До 300-летия со дня официального основания Сакмарского городка, первого русского поселения на территории современной Оренбургской области осталось чуть более 500 дней. Наша газета продолжает публикацию статей, посвященных истории нашего родного села.
Представляем вашему вниманию новое исследование известного сакмарского краеведа Николая Ивановича Маркова, посвященное жизни, укладу, традициям сакмарцев, сакмарского казачества.
Николай Марков
Заголовок моей статьи, затрагивающей очень важную в жизни сакмарцев дату – 300-летие со дня образования казачьей станицы, назван по имени произведения советского писателя Валериана Правдухина.
Уроженец оренбургской станицы Таналыкской написал его в 30-е годы прошлого века. К сожалению, об этой книге сегодня мало кто знает. Но для меня, наряду с двумя поэтическими сборниками писателя и поэта, однофамильца Сергея Маркова, она остается одной из самых ценных книг домашней библиотеки.
Роман-эпопея «Яик уходит в море» повествует о жизни уральского казачества периода конца 19-го и начала 20-го века. Основные события происходят на одном из хуторов, обитатели которого вовлечены в самые различные процессы, порой трагические, происходившие в тот период на территории казачьего войска. Он читается увлекательно и заставляет сопереживать многим героям романа.
Но для меня главным достоинством произведения стал его язык. Семья родителей писателя долго жила в Уральске и он, по-видимому, хорошо усвоил разговорную речь уральских казаков со всеми ее нюансами, вводными словами и образными выражениями. И мне было чрезвычайно интересно ощущать, насколько она близка нашему говору, лишь с тем различием, что мы «окали», а они «акали».
Признаюсь, что я и сейчас иногда достаю книгу и, листая ее, при встрече знакомых, но давно забытых слов типа «увей» или «таблак», погружаюсь в мир старой Сакмары, домашних дел и детских забав. Полную луну станичники в романе называли «казачьим солнышком» и мне сразу вспоминается поздний летний вечер, когда я мальчишкой возвращался домой с отцом из Сакмарской МТС, где он тогда работал. Было очень светло, и отец, глядя на яркий диск, сказал тогда: «Как светит луна – казачье солнышко».
Именно этот роман и описание в нем жизни и быта уральских казаков натолкнули меня на мысль о статье в газете, затрагивающей тематику будущего 300-летнего юбилея, с размышлениями о том, насколько предки сакмарцев и их потомки являются «уральцами», проживая почти три века в Оренбургском крае.
Как известно, «пальма первенства» в основании Сакмарского городка принадлежала яицким казакам. Они нуждались в хлебе и лесе, и именно этим, прежде всего, руководствовалось войсковое начальство, направляя на поиски подходящей территории для поселения, отряд атамана Арапова.
Но он прибыл сюда не на пустое место. На соседней высоте уже существовало простейшее поселение исетских (сибирских) казаков и «охочих» людей, называемых обычно сибирскими «сходцами». Эта группа, искавшая привольные места, и спасавшаяся от различного рода угнетений, по большей части состояла из беглецов из североуральских, сибирских заводов и старообрядцев. Возглавлялась она, как гласит предание, тоже беглым заключенным Шадринской крепости, атаманом Иваном Горевановым.
Они действовали на свой страх и риск, за ними не стояла какая-либо организующая или влиятельная сила. Поэтому выступать в роли устроителей крепости данное сообщество не могло по вполне понятным причинам. Но все это было у атамана Арапова, который действовал по поручению руководства войска и правительственных чиновников. Его активная деятельность завершилась подписанием 19 июня 1725 года императрицей Екатериной I грамоты, разрешающей ему сооружение крепости на реке Сакмаре и вооружение ее пушками. Грамота была послана в Яицкий городок атаману Меркурьеву.
А за почти месяц до этого правительствующий Сенат, обсуждая данный вопрос, сделал в своем решении примечательную запись: «но только быть ему, Арапову со товарищи под смотрением атамана Меркурьева и других яицких старшин». Этим решением все собравшиеся на тот момент на месте будущего поселения люди были уравнены в правах, но с обязательной принадлежностью к Яицкому казачьему войску.
Но проблемы на этом пути начали возникать сразу же после устройства укрепленного казачьего поселения. Под защиту его пушек начали массами стекаться беглые русские люди, большинство среди которых составляли старообрядцы, пытавшихся в диких необжитых местах найти свободу от религиозных преследований официальной церкви.
