Первое, что государство сделало, собираясь восстанавливать промышленность в стране, организовало высокоширотную арктическую экспедицию "Арктика-2007" для доказательства принадлежности арктического шельфа российскому материку. Это выглядит закономерно. Насколько эта инициатива сказалась на интенсивности исследований арктического дна и есть ли сегодня что-то столь же важное для страны, что нужно доказывать?
Это показательный пример, когда была поставлена задача и ее решили. Но после "Арктики-2007" понадобилось еще несколько профильных экспедиций. Есть решение подкомиссии ООН, группа международных экспертов признала расширение границ континентального шельфа. Кстати, доказательная база – модель движения литосферных плит – была предоставлена Институтом океанологии. К сожалению, государство слишком мало таких задач ставит.
Пример сопоставимой программы – как в советское время встала проблема извлечения ЖМК (железомарганцевых конкреций, богатых редкоземельными элементами) и как ее решали. В 1980-х вышло постановление правительства, определена программа по изучению зоны Кларион-Клиппертон, и океанологи и геологи выдвинулись в Тихий океан и на протяжении пяти лет исследовали этот участок.
Как только наше присутствие снижается, нас начинают выдавливать конкуренты. Такая проблема возникла в Антарктике по крилю. Россия давно не работала в научном плане в этом регионе. Мы – Институт океанологии – до последнего там держались и то благодаря туристическим рейсам, которые мы совмещали с наукой.
В 2014 году завершилась федеральная целевая программа "Мировой океан", которая выделяла деньги на исследования. И как только возникла пауза, международные организации сказали: русские никаких исследований не ведут, оценок экологической безопасности не проводят, поэтому промысел для них в этом регионе будет закрыт. Тут же вышел указ президента России и были выделены деньги на экспедиции.
Кто кроме государства может выступать инициатором таких исследований?
Сегодня драйвером науки может быть только государство. Это слишком дорого, поэтому нужна государственная программа. В последнее время стала модной грантовая система, хозяйственные договоры, заказы, но жизнь показала, что исследование океана – глобальная задача.
Мне нравится высказывание океанолога Карла Вунша, который был инициатором в 90-е годы программы WOCE (World Ocean Circulation Experiment), в которой участвовали практически все страны мира. Он говорил: "Современная организация науки, построенная на грантах, не позволяет изучать климатические изменения мирового океана". То есть масштаб настолько огромный, что это под силу только крупному международному научному объединению.
Если мы подходим к менее глобальным задачам, все равно они по плечу только государству. Ни институты, ни ведомства не потянут такую работу. Можно изучить озеро, дельту реки – это возможно, но не в масштабе мирового океана. Необходимо глобальное объединение ресурсов – человеческих, материальных, интеллектуальных.
Система грантов противоречит комплексному подходу решения научных задач. Такой подход применялся в Советском Союзе. И силы были объединены: и биологи, и геологи, и гидрологи участвовали в комплексных исследованиях.
Какие научные направления сегодня наиболее важны и перспективны?
Начнем с того, что фундаментальные исследования нельзя прекращать никогда.
С приоритетами очень просто. Во-первых, климат. Нужно получать информацию и ряды наблюдений. Это среда, в которой мы живем, она влияет на все – на транспорт, на сельское хозяйство, на миграцию населения и на инвестиционную активность. Не зная прогнозов по состоянию климата, не ясно, как мы сможем в этой среде выживать.
Во-вторых, биологические ресурсы. Человечество растет и его надо кормить. Мировой океан покрывает две трети поверхности планеты, и ясно, что суша всех не прокормит и надо выходить в море.
Ситуация по крилю, о которой я упомянул, – чисто политическая. Страны-конкуренты заинтересованы в этом доступном ресурсе, например, для нужд своего птицеводства, чтобы недорого кормить свое население. Это буквально борьба за выживание.
Третье – минеральные ресурсы, как направление изысканий и исследований. Кобальт, магний, железо и другие элементы таблицы Менделеева. Понятно, что – добыча их в океане в промышленных масштабах – это технологии будущего, но если мы в это не инвестируем сейчас, то ничего не будет и после. Весь мир в этом направлении уже работает.
