кабаков никто питья на продажу не держал». Тишайший царь строго контролировал кормчество в монастырях. Он писал в Новгород: «а буде монастыри учнут торговать вином, то по сыску чинить наказание». Соборы 1667 и 1679 г.г. подтвердили запрет кормчества в монастырях.
В 1620 году, Михаил Фёдорович и его отец патриарх Филарет, ведя переговоры с английским купцом Джоном Мериком, признавались, что «кроме таможенных пошлин и кабацких денег, государевым деньгам сбору нет». Так как же тут было не процветать пьянству?
Попытки бороться с пьянством были, и о них рассказывает автор статьи.
Так в 1624 году тобольский воевода боярин Юрий Яншеевич Сулешов (1584-1643), отпрыск знаменитого крымско-татарского рода, отправленный царём Михаилом в Сибирь с целью «во всех сибирских городах искати во всём государевой прибыли», доносил, что был вынужден закрыть кабак в Тобольске и зерновой откуп в Таре, так как служилые люди пропивали и проигрывали в зернь свои «животишки и оружие…сами себя из самопалов убивали и давились».
Аналогичную картину пьянства и упадка воинской дисциплины в 1633 году констатировал князь и воевода Брянска Василий Большой Григорьевич Ромодановский (?-1671). «Велел я холоп твой», - доносил он Михаилу Фёдоровичу, - «собрать московских и брянских стрельцов к съезжей избе к смотру, и стрельцы пришли …пьяни и шумели». Допрошенные воеводой стрелецкий голова и сотники рассказали, что вернувшиеся из похода стрельцы напились в брянских кабаках, и унять их не было мочи. Ромодановский пишет, что служилые люди пропивают в кабаках платье и всякую служилую рухлядь, а откупщики принимают их в счёт уплаты за вино, отчего чинится великое воровство. Князь предлагал закрыть часть кабаков, особенно на масленицу и в «годовые праздники», но в ответ получил от царя отписку с указанием, «чтобы ратным людям у пойла на кабаках ружья б и платья не пропивать и ворам наказанье чинить и пьяным на караулах и на сторожах не быть».
Этим и ограничились, а «воровство» и пьянство продолжалось по-прежнему. Ромодановский, указывая на то, что Брянск находился на границе с враждебной Литвой и что пьянство среди стрельцов было чревато нехорошими последствиями, снова предложил закрыть хотя бы часть кабаков в городе, но в ответ получал всё те же «общие указания» о том, чтобы стрельцы в кабаки не ходили, «ратную збрую» там не пропивали, «а которые учнут ходить и пропиватца, наказанье чинить и в тюрьму сажать». Точка.
О пьянстве стрельцов доносили из Алексина, где подвыпивший стрелец Иван Анцыгин начал громить кабак (вероятно, отказавший ему выдать вина), а посланного воеводой Иваном Полтевым для увещевания денщика убил, а самого воеводу «облаял». Епифаньский воевода доносил на сотника Ивана Маркова в том, что он «пьёт и ворует и по вестем в город и на караул и к стрельцам не ходит и в государевых делах ни в каких его не слушает».
В.Соколов пишет, что при царе Михаиле Фёдоровиче (1613-1645)каких либо кардинальных мер против пьянства не предпринималось, и дело ограничивалось отписками и общими указаниями.
Первые годы правления его сына, Алексея Михайловича Тишайшего, 1629 г.р. (1645-1676) также ничего не меняли в сложившихся обстоятельствах, а с мест продолжали поступать донесения о повальном пьянстве среди ратных людей. Типичным в этом отношении является донесение Тишайшему в 1650 году мещовского воеводы Михайла Дурного: «Многие, государь, казаки на кабаке ружья и платье пропивают и зернью играют». Воевода пытался оказать влияние на откупщика «мещовского казака атаманова сына Ивашки Самойлова», усиленно спаивавшего «для своей бездельной корысти» казаков. Но Ивашка Самойлов чувствовал себя вправе, увещевания воеводы игнорировал и даже вместе с пьяными казаками его «облаивал».
