– Отлично, доктор Валкес. – Назаров говорил буднично, загнав подальше в глубину сознания нотки ликования. Рано ещё ликовать – вначале нужно устроиться! – Приступайте к усиленной обработке всех разведчиков. И вас тоже пусть тоже кто-нибудь получше обработает – с ног до головы. Не забудьте про подошвы. После чего входите все в шлюз. Поставьте режим обработки в нём на максимум – пусть его оборудование всех обработает и повторно. После чего ждём вас тут, внутри. Пора пообедать. А затем нужно выработать план…
Проникновения внутрь. Дегазации.
И освоения помещений этой сферы!
Энди Галопан не скрывал скепсиса в голосе:
– И вы хотите сказать, доктор, что сто с лишним тысяч кубических метров воздуха там, внутри, можно очистить с помощью вот этой фигнюшечки?
– Это действительно немаленькое пространство можно очистить и с помощью половины этой «фигнюшечки», – доктор Хейдигер криво усмехнулся, опустив руку с пробиркой, на дне которой плавала увесистая круглая капля – с миллилитр сиреневой жидкости, – Но нам же желательно – с гарантией. И – только после того, как повыкинем из их сейфов и автоклавов все запасы того, что они там понасинтезировали. Токсин реально – жуткий. Похож по составу на яд одного нашего земного членистоногого. То есть – тропического паучка, не помню точного названия. Но одного миллиграмма достаточно для убийства ста человек. Причём яду не обязательно попадать под, или даже – на кожу.
Достаточно и вдохнуть чуток паров!
– А умеете вы, доктор, вселить оптимизм. – Гуннар тоже усмехнулся, почесав затылок, и покачав седой головой, – И – что? Вот этот… реагент… Тоже надо будет внутри распылить? А сам-то он – не ядовитый?
– Что за вопрос! Ядовитый, конечно! Но! Он полностью распадается после контакта с воздухом. Через пять-шесть часов.
Так что чем раньше мы найдём и выкинем к такой-то матери все эти ёмкости с запасами токсина, тем быстрее можно будет начать обработку внутреннего пространства шара! То есть – действительно распылить раствор вот этой капли!
И, соответственно, тем раньше мы сможем вселиться.
– Понятно, доктор. Думаю, на вскрытие люков их шлюза уйдёт не менее часа. Однако сейчас кому-то из вас всё равно придётся идти с нами. Потому что после проникновения вовнутрь только ваш прибор сможет определить, в каких именно пробирках, или ретортах, или автоклавах, хранится эта гадость. Вы уже решили, кто пойдёт в этот раз?
– Да! Да. Пойду я. – в тоне доктора Хейдигера, разумеется, не слышалось особой радости по поводу предстоящей миссии, но он, похоже, отлично понимал, что отвертеться от этого не удастся. «Специалист» же!
– Вот и отлично. В таком случае прошу вторую группу влезть в скафандры и одеть шлемы. Выдвигаемся по готовности.
С наружным люком малого шлюза Галопан и Санчес справились за двадцать минут.
Разумеется, все его моторы и приводные механизмы заклинило, и космонавтам пришлось вначале отвинтить крышку служебного отсека на корпусе шара, чтоб до этих механизмов добраться. И как следует поработать маслёнкой с универсальной смазкой над всеми этими шестернями-рычагами-подшипниками. И пройтись шприцем с универсальным растворителем по кромке резинового уплотнителя по периметру створки люка.
Саму створку наружу открыли вручную. Поскольку аккумулятор с собой взяли лишь один. Для освещения внутренних помещений сферы.
Воздуха внутри почти не оказалось: как сказал Санчес, из-за того, что «посдыхали вот эти самые наружные прокладки».
Сам тамбур, или шлюз, действительно почти не отличался от такого рода помещений на земных звездолётах – клетушка два на два на пять, с переборками из потускневшей стали, и люком в дальнем торце. Галопан буркнул:
– Смотри-ка. И правда – как для людей…
Назаров, возглавлявший на этот раз лично маленькую экспедицию, сказал:
– Вносим оборудование, закрываем створку. Плевать на прокладки. Хоть что-то должно тут удержаться. Зря терять внутренний воздух незачем. Двадцать кубов, всё-таки.
Про себя же он благодарил судьбу за то, что кроме него хотя бы трое из состава экипажа успели тогда, при катастрофе, добежать до модуля. Потому что никогда бурильщики или учёные не разобрались бы со сложным механизмом двери. Оказавшимся, к счастью, вполне по силам профессиональным техникам.
Если блокировка внутреннего люка и существовала, подстраховка в виде закрытия наружного люка не помешала. На открывание ушло ещё десять минут. Санчес буркнул:
– Ох, чует моя задница, что не только пробирочки и колбочки нам придётся выкидывать в космос…
– Ты это про что? – Галопан кинул короткий взгляд на напарника, после чего прищурился на узкий тёмный коридор, открывшийся их взорам в свете его налобного фонаря.
– Про трупы, будь они неладны! Ой, пардон. (Прости меня Господи!) Я не хотел оскорбить память и души погибших. Но, думаю, что тела мы внутри найдём. И наверняка захотим избавиться и от них! Не оставлять же их тут!
– Не нужно торопить события, старшина. Очень даже могло случиться так, что весь персонал отсюда просто эвакуировали. Поскольку к бациллам-вирусам все они никакого отношения не имели. И даже практически не пострадали от основного взрыва. Мы же видели: шар снаружи не повреждён. И воздух тут сохранился. И ядов в нём – минимум.
– Да, командир. Простите. Просто…
– Да?
– Ну… Звучит глупо, конечно, но… Моя мама была католичкой. И в нашем интернате все дети, и воспитатели были католики. И наши наставники приучили нас опасаться тревожить покой и прах умерших! Так что я – сильно… э-э… нервничаю!
– Мы не собираемся «тревожить» ничей покой и прах, старшина. Пока, во-всяком случае. И если мы действительно найдём там тела умерших, мы очень бережно и аккуратно перенесём их в те отсеки или помещения, которые признаем пока не нужными нам. И оставим их там, в холоде, не тревожа, как говорится, напрасно, их души и тела.
Удовлетворены, Диего?
– Э-э… Да, сэр.