И наконец важное направление исследований в океане – безопасность. Безопасность трубопроводов, подводных кабелей, судоходства и всего, что связано с опасными природными явлениями. Тайфуны, шторма, течения, землетрясения, цунами – все это миллиардные потери, если мы этого не знаем и к этому не готовы. Это все сугубо практическая наука.
И финансировать это нужно постоянно. Почему китайцы так стараются в изучении океана? Они поняли, что отстают. Но за 20 лет они вышли на современный уровень океанологии. К ним пришло понимание, что без изучения мирового океана, стране не быть конкурентоспособной.
Мы ведь долгие годы были лидерами в этой области…
Действительно, Советский Союз давал от 70 до 80% данных по мировому океану. 1970-80 годы – это золотой век советской океанологии. Сегодня мы теряем свое первенство, которое мы удерживали в этой сфере в 1960-е, 1970-е и в 1950-е. Загляните в любую иностранную библиотеку, откройте ведущие журналы по океанологии того времени, например, Deep Sea Research, там советские статьи просто перепечатывали, брали наши издания и подряд переводили. Потому что у нас была передовая научная мысль и такие темы, до которых коллеги на Западе еще не дошли.
Комплексное изучение мирового океана – это весомое советское достижение. Отцы-основатели советской океанологии заложили основы изучения мирового океана как единого целого. Нигде в мире такого не было. И химики, и физики, и биологи – в одной экспедиции вместе ученые из смежных областей знания. Что еще? Была реализована стратегия плавучих институтов. Теперь все признали, что это правильно, хотя долгие годы те же американцы отрицали эффективность такого подхода.
Какие исследовательские суда сегодня нужны РАН, в первую очередь Институту океанографии?
Сейчас нужны все суда. Существующим судам больше сорока лет. Практически кроме геологов, которые заказывали суда в Николаеве, весь академический флот СССР строился на верфях в Польше, ГДР и Финляндии. У нас не было компетенций по строительству научно-исследовательского флота. Сейчас весь этот флот устарел и нужна полная линейка новых судов. Да, плавучие институты в океане остались, но есть прибрежные задачи. Нужны катамараны на сто, двести тонн. Тысячники для изучения морей вдоль берегов Российской Федерации нужны непременно. На Балтике достаточно тысячников, а двух- трехтысячники нужны в остальных акваториях, шеститысячники требуются для работы в океане. Если большие суда – "Академик Иоффе", "Академик Вавилов", "Академик Келдыш" – еще как-то удалось сохранить, то маленьких судов не осталось. На Черном море ничего не сохранилось, на Каспии – ничего нет. Исследователям не на чем выходить в море.
А Вы знакомы с научными судами, которые построила ОСК – "Академик Трёшников", "Северный полюс"?
Соков: "Академик Трёшников" – хорошее и относительно новое судно, я с ним пересекался в Антарктиде. И, кстати, "Академик Трёшников" – современный совместитель, сочетает в себе возможности ледокола, танкера, пассажирского и научно-экспедиционного судна. А "Северный полюс" – это настоящий прорыв. Строительство таких функциональных НЭСов – как раз положительные вещи, которые в последние годы происходят. У гидрометеорологов лучше с судами получается. Я знаю, что для Росгидромета строится еще одно новое научно-экспедиционное судно для выполнения арктической программы. Но сегодня нужны и полноценные исследовательские суда.
Почему ученых непременно нужно звать на строительство научных судов? Что они могут подсказать корабелам?
Мы работаем в океане и понимаем, какие у нас задачи, как стрелу за борт опускать, где оборудование должно быть смонтировано и какая корма нам нужна. Проектировать оснастку без ученых, я считаю, тоже самое, как игнорировать пожелания любого коммерческого заказчика.
На самом деле сейчас те суда, которые заказывались в последние годы, фактически все строились без учета мнения ученых. Даже последние финские суда строились по этому принципу. Концепция такова, что кораблестроители, якобы, лучше знают, что нам нужно. Я сам с этим столкнулся.
У нас был довольно интересный опыт. Большое спасибо Крыловскому государственному научному центру. Они сказали: "Давайте строить корабль мечты". Мы собрали ученых, получили их требования. И, надо сказать, рабочей группе пришлось нелегко: нельзя все пожелания объединить в один проект – должна быть какая-то целевая концепция. Тем не менее, мы концептуально проработали два проекта. Многие участники уходили, хлопнув дверью. Решая такие практические задачи, важно оставаться в рамках разумного и ясно понимать, какое судно мы создаем: универсальное или специализированное. Акустикам нужно одно, геологам – другое, биологам – третье. Почти четыре года мы работали, и создали проекты, которые где-то и сегодня лежат на полке в Крыловском центре. Но это был очень полезный эксперимент, потому что Институт океанологии весь свой опыт, в том числе на западных судах, вложили в эту работу.