В высшей степени характерна челобитная ливенских детей боярских, сообщает нам Соколов: они всем городом в 1651 году били челом о восстановлении их старинной привилегии «вино курить и пиво варить без явочно и беспошлинно». Убийственной явилась мотивировка их челобитной. «А мы холопи твои», - писали ничтоже сумняшеся ливенцы, - «люди адинакия (sic. В.С.), а места наши украянныя и безпрестанна мы бываем на твоих государевых службах и воды пьём из розных степных рек и от розных вод нам, холопем твоим, чинятца скорьби и без питья нам, холопем твоим быть нельзя». И так же нагло и беспардонно заключили свою челобитную: «Вели, государь, нам вино курить и к Господским празником хто Богу должен пивка сварить безъявочно и бемпошлинно, чтоб нам от скорьбей в конец не погибнуть».
В конце концов, царь начал задумываться: так продолжать было уже нельзя.
В начале 1652 года, не без влияния патриарха Никона, видевшего в пьянстве одну из главных причин «душевредства», Алексей Михайлович задумал широкую реформу кабацкого дела. Сущность реформы сводилась к тому, чтобы, не подрывая притока в казну «напойных денег», сократить безобразное и разорительное пьянство с сопутствующим ему ростом преступности и упадка воинской дисциплины, т.е. совместить несовместимое.
В феврале 1652 года по городам были разосланы грамоты, в которых объявлялось, что с нового года, т.е. с 1 сентября 1652 года, «в городах кабакам не быть, а быть по одному кружечному двору», а целовальникам и откупщикам предлагалось большого количества питейных напитков не запасать. Запрещалась торговля алкоголем в Великий пост и на Светлой неделе – кабаки в это время воеводы должны были опечатать. В городах, где располагались стрельцы, было воспрещено продавать вино в долг и под заклад – виновные в этом подлежали ссылке в Сибирь «с отписанием животов на государя». Запрещалась ночная торговля вином и пивом. Количество продаваемого одному лицу вина ограничивалось одной чаркой. На кружечных дворах запрещалось «питухом сидеть и зернью и в карты играть, а также допускать скоморохов со всякими бесовскими играми и харями». Иноки и священники в питейные дома не допускались. В небольших сёлах кабаки закрывались вообще.
В августе 1652 года был созван «собор о кабаках», на котором обсуждались детали реформы. Среди участников собора был Никон, избранный в патриархи накануне в июле месяце и считавшийся самым рьяным противником пьянства. Это по его совету царь распорядился о запечатывании кабаков в Великий пост и на Светлой неделе, а в Новгороде заменил кабаки на кружечные дворы. Никон советовал царю проводить реформу, не считаясь с недобором кабацких денег в казну.
Из постановлений собора наиболее эффективной мерой, по мнению Соколова, был запрет продавать вино во время постов и в государственные праздники. Впрочем, казна от упомянутых мер страдала не очень сильно из-за повышения цены на алкоголь. Кстати, из-за технических неудобств в установлении фиксированной цены на мёд и пиво их продажа запрещалась вообще. Наконец, казна избавлялась от конкурентов – частные кабаки были закрыты, в том числе в вотчинах и поместьях бояр и вотчинников Таким образом торговля вином сосредоточивалась в основном в крупных городах и крупных торговых сёлах и при том исключительно в руках государства.
Как было упомянуто нами выше, царь своей реформой пытался совместить две противоречащие друг другу вещи: не потерять доходов в казну и резко сократить пьянство путём ограничений на винную торговлю. Недаром в грамоте, посланной в Углич, содержалась одна любопытная оговорка – денег «собрать перед прежним с прибылью». Так что реформа 1652 года своей цели - ограничение пьянства – не достигла, в ходе её практического применения многие положения были отменены: в 1653 году частично отменили временные ограничения, а в 1659 году последовала полная их отмена. В том же 1653 году была восстановлена торговля пивом и мёдом.
В Москву полетели челобитные и жалобы от целовальников и откупщиков по одному типу: «На твоём государеве дворе питухов мало и пить стало некому», а потому «большие оклады (т.е. плановые задания, Б.Г.), как были кабаки, с нас холопей и сирот твоих вели снять и оклады в городах учинить против сборов с кружечных дворов со 161-го (1653) году, чтоб нам холопем твоим в конец не погибнуть». Москва старалась не потакать таким поползновениям, но эффективно контролировать ситуацию на местах не могла.