– Отлично. Подключили большой прожектор? Ну, вперёд! Доктор. Куда идти?
Доктор, так до сих пор не сказавший ни слова, и только напряжённо сопевший, кивнул. Выглядела его нескладная тощая фигура в скафандре, сейчас ярко освещённым мощным лучом их портативного прожектора, если честно, весьма гротескно. И сейчас, не отрываясь от экранчика портативного детектора, который держал в обеих руках, он, тоже молча, указал прибором: вперёд, в глубину коридора.
– Внимание! Выдвигаемся. Санчес – за вами фронт и правый фланг. Галопан – тыл и левый фланг. Я смотрю вниз и вверх, доктор указывает направление. Вопросы? – последний вопрос Олег задал, скорее, по привычке. Поскольку что и как делать, они определили заранее, ещё на модуле.
«Вопросов» не нашлось, и они, закрыв за собой и второй люк, медленно двинулись вперёд, освещая узкое пространство впереди налобными прожекторами шлемов, и большим прожектором, подключённым Санчесом к портативному аккумулятору. Который сейчас находился за спиной идущего позади всех Франкеля, наспех закреплённый там ремнями. Сам немаленький прожектор Томер нёс в руках – на предложение закрепить его на плечевом кронштейне он упёрся, сказав, что с него довольно и одного чемодана за плечами.
Входной коридор закончился, впрочем, быстро – всего через три поворота и примерно пятнадцать шагов.
– Ха! Кто бы сомневался. – Санчес снова достал со спины свою сумку с набором инструментов, и без дополнительного приказа принялся свинчивать очередную крышку с панели управления очередного люка в торцевой переборке, – А молодцы. Подстраховались.
– Ну и правильно. Если уж речь – о ядах, я бы тоже поставил сюда дополнительный люк. Подстраховочка, так сказать. Очень грамотные проектировщики.
– Грамотные-то они грамотные… – это в разговор вступил наконец доктор Хейдигер, – Вот только нас это задерживает. А нам ещё искать там, внутри, все эти лаборатории. И открывать их двери. И сколько уровней нам придётся облазать, даже не представляю. А всё это – время!
– Не волнуйтесь, доктор. – Назаров старался говорить уверенным и твёрдым тоном, – если схема внутреннего устройства этой сферы похожа на ту, что мы видели у развороченных взрывами шаров, то уровней не больше десяти. И запас времени у нас, собственно говоря, неплохой. В баллоны скафандров помещается кислорода на двенадцать часов работы. А если – в покое, так хватает на пятнадцать.
– Тогда лучше ориентироваться на режим «работы», – в тоне доктора как раз спокойствием не пахло, – Потому что я тоже жутко нервничаю. Нет, не так: я до у…ёру боюсь! И сам замечаю, что дышу часто, и так, словно бегу стометровку!
– Не вы один такой, доктор. – это в разговор вступил отмалчивавшийся до сих пор Франкель, – Жутко боюсь всего этого даже я. Хотя силой Господь, вроде, не обидел!
– Не в том сейчас дело, кто из нас сильнее и крепче, Томер, – Назаров позволил себе, оглянувшись, улыбнуться, – А в том, что мы здесь действительно найдём. Потому что неизвестная опасность всегда кажется и страшней, и больше, чем что-то привычное. И сейчас нам всем нужно просто собраться с духом… Быть максимально осторожными. И делать своё дело. А предаваться «ощущениям» можно будет и потом. В безопасности. Прошу простить меня, что говорю привычные и банальные вещи.
Но от этого они не становятся менее верными!
– Вот уж точно. Бережённого, как говорится… – Санчес фыркнул, выпрямившись, – Вроде, готово. Можно открывать, сэр.
– Открывайте. Капрал, помогите ему.
Этот люк, для разнообразия, открывался вовнутрь – на петлях. И откинуть его оказалось посложней – здесь воздух имелся, и сейчас он ворвался внутрь коридора тугой и упругой волной, заставив всех покачнуться. Но каблуки удержали. Санчес проворчал:
– Блин. Вот я старая балда. Забыл совсем про чёртовы переходники. А ведь – вот они, чёртовы трубки и вентили. Уравнял бы давление, не пришлось бы напрягаться…
Никто ему не ответил.
За люком оказалось нечто вроде приёмной или тамбура: высокие, в два человеческих роста, коридоры трёхметровой ширины уходили от квадратной комнатки влево, вправо, вперёд. И в простенках имелись ещё и лестничные марши, ведущие вверх и вниз. Трупов, к счастью, нигде видно не было. Назаров вздохнул:
– Диего. Закрывайте люк. Джонотан. Ведите нас.
Доктор Хейдигер поводил в разные стороны раструбом своего агрегата.
– Направо, сэр.
Поход по изгибающемуся по дуге коридору довольно быстро привёл их к мощному двустворчатому люку уже на внутренней его стене. Маленькие люки-двери обычных размеров, имевшиеся в правой, наружной стене, и ведущие, похоже, в личные каюты, судя по табличкам на лицевой стороне дверей, они попросту игнорировали, проходя мимо. Всё верно: сейчас главное – побыстрее найти и выбросить всё потенциально опасное!
Доктор сказал:
– А здесь концентрация повыше. Похоже, лаборатория как раз за этими створками.
– Понятно, доктор. – Назаров перевёл взгляд от доктора к Санчесу, – Старшина.
– Сейчас, командир. – Диего, коротко кивнув, почти привычными движениями принялся за крышку запорного устройства. Через пять минут упорного ковыряния в механизме, техник выдохнул, – Ну, вроде, должно открыться.
Однако двери не поддались их совместным с капралом усилиям. Так что пришлось и пазы, по которым скользили створки, смазать, и механизм автоблокировки найти и отключить.
– Подстраховались, гады. Впрочем, нет – не гады. Молодцы. Ага. – старшина удовлетворённо кивнул, – Вот теперь, вроде, должно.
Двери действительно разъехались, и взорам космонавтов предстал высокий но узкий коридор, идущий по кругу. А по внутренней его стороне – огромная лаборатория, занимавшая, похоже, всю центральную часть шара. Вся она располагалась за гигантским панорамным стеклом, и полы и потолки и стены её оказались сделаны из толстого, и, очевидно, бронебойного, стекла. Армированного тонкой, но явно очень прочной стальной сеткой. Просматривалось огромное внутреннее пространство лаборатории неплохо.