Второй эпизод: когда нам в рамках национального проекта предложили спроектировать два судна. Мы занимались этим полгода и тоже выработали рабочую концепцию в пределах суммы, которую нам выделили. И мы донесли свои идеи до проектировщиков. Сейчас эти два судна строят на Дальнем Востоке, но на следующем этапе министерство нас отстранило, сказав, что Институт океанологии ничего не понимает, мы сами все сделаем как надо. Но мы очень сильно продвинусь. Мы создали тот проект, который нас устраивал.
Понимаете, условия всегда ограничены. Если у вас всего два судна, то они должны быть универсальными. Для всех исследователей. И плюс – поскольку нет денег, то суда должны еще и зарабатывать.
Это ведь больная тема про зарабатывание на исследовательских судах…
В идеале, конечно, не надо зарабатывать. Если судно обеспечено государственными деньгами 365 дней в году, то ничего изобретать не надо, надо строить научное судно без всяких задних мыслей. Триста дней корабль в море, месяц – на ремонте, плюс перестои по 5-6 дней. Нужно строить сугубо научные суда и забыть про коммерцию.
Но денег не хватает последние сорок лет, научный флот простаивает 70-80% времени, а некоторые суда и 100%, и встает вопрос о совмещении. Мы совмещали науку с туристическими перевозками тридцать лет. При нормальной организации из всего можно выкрутиться. Туристов летом возим в Арктику, зимой – в Антарктику. Оставались весна-осень, и мы заполняли этот период наукой. Замечательно делали большую науку. Это была эффективная схема на протяжении десятилетий.
Какая экспедиция Вам больше всего запомнилась? Что поразило воображение?
Очень запомнились первые учебные выходы. Нашему поколению повезло: у университета было собственное научно-исследовательское судно "Московский университет". Мы работали на Черном море. Неизгладимое впечатление. Когда был наш первый рейс на "Московском университете", нас выжали как лимон. Начальник экспедиции нас сразу поставил на вахту. До автоматизма доводили все процедуры. Устраивали вахтовые соревнования, кто быстрее: опустить, поднять, отобрать пробу, обработать, перейти на следующую "станцию". Начальник стоял с секундомером, контролируя качество и скорость. Мы просто падали от усталости в конце двенадцатичасовой смены. Когда мы через год пришли на производственную практику, нам показалось, что это санаторий. Но производство тоже запомнилось: это были первые рейсы, заграница, открытый океан, Бермудский треугольник.
А уже в зрелый годы поразила Антарктида. Много где бывал и считал, что меня ничто не может удивить. Но при подходе к Антарктиде – зрелище ошеломляет. Природа в реальном масштабе: волны, течения, невероятные скорости, сумасшедший перенос воды, и масса льда, на фоне которой человек со своей техникой и кораблями просто теряются.
Антарктида – удивительная мощь. И это важно с точки зрения образования. Это даже мне прочистило мозги после 30 лет морских экспедиций. А это надо студентам показывать, потому что молодым людям важно осознавать масштаб – что такое человек. У моего учителя, еще когда меня принимали в аспирантуру, была любимая задачка – он все выражал в джоулях: какова энергия циклона, какова энергия течения, энергия гидростанции. Он спрашивал при приеме, чтобы понять, осознает ли человек масштаб. К примеру: какова энергия циклона и сколько в нем "днепрогэсов". Это же дает масштаб. То же самое с рейсами – студентов надо вывозить в Антарктиду, чтобы они понимали, что такое океанология, чем они, собственно, будут заниматься.
И, конечно, науку нельзя делать без научного флота. Космические измерения, дистанционные измерения, буйки с датчиками — все это необходимо, но без НИСов ничего не получится, потому что большинство научных данных можно получить только с судовой платформы.
И исследования необходимо продолжать.
Подписывайтесь Телеграм-канал ОСК, чтобы следить за событиями судостроительной отрасли в режиме онлайн.