И последнее, но не менее важное: администрация на местах, оказывая покровительство целовальникам и откупщикам, фактически саботировали реформу сразу и на корню. Быстро - на треть - подскочило кормческое производство алкоголя (самогоноварение!) и тайная его продажа на кружечных дворах (кто жил в советское время, тот хорошо это знает, Б.Г.) Доходы кабатчиков резко возросли, но в казну они не попадали. Контролировать все эти явления царская администрация была не в состоянии, население платило за алкоголь, пиво и мёд повышенную цену и выражало реформой недовольство. Довольны реформой были воры и явные плуты среди целовальников и откупщиков. Получилось как всегда: хотели, как лучше, а получилось…Пьянство не уменьшилось – сократились доходы в казну из кабацких денег.
Воевода из пограничного с Польшей города Недрыгайло доносил в 1653 году в Разряд, что боярские дети Тимофей Кожевенский и Михайло Сунбулов, «у меня, холопа твоего, не спросясь за рубеж ездят для пойла. Меня, холопа твоего, достоль не слушают по вестям и сторожам не ездят, твоей государевой службы не служат, и на них смотря, многие люди пропиваютца, за рубеж, государь, без ведома ездят и пропивают ружьё и платье». Не лучше было и в Москве: 26 мая 1654 года боярин князь Пронский с товарищи писал царю, бывшему в походе, что «многие всяких чинов люди меж Петровских ворот и Трубы по валу кругами сидят и зернью и в карты играют и вино пьют». Для задержания сих людей были посланы стрельцы, которые задержали «двунадцать человек, да с ними принесли калиску, в чём бывает вино, да четыре чарки, двои карты да зипунишко».
Особенно распространено было пьянство среди стрельцов и казаков в походах. Князь Куракин в 1655 году во время войны России с Польшей докладывал из Киева: «Солдаты емлют твои, государь, кормовые деньги многие и на кабаках пропивают, а мы холопи твои их солдат от тово унимаем всякими мерами и в тюрьму сажаем и наказанье чиним жестокое и унять их, государь, никакими меры их немочно». И в каких же кабаках солдаты пропивали кормовые деньги? Князь Куракин называет кабак киевского митрополита Селиверста и кабак михайловского архимандрита Феодосия, находившиеся за городом, а также кабаки гетмана (Хмельницкого? Б.Г.) и прочих должностных лиц. Селиверст и Феодосий просили разрешить открыть свои кабаки и в городе, но «мы холопи твои велеи выслать их вон и питья продавать в городе не велели». В то же время Куракин сокрушается, что запретить им продавать зелье за городом он не мог – нет прав.
Душеспасительные беседы и просьбы не пускать ратных людей в кабаки на откупщиков не действовали. Более того, Куракин предупреждает царя, что с их стороны могут последовать на него жалобы. Князь однако не смущался ничем и прибегал в борьбе с пьянством среди ратных людей к самым решительным мерам, вплоть до закрытия кабаков, не взирая на лиц, которым они принадлежали. А в конце донесения князь резко меняет свою точку зрения и, чтобы помочь казне «пропойными» деньгами и понравиться царю, предлагает открыть в Киеве …особый кабак для ратных людей (!).
Солдаты, не считаясь с запретительными мерами и создавая конкуренцию целовальникам и откупщикам, занимались кормчеством и продавали свой продукт в «неуказное» время и где им заблагорассудится. Их воинские начальники, как, например, голова великолукских стрельцов Сергей Стеншин, зачастую поощряли их «озорство». Стеншин выставил караул своих стрельцов у входа в кружечный «государев» двор и приказал им не пускать в него «питухов», дабы они пользовались только кормчным вином. Вообще дисциплина среди стрелецких начальников тоже оставляла желать много лучшего. Отправленный «для пересмотра стрельцов» (с ревизией) в Белёв Леонтий Желтухин в 1675 году докладывал, что белёвский стрелецкий голова «для своей безвестной корысти» распустил свих казаков по окрестным деревням, «пьёт и бражничает по многи дни, а твои, великого государя всякия скорыя дела посылками мотчаютца». Князь Григорий Ромодановский доносил из Курска, что полковник Острогожского полка «живёт шатко, чинитца непослушан и, напився пьян, с челядью своею … всяких чинов людей бьёт безвинно; да он же, взяв насильством жонку вдову Настьку, держал у себя на дворе и блудное насильство ей чинил».