– А умно. – Олег покивал, – сразу видно, как кто работает, и не пытается ли чего утаить. Или вместо работы поиграться в игры. Объём большой. Четыре уровня. И размеры тридцать на тридцать. Похоже, здесь могло разместиться человек сто. Двадцать тысяч кубометров, не меньше. Неплохо для чисто рабочего пространства.
– Ну, не знаю, командир. Лично мне было бы непривычно работать так, чтоб я видел подошвы тех, кто работает надо мной. И головы тех, кто – ниже. И ходить, словно по воздуху. Так можно и головокружение заработать. Хроническое.
– Похоже, доктор, они здесь привыкли к этому. Возможно, со временем привыкли бы и вы. Но где их хранилище? Откуда вся эта гадость… пахнет?
– А вон там оно. Прямо за этой переборкой и вон той прозрачной стеной. Во-он, видите? Кажется, это – сейф. Многосекционный. С индивидуальными ячейками. И системой поддержания температуры и влажности. Почти такие же применяются для этого дела и у нас. Весит, конечно, прилично, но в условиях невесомости перенести и выбросить в космос можно будет без проблем. Если отвинтим от пола.
Главное – добраться до него!
Чтоб добраться до сейфа, пришлось повозиться.
Стеклянные переборки никак не желали открываться, поскольку их приводные механизмы оказались искусно спрятаны где-то в недрах служебных уровней.
После примерно получаса возни Назаров решил проблему просто:
– Доктор. Вы уверены, что все образцы – именно в этом сейфе?
– Ну… Скажем так: на девяносто процентов. Потому что часть материалов могла иметься и на каждом рабочем месте! Но – очень незначительная. Буквально – миллиграммы! Проверить будет нетрудно. Только бы нам попасть внутрь!
– В таком случае мы не станем продолжать попытки открыть створку. Капрал. Доставайте большой резак. Вырежьте прямоугольник – такой, чтоб вон тот сейф свободно прошёл. – Олег пальцем наметил будущие контуры отверстия, – Вырезанный кусок сохраните по возможности целым. Мы потом вварим его обратно.
Галопан кивнул, и, прикинув место, встал ногами попрочней. Магниты подошв работали как надо. Но Галопан всё равно оглянулся на Санчеса. Тот, кивнув, подошёл и взял капрала за пояс, чтоб удерживать от отдачи. Энди поднял резак. Ослепительная струя большого лазера ударила в переднюю стену, разлетевшись крошечными искрами расплавленного стекла – поверхность поддавалась!
Вырезать пришлось и отверстие во второй стене – двери внутреннего хранилища тоже никак не желали сдаваться усилиям Санчеса. Зато после того, как второй кусок двухдюймового сверхпрочного стекла аккуратно уложили на палубу подальше от проёма, проникнуть внутрь камеры, и обследовать её анализатором удалось без труда.
– Нам повезло, командир. – доктор Хейдигер не скрывал облегчения в голосе, – Похоже, тут эвакуация проходила честь по чести. В-смысле, в штатном режиме. Поэтому на рабочих столах порядок – ну, относительный! – и никаких реактивов или веществ. И кроме сейфа опасности нигде нет.
– Это отличная новость. – Назаров тоже не скрывал облегчения. – А теперь Томер. Развернитесь. Пусть кто-нибудь отвяжет от вас этот аккумулятор. И вы сгрузите его прямо здесь. Оставьте и прожектор. И помогите капралу Галопану и старшине Санчесу доставить чёртов шкаф к выходному люку. Где вы втроём придадите ему максимально возможное ускорение, направив в пучины пространства космоса. Задача ясна? Вперёд.
А мы с вами, доктор, за это время осмотрим тут всё. И выясним, нет ли в нашем шарике ещё каких сюрпризов!
Пыхтение в наушниках и ругательства наглядно демонстрировали, что транспортировать немаленький сейф к выходному люку всё же весьма непросто. Пусть он действительно почти ничего не весил в условиях отсутствия тяготения, но чудовищная инерция никуда не делась! Однако его размеры, к счастью, позволили легко пронести его во все порталы люков, и вытащить, наконец, на наружную поверхность сферы.
Ушло на это не менее получаса – поскольку пришлось снова открывать и закрывать за собой все створки люков, и выравнивать давление. Санчес воспользовался возможностью, чтоб продемонстрировать своё умение, и учительские навыки:
– Доктор, Энди. Внимательно следите, как и что буду делать. Пригодится потом – когда сами будете здесь ходить. Или водить кого-нибудь. Уже без меня.
Наконец довольные возгласы дали понять, что эвакуаторы снаружи.
– Мы выбрались на поверхность шара, командир. Запускать?
– Да. Если получится, после броска проводите его. Разгоняясь с помощью ранца. Чтоб уж не вернулся! Нам ни к чему, чтоб у нас появился такой спутник.
– Ну, летать в космосе – моё самое любимое дело… – Санчес не скрывал радости в голосе. – Давайте, ребята! Подбросим эту штуку посильней! Упёрлись? Ну, раз, два, три!
Назаров представил себе эту картину: трое намаленьких космонавта, присев, и резко выпрямившись, изо всех сил подбрасывают от поверхности шара – наверх полутонный ящик из карбо-силикона…
– Хорошо пошёл! Ровно! А, нет, вращается-таки… Сейчас я догоню его и подправлю. – азарта в голосе старшины не уловил бы только стол, на котором стоял главный компьютер лаборатории, над которым сейчас колдовал доктор Хейдигер. Как ни странно, сумевший подключить его к их портативному аккумулятору. Однако доктор не порадовал:
– Нет, командир. Ничего сделать здесь не могу. Заклинило клавиатуру, да и флэш-память, похоже, накрылась. Почти двести лет, всё-таки. Но не всё так плохо. Если сейчас мы всё обработаем, и подождём часов семь, потом можно будет забрать его на модуль, и попробовать там. Без скафандра мне будет куда легче. И удобней. Потому что это – не пальцы, а сосиски какие-то. – доктор покрутил ими перед Назаровым, – Да и Валкес поможет. Он в компьютерах разбирается куда лучше.