Но власти не могли безразлично относиться к подобному процессу, подрывавшему основу государственного порядка и приводившему к бесконтрольному росту численности населения Сакмарского городка. Ответом на него стал правительственный указ, которым предписывалось послать из казанского гарнизона штаб-офицера с конвоем на Яик, чтобы, взяв оттуда 100 человек казаков, идти в Сакмарский городок. В документе указывается, что он заселен яицкими казаками, но стал «притоном заводских, помещичьих, архиерейских, монастырских и дворцовых крестьян...». Всех беглых, скрывавшихся там, приказано было переловить и отправить в Уфу, оттуда под конвоем разослать в прежние места их жительства.
Но ни это, ни последующие мероприятия правительства подобного рода (1738 и 1744 гг.) не оказали влияния на сакмарцев и не сократили потока беглых людей в Сакмарск. Возможно, этому способствовал тот факт, что многие из них несколько лет назад сами были беглыми и поэтому хорошо понимали тех, кто искал здесь защиты. Нельзя сбрасывать со счетов и экономическую выгоду от дешевой рабочей силы, используемой, в первую очередь, на заготовке и сплаве леса.
В результате, количество таких людей в Сакмарске быстро росло, а число яицких казаков, как можно видеть из донесения атамана Арапова в Военную Коллегию, не превышало даже в 1730 году 60 человек. Тогда правительство, видя, что запретительные меры не дают ожидаемого результата и что население Сакмарского городка быстро увеличивается за счет беглых людей, что могло привести к отрыву Сакмарского городка от Яицкого казачьего войска, решило укрепить основной костяк населения за счет выходцев казаков из основных мест его расселения.
Специальным указом от 6 мая 1736 года на имя Румянцева Военная Коллегия приказывает: «В Самарском городке быть казакам тремстам человекам, добрым и оружейным, прибавить к обретающимся там наличным из яицких казаков, выбрав лучших и пожиточных, и всем этим сакмарским казакам давать как денежное, так и хлебное довольствие, равное с яицкими казаками. Только -онным сакмарским казакам никаких пришлых людей под тяжким штрафом не принимать и быть – по силе, состоявшейся в правительствующем сенате в 1725 году резолюции, – под усмотрением яицкого войскового атамана и старшин по-прежнему».
Мне кажется, что именно это решение положило началу формированию сакмарского казачества – удивительного сплава вольных людей с Яика (Урала) и Исети, «приправленного» выходцами («сходцами) из сибирских слобод, а также беглым, преимущественно старообрядческим «людом», из различных уголков России. Процесс, в ходе которого Бородины, Болдаревы, Бурлины, Тушкановы и другие представители «яицких» фамилий, вместе с Чердинцевыми, Беловыми, Марковыми, Горюновыми и их собратьями с «северных» территорий, становились единым сакмарским народом, вряд ли был затяжным и сложным. Этому способствовал, на мой взгляд, целый ряд сближающих факторов.
На первых порах главным выступала защита от нападений беспокойных соседей – кочевников и она решалась совместным строительством укрепления на выбранном месте и вооружения его пушками.
Сближающим моментом являлась и вера поселенцев. Подавляющее большинство с обеих сторон являлись старообрядцами, и поэтому создание новых семей не превращалось в какую-либо трудноразрешимую проблему.
Мужчин объединяла общая военная служба, которая кроме различных командировок, в первые десятилетия заключалась в охране «границ войска от киргиз и башкир». Но, пожалуй, основную роль сыграли новые условия производственной деятельности. Поселившиеся в Сакмарске яицкие казаки были лишены войсковыми обычаями, имевшими силу закона, права рыболовства на Яике (Урале) и в Каспийском море. Они сохранялись только за коренными обитателями войсковых земель.
Бывшим рыбакам, помимо воинских обязанностей, пришлось становиться хлебопашцами, а также заниматься лесным промыслом: рубкой и сплавом леса по Сакмаре и Яику. Новые условия труда еще более сближали их с первонасельниками Сакмарска – сибирскими «сходцами» и выходцами из крестьянского сословия. У них яицкие поселенцы заимствовали способы обработки земли, сельскохозяйственные орудия и сорта хлебных растений.