В донесениях воевод эта картина всеобщего пьянства, пишет автор статьи, ещё расцвечивается мрачными красками разврата, азарта, убийств, насилий и озверения почти до потери человеческого образа и подобия. Проникало пьянство и в монастыри. В сентябре 1668 года карачевскому воеводе чёрный диакон Иван подал челобитную на Карачевского вознесенского монастыря Тихоновы пустыни игумена Афанасия: «Игумен…пьёт и бражничает, старцев и крестьян побивает своими руками, увечит, в чепь и железа без вины сажает и монастырскую казну тащит и пропивает, с кабака покупаючи, пьёт без перестани, в твоём, великаго государя, богомолье и, напився пьян, крестьянок сильничает».
…И подьячие тоже пьянствовали. В.Соколов приводит несколько «ярких» примеров из донесений воевод: «подьячие Окашка Лепендин да Микифорка Паншин – пьянчики с кабака не сходят безпрестанно пьют» (Мценск, 1667 год); подьячий Карп Кобзуев «в съезжую избу мало ходит, на кабак безпрестанно, пьёт и бражничает…людей побивает, а в съезжую избу приходит напився пьян» (Гремячий, 1675) и т.п. Голштинский путешественник, историк, литератор и пр. Адам Олеарий (1599-1671), несколько раз побывавший в Москве, писал, что пьянство в России, вопреки принятым царём Алексеем Михайловичем запретительным мерам, нисколько не уменьшилось: после реформы 1652 года он насчитал в стране больше 1000 кружечных дворов.
В конце своего обзора В. Соколов останавливается на описании ситуации в Пскове, где в 1665-1666 г.г. воеводой был А.Л.Ордин-Нащокин (1605-1680). В Пскове, пограничном городе, «питухи», наряду со своим родным зельем, могли вволю пользоваться привозными винами, завозимыми в город иностранными купцами, и местные целовальники и откупщики страдали от недобора денег.
Афанасий Лаврентьевич видел, что большой пользы казне от псковских кабаков не было – было с ними больше мороки, и он решил все их закрыть и ввести свободную торговлю вином – в т.н. шинках. Он ввёл на эту торговлю налог по 2 деньги с рубля прибыли. Если же кто станет заниматься торговлей только алкоголем, то налог увеличивался до гривны с рубля. Результаты сказались немедленно: хлеб в Пскове подешевел, былые беспорядки вокруг кабаков, «где всякое безчиние и смрад был», исчезли, «а всяким людям от выемок и разоренья свободнее» стало.
Но недолго пришлось псковитянам пользоваться этой свободой.
В Псков был назначен новый воевода – князь И.А. (Тараруй) Хованский (начало XVII в.-1682), старый противник Ордын-Нащокина, человек старой закваски и не терпевший никаких новшеств. Естественно, он поломал порядки, установленные Афанасием Лаврентьевичем, и писал царю, что в шинках «пьют безвременно и оттого всякому дурно». Московские сторонники «пропойной мзды» послали в Псков указ: «Шинки оставить, а быть по прежнему кабакам по старым местам и отдать на откуп, а если откупщиков не будет, то сбирать на веру лучшим людям». Лучших людей в Пскове было достаточно, и реформа Ордын-Нащокина приказала долго жить.
«Борьба (с пьянством, Б.Г.) была неудачна потому, что причины пьянства лежали гораздо глубже», - заканчивает В.Соколов свою статью, - «в толще народного быта, с которым реформаторы совершенно не считались, и были в неразрывной связи с общими историческими условиями – с отсутствием определённой финансовой программы и средствами её проведения в жизнь».
Наш комментарий
Борьба с пьянством в Советском Союзе началась очень рано: первая кампания проходила в 1918-1928 гг.., потом были кампании 1929 года, 1958 года, 1972 года и, наконец, егорлигачёвско-горбачёвская кампания 1985-1990 гг.. Результаты её всем нам хорошо известны: с одной стороны, вроде снизились потребление и смертность, увеличились рождаемость и продолжительность жизни. Но… в массовом сознании реформа воспринималась как абсурдная, возникла теневая экономика, был нанесён ущерб госбюджету, были вырублены виноградники, возник дефицит сахара и пр.
Встаёт вопрос: считались ли реформаторы 1985-1990 гг.. с историческими условиями и, главное, как глубоко они проникли в толщу народного быта, прежде чем начинать реформу?
[1] Тамга – родовой фамильный знак, печать, который ставился на родовое имущество, включая скот.