– Хорошо, доктор. Уговорили. Начинайте обработку.
Но вставить ёмкость с разведённым реагентом в распылитель доктор не успел – по ушам вдруг ударил дикий крик, затем в наушниках возник чудовищный грохот, и треск!
Внезапно всё оборвалось. Но тут же последовали комментарии от Франкеля и Галопана:
– Ох! Гос-споди!..
– Твою ж мать!..
Назаров, уже примерно представляя, что случилось, заставил бешено колотившееся сердце перестать мешать ему, подавил дикое желание заорать благим матом, и спросил нарочито спокойно:
– Капрал. Что там у вас?
– У нас, сэр… Проблема! – чувствовалось, что и сам Галопан ужасно напуган, – Похоже, ракетный ранец скафандра Санчеса взорвался!
– Как это случилось?
– Не знаю, сэр! Вначале он разгонял этот сейф… Ранец-ускоритель работал, вроде, нормально, струя была… Ну, ровная, нормальная. Потом, вроде, Санчес оставил ящик, развернулся, и уже летел обратно. И вдруг!.. Его крик! И такая яркая вспышка! И он замолчал… Но его скафандр всё ещё движется. К нам.
Через минуту я смогу его… э-э… поймать. Ну, с помощью своего ранца.
Назаров закусил губы. Потом приказал:
– Двигайтесь исключительно осторожно. На самом малом ходу. Когда поймаете, поместите тело пока в шлюз челнока. Капрал. Вам придётся вернуться к нам, сюда. И на обратном пути показать – как, и закрыть за нами все люки. Томер. Оставайтесь пока там, в шлюзе. Ждите нас с доктором. Мы закончим через… Доктор?
– Через час. Ну, и плюс время на выход из шара на поверхность.
– Хорошо. – хотя что в этом хорошего, Назаров не знал. – Приказываю. Капрал Галопан, Франкель. Поймайте тело. Поместите в шлюз. Франкель. В модуль не входите. Ждите нас в шлюзе. Энди – к нам. Доктор Хейдигер. Приступайте к обработке. Так. Всё.
Назаров поймал себя на том, что стал повторяться. Это плохо. Нужно собраться!
– Теперь вот ещё что. Гуннар. Вы нас слышите? – командир знал, что все, кто остался на модуле, напряжённо вслушиваются в их переговоры, сидя рядом, или повиснув перед интеркомом пульта управления, но не вмешиваясь, – Гуннар?
– Да, командир. Я вас слышу.
– Вы должны отбросить стеснение. И честно сказать: что там с голосами у вас в… мозгу?
– Да, сэр. Есть, сказать честно. Если совсем уж честно, то никаких голосов, после того, как я поспал тогда, в самый первый раз, я больше не слышу! Получается, что я…
Паникёр и маразматик. Старый идиот. – горечь в голосе сказала Назарову, что пожилому бурильщику и стыдно и больно.
– Нет, Гуннар. Вы не идиот. И рассказали вы тогда всё о своих опасениях и ощущениях абсолютно правильно. Мы сейчас не в таком положении, чтобы пренебрегать любыми предупреждениями и игнорировать даже гипотетические и малореальные угрозы и опасности. И – главное! – нужно сейчас быть предельно осторожными, что бы мы ни делали. И – бдительными. Поэтому. Прошу всех, кому хоть что-то, хоть в малейшей степени, покажется подозрительным или странным – хотя бы намёк! – немедленно сообщайте мне. Или лейтенанту Хвану, если я буду занят. Или буду спать. Всем всё понятно?
– Да, командир.
– Да, командир.
Подтвердили готовность к рассказу обо всём подозрительном и странном все. Но сейчас, после шока от жуткой трагедии, желающих что-либо сказать прямо сейчас не нашлось. Собственно, Олег и не ждал, что вот прямо сходу на него посыплется поток сомнений, домыслов, сплетен и предупреждений.
Ведь здесь – только мужчины. А не женщины.
Доктор Хейдигер, справившийся, наконец, заметно трясущимися руками с насадкой своего странного агрегата, выпустил облако аэрозоля, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, и целясь во все четыре угла комнаты. Назарова покоробило, что магнитные подошвы почти не держат на стекле, и доктора разворачивает, и отталкивает назад даже той жалкой отдачей, что имеется у агрегата. Он пришёл на помощь: встал позади биолога, и удерживал того за пояс. Хейдигер буркнул:
– Спасибо, сэр. Здесь – всё. Идёмте дальше.
Назаров заставил своё тело всё делать спокойно и чётко, понимая, что должен подавать пример собранности и деловитости и доктору, и тем, кто сейчас напряжённо следил за их работой и переговорами. Доктор не подвёл: тоже всё делал спокойно и чётко.
На обработку практически всех помещений шара ушло и правда – чуть больше часа. Каюты или помещения, которые оказались заперты, лейтенант, не церемонясь, вскрывал простым вращением луча из лазерного пистолета, вырезая дверные замки. Правда, таких запертых нашлось немного: всего пять или шесть кают – одна из них явно принадлежала начальнику лаборатории, поскольку оказалась состоящей из целых трёх комнат.
Всего на корабле-сфере они насчитали действительно – десять жилых уровней, и двести семьдесят помещений. В самые маленькие доктор даже не входил, просто «опыляя» их прямо с порога. Три технических уровня они посетили. Их огромное пространство обрабатывали, даже не заходя в глубину. Остальные восемь технических уровней опыляли ещё проще: через технические же люки на жилых уровнях, не заморачиваясь даже входом внутрь запутанных и загромождённых оборудованием и техникой пространств.
Когда они всё закончили, Назаров сказал:
– Возвращаемся в главную лабораторию. Потому что я хочу забрать их компьютер с собой прямо сейчас.
Доктор кинул взгляд на хронометр на наружной поверхности левого рукава:
– Да, уже можно. Но… А-а, ничего страшного: наш реагент выветрится в вакууме!
Лицо Санчеса сохранилось, как ни странно, хорошо.