Каждая группа основателей казачьего городка приносила на сакмарские берега свои привычки, традиции и особенности говора, которые, попадая в «плавильный котел» совместного проживания, сформировали своеобразный уклад жизни и быта обитателей станицы. Не могу быть точно уверенным, но мне кажется, что данный процесс в основном завершился в 70-е годы 18-го века.
К этому времени большинство жителей крепости уже принадлежало к ее коренным обитателям, то есть родилось и выросло на берегах Сакмары. Исчезло прежнее деление на выходцев с Яика, исетских казаков, сибирских «сходцев» и беглых людей. Хотя, думаю, что многие еще знали о своем происхождении.
Сформировался и своеобразный «окающий» говор, который, судя по языку героев романа «Яик уходит в море», сохранил основную лексику яицких казаков, но оказался сильно разбавленным словарным запасом переселенцев из северных русских областей и сибирских «сходцев». Между собой сакмарцы называли его старожительским «поречьем», гордились им и старались придерживаться. В результате, в их «живом» языке сохранилось немало старинных слов и метких выражений.
Такая этническая особенность повлияла на поведение наших предков в ходе пугачевского восстания. Если яицкие казаки в своей массе не только поддержали, но и непосредственно участвовали в нем, то сакмарцы, находясь в составе этого же войска, и, ожидая Пугачева «с нетерпением», тем не менее, в военных действиях на его стороне, так и не выступили. И такое обстоятельство, я, прежде всего, отношу на счет той самой «разноплеменности» в ходе формирования одной общности.
С устройством линий крепостей по Яику и Сакмаре опасность набегов кочевых племен постепенно сходила на нет, и казачий городок стал терять свое стратегическое значение, превращаясь в окраинную станицу уже не Яицкого, а после переименования реки, Уральского казачьего войска.
Его не затронуло даже образование в 1743 году Оренбургского казачьего войска. Казалось бы, казачье укрепленное поселение, «под боком» у строящегося губернского центра, должно было войти в состав новой военной структуры. Но этого не произошло. И, по-видимому, главную роль здесь сыграли два ранее принятых правительственных решения, где указывалось, что сакмарским казакам быть «под усмотрением яицкого войскового атамана и старшин по-прежнему». Поэтому все дальнейшее развитие и становление Сакмарска, а затем и строительство его на степной стороне, после «пожарного» 1806 года, определялось из центра, который вместо Яицкого городка, стал называться Уральском.
Время, когда сюда стремились массы «беглого люда», ушло в прошлое. В 19-м веке, вряд ли кто из сакмарцев знал, откуда пришли его предки. Сформировавшаяся общность однозначно определяла свою принадлежность к уральским казакам, хотя и нехарактерным для тех «оканьем». Но это лишний раз свидетельствовало об очень большой удаленности поселения от своего административного центра Яицкого городка – Уральска (свыше 500 км по воде и более 300 км по суше).
Данное обстоятельство отражалось и на различиях в характере военной службы, а также в хозяйственной деятельности: хлебопашество, вместо рыболовства. Тем не менее, административный центр казачьего войска, хотя и далекий по расстоянию, крепко держал отдаленную станицу в орбите своей власти, оказывая влияние на все стороны жизни сакмарцев, включая и бытовые. Именно здесь их принадлежность к уральцам проявлялась наиболее ощутимо.
Как записал в своем исследовании в конце 19-го века П. Юдин: «Оторванные от берегов родного Яика Горыныча, который и до сих пор прославляют в песне»:
Яик, ты наш Яикушка,
Яик, сын горыновый!
Про тебя ли, Яикушка,
Идет слава добрая –
Слава добрая, не хорошая…
Этот пример лишний раз говорит о том, насколько глубоко наши предки самоиндефицировали, то есть ощущали себя яицкими (уральскими) казаками, проживая за сотни километров от основной территории казачьего войска. И хотя они не участвовали наравне с другими в рыбных промыслах по Яику, большинство из них оставались «страстными, записными рыбаками». Упоминаемый ранее автор, в частности, отметил, что «еще теперь у каждого домохозяина сакмарца, даже бедняка, можно встретить, если не сеть, то морду».