Вот только смотреть на застывшее на нём выражение дикой боли и отчаяния было совершенно невозможно. Поэтому Назаров снова перевернул тело на сто восемьдесят градусов. Зрелище развороченного затылка с торчащими из него кусками баллонов и разорванных трубок вызывало холодок внизу живота и рвотные порывы. Но он заставил себя прикусить губы, и осмотреть всё тщательно. И только затем взяться за изучение того, что осталось от ракетного ранца.
– Капрал. Вы с Франкелем ничего тут не трогали?
– Н-нет, сэр!
– Франкель. А вы?
– Нет! Нет. Да я ни за какие сокровища снова!.. – тон Томера выдавал крайний испуг, несмотря даже на то, что с трупом товарища он в шлюзе уже провел более полутора часов, – Я и смотреть-то на него не мог! Уж больно жуткое выражение у него на…
Назаров, кивнув, подвёл тело старшины под лампу, имевшуюся в центре потолка шлюза, и заставил себя быть предельно внимательным.
Если что-то со смертью несчастного не было следствием какой-то аварии или механической поломки, он должен это обнаружить. Специалист, всё-таки. Хотя…
Не хотелось бы думать, что кто-то (Или – что-то!) мог приложить к этому руку. Или щупальце.
Но вот «объект для изучения» и перед ним. Так, что тут?
Шлем расколот, в пазах торчат лишь жалкие осколочки толстого пластика. Залитые кровью. Затылок старшины напоминает кровавое месиво: именно в него полетели осколки баллонов и регуляторов. От двух, если честно, мало что осталось. Только то, что накрепко засело в черепе несчастного. Но отчего взорвались сами эти баллоны?
Вот: похоже, первым взорвался левый баллон с кислородом. Его верхняя часть осталась в своих креплениях, даже вместе с вентилем и трубкой подачи. Взорвался этот баллон почти по центру, и почему-то – со стороны спины, задев при взрыве осколками и левый баллон со старинным жидкостным горючим, от которого сейчас остались лишь жалкие обломочки. Если корабли космофлота летали на новом горючем, то здесь, в индивидуальных ранцах, всё ещё применялось старое, допотопное. С другой стороны, руководство справедливо поопасалось заменять горючее и здесь, в ракетных движках скафандров, в связи как раз с его особой разрушительной силой.
Правый баллон с кислородом почему-то не пострадал.
Но вот сейчас перед его лицом доказательства того, что и старое горючее, считавшееся инертным… Убийственно. Если вдруг взорвётся.
Но почему оно взорвалось? Только ли из-за осколков кислородного баллона?
А почему всё-таки взорвался кислородный баллон?
Неисправности тут не должно было быть никакой – лишь десять дней назад он лично, как главный ответственный, возглавлял стандартную ревизию всего оборудования, в том числе они тогда проверяли и скафандры модулей: давление в баллонах, работа клапанов, герметичность корпуса и уплотнителей, заряд горючего, заряд аккумуляторов…
Назаров осмотрел ещё раз место, где баллон с кислородом раскололся. Он буквально до пары дюймов приблизил лицо к месту разрыва. Так, вроде – по шву. Сварочному. Но такие швы на заводах десять раз проверяют! И они зачастую прочнее, чем сам материал! А материал – отличная сталь! Или… Можно ли вот эти крошечные зарубки-бороздки на наружной стороне баллона, возле шва, считать следами того, что кто-то…
Чёрт возьми! Паранойя?! Но…
Не мог же импульс от взрыва реактора «Дональда Трампа» добраться и сюда?.. Но ведь скафандры были внутри модуля! В их штатной крошечной каморке! Подключённые к дозаправочной системе! И никто их не…
Но что-то ведь ослабило чёртов сварной шов!..
Пытаясь понять причины взрыва, командир перевернул скафандр и ранец днищем к себе. Отодвинул дно ранца, чтоб взглянуть в торец сохранившемуся баллону. Вот: дата изготовления.
Хм-м…
Двадцать пять лет назад. Даже двадцать шесть. Предел, конечно. Изготовитель как раз на двадцать пять и даёт гарантию. А не заменили баллоны, очевидно, потому, что уж больно это хлопотная задача: заменять в скафандре, который и сам-то рассчитан всего на сорок лет, баллоны – возни много! Тут и инжекторы, и трубки, и новая калибровка клапанов… Вот кто-то и посчитал там, на базе, что раз прослужили баллоны двадцать пять лет, ещё пару-тройку уж как-нибудь протерпят… Да и пользуются космонавты скафандрами, если честно – раз в пару лет. Понадеялась, стало быть, на «авось» земная инспекция. Получается, причина трагедии – халатность. Ну, или бережливость: замена стоит немало…
Преступные действия. Со стороны Администрации космофлота Содружества. Или – конкретных исполнителей? Кем-то проинструктированных насчёт необходимости строжайшей экономии…
Выяснить, кто отвечал за ревизию и оснащение скафандров там, дома – нетрудно. Нужно лишь добраться до этого самого дома. Что сейчас – больной вопрос. Ну а пока…
Вот именно. Нужно что-то сказать напуганным людям. Что-то такое, чтоб не пугать их. Так что про кое-какие детали, которые он обнаружил, придётся просто умолчать…
– У этих баллонов превышен срок службы. Им двадцать шесть лет. Гарантия кончилась. Так что тут вина не производителя. А того, кто не заменил их новыми. Там, на базе. Перед рейсом.
– Так что, командир? Получается, взрыв произошёл… От «естественных» причин?!
– Да, капрал. Можно это и так сформулировать. От старости, усталости металла, высокого давления, и долгого нахождения при низких температурах вакуума, один баллон с кислородом лопнул по шву. Вот тут, в центре. Место взрыва оказалось расположено…
Крайне неудачно. И осколки повредили баллон с горючим. Он тоже лопнул, а вернее – взорвался, разлетевшись уже на мелкие осколки. Санчес погиб почти мгновенно – кусками баллонов и трубопроводов ему разбило шлем и пробило затылок.
– И… Что мы теперь будем делать? Ну, в-смысле – с телом?
– Мы вынесем его снова наружу. И прикрепим тросом к кронштейну на шасси нашего модуля. Вакуум ему уже не повредит, напротив – отлично законсервирует тело. Которое после нашего спасенья в любом случае нужно будет подвергнуть экспертизе. Как и оборудование его скафандра. Преступная халатность тех, кто отвечал за своевременную замену баллонов не должна остаться безнаказанной. А внутрь его заносить незачем. Поскольку помочь мы ему уже ничем не можем. А он… Внутри модуля мешал бы нам.
Комментариев не последовало ни от находившихся в шлюзе, ни от тех, кто оставался внутри модуля, и Назаров с Галопаном вынесли тело наружу. И действительно привязали тросом к кронштейну передней стойки шасси своего кораблика.
После чего все участники экспедиции внутрь сферы провели на всякий случай дезинфекцию, и вернулись наконец в уютное тепло спасательного модуля.
После обеда все вынуждены были просмотреть видео, которое снял с помощью своей бортовой видеокамеры сам Назаров. У неё было самое высокое разрешение, псевдообъёмная картинка, и все детали внутреннего интерьера шара видно было так, словно они и сами внутри чужого сооружения. Лейтенант давал пояснения:
– Вот в этом крыле явно жил научный персонал. Во-первых, в каютах много старинных, бумажных, книг, похожих на самые обычные справочники, груды книг на флэш-носителях, и тетрадей для записей и расчётов, а во-вторых в каждой комнате стоит компьютер. Зато никаких пробирок, реактивов, и микроскопов. Только стандартное, так сказать, оснащение личных кают. Судя по кроватям, столам, и стульям, от нормальных людей обитатели шара мало чем отличались. Жаль, нет ни одного изображения, или хотя бы фотографии тех, кто здесь… Жил и работал. Похоже, все личные вещи эвакуированные успели забрать. Следовательно, собирались они не в спешке.
Да и внутри шара ничего не повреждено. Просто выключено, или законсервировано. И это хорошо. Потому что вселиться нам будет легко. Трудно будет только подать электричество и тепло вот в этот блок, – теперь Назаров показывал пальцем на изображение на мониторе своего персонального мини-компьютера-телефона, где по данным видеосъёмки микропроцессор уже воссоздал модель устройства шара голубыми голографическими контурами.
Сегмент примерно в одну восьмую внутреннего объёма компьютер расцветил жёлтым: предполагаемая жилая зона. Все молча рассматривали медленно поворачивающуюся модель. Однако никто не спешил задавать вопросы, или протестовать. Олег продолжил:
– Нашу задачу облегчает, собственно, устройство самого шара. Вот эти мощные диаметральные переборки несут основную нагрузку от разрывающих сферу усилий. А давление воздуха там почти такое же, как у нас: ноль девяносто семь сотых атмосферы. Конструкция переборок такова, что наш выбранный сегмент представляет собой как бы дольку апельсина, разрезанного двумя вертикальными и одной горизонтальной плоскостью, перпендикулярными друг другу. То есть – почти одна восьмая общего объёма сферы. (Разумеется, тот огромный отсек в центре, где располагается стеклянная часть, мы попросту заизолируем. Поскольку нагревать лабораторный блок вовсе незачем.)
Пространство, которое таким образом поступит в наше распоряжение – примерно десять тысяч кубометров. Обживаться будет проще и легче. Потому что из десяти основных уровней нам достаётся только пять. В высоту они по три с небольшим метра, и ещё разделены относительно высокими, по три метра, техническими уровнями – с проводкой, трубами и коробами для обслуживания жилых уровней и помещений, и механизмами.
Если заварим вот эти люки в этих переборках, получим надёжно защищённый и герметичный блок помещений, с общим количеством комнат около сорока. Плюс подвал, и четыре технических уровня. Минус лаборатория. Гравитатор, машинный зал, и вспомогательные помещения с насосами, генератором, аккумуляторами, и прочими агрегатами, к нам в сектор не попадают, поскольку остаются в районе макушки шара, вот тут и тут. И занимают они весьма солидное пространство там, на условном чердаке, вне нашего сегмента. Таким образом, без них нам достаётся гораздо больше полезного пространства.
Единственная проблема.
Никакого реактора мы там, внутри, к сожалению, не нашли. Похоже, и электричество, и всё остальное, нужное для жизни, они всё же получали по кабелям, магистралям и трубопроводам, проложенных по соединительным рукавам-коридорам. Оттуда, из центра. Ну, или, если угодно, из взорвавшегося административно-командного блока.
– Значит, рассчитывать на то, что у них на борту остались какие-то заряженные аккумуляторы, баки с водой, или баллоны с кислородом – не приходится?
– На заряженные аккумуляторы – точно нет. Заряд не сохранился. А вот что касается баков и баллонов – этого добра хватает! Как раз поэтому мы и выбрали себе именно «нижний» сегмент. Вот взгляните. – Назаров вернул назад изображение на мониторе, укрупнив его, переместил, – Здесь. Так сказать, у днища сферы. Отсек неудобной формы, явно исключительно технический. Мы условно назвали его подвалом. Отсюда и идут, собственно, внутрь всей сферы все обслуживающие трубопроводы и короба. На небольшом сравнительно пространстве мы имеем массу баллонов и ёмкостей. Вот только что в них – пока неизвестно.
Там вполне может храниться и вода, и кислород, и азот, и ещё какие-нибудь полезные нам газы и вещества. Но из-за того, что нам… э-э… помешали чрезвычайные обстоятельства, мы не смогли в этот раз обследовать всё это дело досконально. В любом случае, наших запасов кислорода, если благополучно перенесём баллоны туда, хватит минимум на три месяца. Поскольку… Хм!
Командир не докончил мысль, но все и так поняли, что он имел в виду.
Что их теперь – меньше.
Следовательно, и запасов хватит на более долгий срок.
И поскольку повисшее тяжёлое молчание прерывать никто не собирался, командиру пришлось окончить собрание самому:
– Нам в любом случае нужно выждать семь… Уже шесть часов. Пока реагенты докторов Хейдигера и Валкеса сделают своё дело. Поэтому сейчас – внеплановый ужин, и всем – лечь спать. Ну, или отдыхать.
Потому что сколько продлится наша следующая вахта, никому не известно. Переносить придётся много чего. Равно как и заваривать, и перекрывать, и подсоединять. Там, на Станции. И сделать это нам, как вы прекрасно понимаете, нужно побыстрей.