Приверженность к рыбалке сохранялась в повседневной жизни и в последующие годы. В пору моего детства компании мужчин, молодых парней и даже подростков с бреднями на берегах реки, ее притоках, озерах и стариц были обычным явлением.
«Записных рыбаков», наподобие нашего соседа Стафея Судакова или семейства моей одноклассницы – Комлевых, отдававших этому занятию все свое свободное время, имелось в большом числе, благо рыбы тогда хватало на всех. Засалмышскую сторону, богатую озерами и карасями, иногда даже называли «золотым дном».
Кровь яицких казаков в жилах сакмарцев еще долго не давала забыть многим о том, чем веками занималась часть их предков. И лишь в последние годы, в связи с истощением рыбных запасов, а также обмелением или высыханием водоемов, включая реку Сакмару, увлечение рыбалкой стало уделом небольшого числа любителей.
Кроме этой стороны повседневной жизни, исследователи, изучавшие сакмарское казачество в разные временные эпохи, отмечали сильное яицкое (уральское) влияние и в других сферах, имеющих, прежде всего, бытовую окраску. Это относилось к кухне, одежде и обрядовым действиям.
Основа кухни все-таки оставалась уральской, но уже без того обилия рыбных блюд, которые готовились на коренных войсковых землях. Тем не мене, пирог с рыбой, да еще с «мокрой» нижней коркой и обязательным квасом в прежние годы был украшением стола в праздничные или свадебные дни. Правда, надо отдать должное выходцы из северных и сибирских краев тоже внесли немалую лепту в сакмарскую кухню, и часть изделий готовится и поныне.
А вот одежда в основном – яицко-уральская традиция, причем с некоторыми азиатскими мотивами. После знакомства с очерком П. Юдина, самой интересной новостью для меня стало узнать, что в теплое время года праздничную верхнюю одежду у мужчин заменял восточный халат, перенятый от киргиз-кайсаков, то есть казахов. Дополненный неизменной форменной фуражкой и широкими шароварами – особое отличие всех казаков, такой наряд смотрелся весьма экзотично. Но уральцы веками жили рядом с кочевниками, и, если судить по роману В. Правдухина, почти сплошь были двуязычными, то есть свободно владели тюркским языком, Поэтому подобное сочетание одежды считалось у них нормой, где бы они не жили, в том числе и у сакмарских казаков.
И все-таки, кроме халата, мужская одежда носила общий унифицированный характер, в отличие от женской, особенно праздничной, которая сразу указывала на принадлежность их владелиц к уральским казачкам. Наиболее образно дал ей характеристику бытописатель Сакмарской станицы П. Юдин: «Наряд женщин несравненно привлекательнее наряда мужчин. Длинная пунцовая рубаха с широкими рукавами, уральский с позументами сарафан, из цветной шелковой или шерстяной материи, подпоясанный длинным гарусным поясом, алая или голубая атласная или шелковая лента в длинной косе, франтовские ботинки с высокими каблуками, довольно красиво представляют типичные особенности наряда сакмарских женщин».
Еще с детства эта одежда запомнилась мне яркостью и необычной расцветкой тканей, в которых усматривалось восточное, среднеазиатское происхождение. Она поражала воображение людей, даже не видевших, а только слышавших о ней.
В конце 30-х годов прошлого века мой отец служил на Дальнем Востоке. Как и многие другие солдаты, он рассказывал о Сакмаре, обычаях и традициях ее жителей. Это всегда вызвало интерес и много вопросов, типа: «что за жена, что за обряд»? Чтобы удовлетворить любопытство людей, ему пришлось написать жене и попросить прислать коллективное фото в старинной праздничной женской казачьей одежде, как говорится « в полном формате».
Снимок, где мама в центре, произвел большое впечатление на сослуживцев, впервые увидевших такой необычный и красочный женский наряд.
Это уральское наследие бережно хранилось практически в каждой сакмарской семье, вначале в сундуках, а в советское время перекочевало в платяные шкафы и шифоньеры. До революции его надевали только в торжественные дни, а позже, вплоть до 60-70-х годов, как и раньше, использовали вместо фаты в качестве свадебного наряда невест. Скажу по себе, что уральские костюмы не только напоминали о казачьем прошлом, но и пробуждали чувство гордости за предков, придумавших и носивших такие необычные яркие вещи.
Продолжение следует...