Выудить что-либо полезное, да и просто – хоть что-то из системного блока компа чужих не удалось. Собственно, Назарову оставалось только пожать плечами: не это сейчас было главным.
Работа по переносу вещей, инструментов, аппаратов, оборудования и всего прочего действительно заняла много времени и сил. Как и герметизация намеченного сегмента.
Пока Назаров со штурманом и Галопаном заваривали все люки и отверстия по намеченному плану, и изолировали от остальных девяти десятых объёма сферы жилые и технические уровни выбранного сегмента, остальные во главе с Франкелем, как почти «ветераном», уже знакомым с устройством шлюза Станции, и её внутренней планировкой, перетаскивали со спасательного модуля всё, что возможно было перетащить. Учёные стаскивали в шлюз модуля всё, что заранее отвинтили и отсоединили от трубопроводов и электроцепей члены экипажа, и всё то, что хранилось в огромном техническом отсеке спасательного модуля. Бурильщики же доставляли всё это в шлюз Станции, а затем, когда он заполнялся под потолок, и в её внутренние помещения. Воздух сферы старались из неё лишний раз не выпускать: берегли его. Работали сосредоточенно, и исключительно аккуратно, потому что не хотели ничего по оплошности повредить. Всё делали почти молча. Переговариваясь лишь по делу.
Собственно, и говорить никому не хотелось, поскольку всех до сих пор угнетала странная смерть старшины, сейчас словно с немым укором взиравшего от стойки шасси на их мирскую суету. И у каждого «суетящегося» невольно возникали мысли о том, что вот Санчесу уже ничего этого не нужно… Как и тем восемнадцати бедолагам, что не успели покинуть «Дональда Трампа» на их, и втором спасательном модуле.
За семнадцать часов однако управились со всем.
Назаров и Хван, справившиеся с завариванием и герметизацией своих переборок раньше Галопана, помогли и ему докончить его участок. Теперь все отверстия и проёмы в трёх перпендикулярных несущих стенах, делящих Станцию на сегменты, были наглухо заделаны, и ничего не пропускали. Что же до изоляции лабораторного блока – его изолировали и до них. Предусмотрительные проектировщики и методичные строители. И Назаров их предусмотрительность и добросовестность мог только приветствовать.
После окончания работ, уставшие, но довольные члены экипажа отправились вниз, в «подвал», как все его теперь и называли.
Как ни странно, но вентили имевшихся там баллонов и цистерн оказалось возможным открутить, и даже исследовать анализатором то, что внутри содержалось.
В трёх ёмкостях не оказалось ничего – то есть, их уже опустошили до прибытия землян. Ещё в двух оказался азот. В одной, из бронированного стекла, армированного мощной сеткой из стали – водород. (Собственно, они ещё до обследования догадались об этом – в стальных баллонах водород хранить нельзя!) Ещё в одной – метан. И в двух шарообразных толстостенных стальных ёмкостях, объёмом каждая – в добрый кубометр – драгоценный кислород. Чистый.
Назаров невольно с облегчением вздохнул: теперь-то они точно – спасены!
В относительно тонкостенном баке ёмкостью на три тонны оказалась вода. Вполне питьевая, хоть и менее солёная, чем привыкли люди: как сказал вызванный для такой цели вниз доктор Валкес – почти дистиллированная. Но, главное – пить её всё равно было можно. Назаров, зная, что его прекрасно слышат через интерком модуля и микрофоны скафандров все оставшиеся в живых, удовлетворённо констатировал:
– Порядок. Продукты мы растянем месяца на три. При условии, если будем двигаться поменьше – и на четыре. А кислорода и воды нам теперь хватит года на два. Даже без экономии.
– Эх, нам бы ещё еды какой, кроме уже осточертевших пресных пайков! И водки! И сигарет. – в тоне Франкеля сквозила надежда, – И вообще можно было бы тут расположиться, совсем как на курорте там, дома!
– Ага. Может, тебе ещё и девочек? И какой-нибудь бар с музыкой? – ехидства в голосе Гунара Расмуссена не услышал бы только пингвин. Если б он тут был.
– Я бы не отказался, Гуннар. Хотя… И так грех жаловаться. Всё-таки – четыре месяца, а тем более – два года – это вам не девять дней!
– Да, верно. Нам, можно сказать, невероятно повезло. – Назаров пытался в голос подбавить оптимизма. Ни фига он туда не подбавлялся, – Судьба послала нам эту разрушенную и покинутую Станцию, да ещё и с пригодными для жизни помещениями, и запасами кислорода и воды.
Мы уже отделили себе зону для жилья. Теперь нужно нагреть эти самые помещения. Хотя бы до такой температуры, чтоб мы не превращались в сосульки, сняв скафандры. А то сейчас тут – минус сто десять Цельсия.
– А почему так мало?
– Ха! – лейтенант покачал головой, – Томер. Странный вопрос. Правильней было бы спросить, почему так много. То, что за двести лет тут температура упала всего на сто пятьдесят градусов, и не опустилась до температуры окружающего пространства – это, несомненно, заслуга проектировщиков и строителей. Отличные, стало быть, утеплительные слои во внешней обшивке они тут предусмотрели. Излучение тепла в пространство – минимально!
Поддерживать температуру будет, насколько я понял, нетрудно. Осталось лишь нашу жилую зону нагреть. И сделать ещё и предохранительный клапан в остальное пространство сферы. Чтоб восполнять, если что, нашу потерю воздуха. Ну, того, что всё равно улетучивается пока через шлюз шара.
– А как это сделать, командир? В-смысле, нагреть жилую зону?
– Да просто, Анджей. Процедура, в-принципе, стандартная, неоднократно выполнялась потерпевшими бедствие экипажами, и предусмотрена инструкциями на такой случай. Есть у нас и все необходимые механизмы и оборудование. Мы демонтируем баки с топливом с нашего модуля, и затащим внутрь нашей секции шара. После чего нужно будет подключить к бакам конвертер – он хранился в трюме модуля, в герметичных ящиках, и вы уже доставили их сюда.
Но придётся немного повозиться: нужно будет вначале вывести наружу «выхлопные» трубы. И приварить заглушку к корпусу Станции – так, чтоб шов был герметичным. Но поскольку наружный слой из стали, с этим проблем не будет. Мы должны обеспечить выпуск отработанных газов – наружу. То есть, в космос. А когда мы будем выключать конверторы, обратный клапан заглушки не даст вакууму проникнуть в систему.
Думаю, за пару недель конвертер нагреет даже такой большой объём где-то до плюс десяти. А в помещениях в непосредственной близости к конвертеру – и за пару дней. И – до двадцати. Можно будет жить с комфортом: почти как на спасательном модуле.
– Так это отлично, командир! Беру взад свои пожелания насчёт девиц и выпивки, и первым помогаю смонтировать чёртов конвертер и его трубы и заглушку! Даёшь тропический рай!
– Договорились, Томер. Тем более, что ты ведь умеешь работать со сварочным аппаратом. Но!
Займёмся всем этим уже завтра, с утра. А сейчас мы все буквально с ног валимся от усталости, даже несмотря на невесомость! А уж про то, что руки болят, и пальцы не гнутся, я и не говорю. Поэтому давайте вернёмся на модуль, и проведём там нашу последнюю ночь в «земных» условиях.
Ночь прошла беспокойно.
Вначале всех разбудил полузадушенный крик Моммсена – ему приснился кошмар. Примерно час ушёл у Назарова, чтоб снова успокоиться и задремать. Однако блаженствовал в забытьи он недолго. Потому что что-то звонко щёлкнуло в корме, да так, что корпус дёрнулся, и кабину наполнили испуганные возгласы и крики.
Назаров приказал всем замолчать, и лично провёл проверку всех систем.
Но оказалось, что непосредственной опасности нет – это отскочила одна из боковых подруливающих кормовых дюз: коррозия съела её трубопроводы и кронштейны. Лейтенант мысленно отметил себе, что резервуары с топливом нужно переправить в сферу в первую очередь.
Во время завтрака все торопились проглотить содержимое своих пищевых туб побыстрее. Но Пьер Огюстен не удержался, чтоб не спросить:
– Командир! Извините, что лезу не в своё дело… Но почему нужно было обрабатывать весь объём сферы, если мы будем жить всего в одной восьмой? Вернее – даже десятой? Ведь можно было сразу отделить будущую жилую зону, и обработать только её?
– Верно, Пьер. Можно было сделать и так. Но! Если бы вдруг возникла протечка в каком-то из наших швов, нам уже вряд ли удалось обнаружить это – потому что умерли бы мы раньше, чем догадались, что умираем. Ну, и – главный аргумент. В случае крайней необходимости мы сможем теперь воспользоваться запасами воздуха и в той, оставшейся, части шара. Открыв запирающий клапан. И можно будет и запасы воздуха пополнять, и давление выравнивать – пока Галопан не сменит прокладки шлюза, воздух из нашей части постепенно всё равно утекает. И проблем никаких не будет, поскольку воздух из оставшихся частей сферы уже пригоден для дыхания! Убедил я вас?
– Ну… Убедили! Лучше, как говорится, сто раз перестраховаться, чем один – недостраховаться!
– Вот именно. Ну а сейчас, если все закончили завтрак – за работу. Дел много.
Дел и правда оставалось много. Извлечь из заводской упаковки и расконсервировать конвертер оказалось куда проще, чем вывести наружу «дымоходные» трубы от него, и всё состыковать, закрепить, и приварить. Запорный клапан, похожий, если честно, на самую банальную бочку с дымовой трубой, ещё и с конусом-навершием, торчавший теперь на наружной поверхности сферы, словно создавал некий уют, ощущение, что всё это – уже не чужеродная Станция, погибшая и покинутая сотни лет назад, а вполне мирная и спокойная обитель космонавтов с земли. Привычная и обжитая.
После того, как командир лично проверил детектором утечек все соединения и сварочные швы, настал и момент истины.
Назаров, пытаясь поднять настроение озабоченных до дрожи людей, сказал:
– Ну, если кто знает какие молитвы, самое время. Включаю.
Манометр трубопровода, подающего топливо к катализаторам и хитрой системе змеевиков и рёбер радиаторов, расположенных в его утробе, подпрыгнул вверх. Олег поспешил подрегулировать вентиль: входное должно быть не более ноль три атмосферы!
Все с замиранием сердца глядели на начавшие наливаться сиреневым, а затем и тёмно-вишнёвым цветом спирали, лежащие, как и положено по инструкции, на не проводящих тепло кронштейнах, входивших в комплект. Вдалеке что-то глухо бухнуло. Доктор Хейдигер нервно схватил доктора Валкеса за руку, но Назаров поспешил всех успокоить:
– Это открылся запорный клапан. Выхлоп, стало быть, в норме.
Франкель протянул к спиралям руки:
– Чтоб мне лопнуть! Готов поспорить, что уже чувствую, прямо через перчатки – они потеплели! Да нет – они горячие! Так и пышут!
– Оно и верно. – Ксю держал наведённым на спирали раструб болометра, – Нагрелись до ста восьмидесяти градусов Цельсия. И температура растёт.
– Скажете, когда достигнет трёхсот, Ксю. Я отрегулирую давление топлива.
– Да, командир.
– Командир. Если нагреется комната – можно будет… Раздеться?! – в голосе Джонотана Хейдигера явственно слышалось волнение. Да и все, если честно, выглядели взволнованными и радостными: ну как же! Работает конвертер! И хотя мало кому из присутствующих (А, вернее, Назаров готов был поспорить, что – никому!) не приходилось пользоваться этой невероятно надёжной, эффективной и полезной системой, все с огромным энтузиазмом её по достоинству оценили!
– Ну, не так быстро. Вначале должна нагреться хотя бы эта комната. Хотя бы до двадцати градусов того же Цельсия. А скафандры мы снимем не раньше, чем приемлемая температура установится и в шести соседних. Справа, слева, сверху, снизу, и – спереди и сзади. То есть – тех, где мы будем жить. Поэтому.
Для ускорения этого процесса предлагаю первым делом прорезать переборки между этой и двумя соседними комнатами. Теми, что слева и справа. Тогда жить можно будет пока хотя бы в трёх. С гарантией.
Что же до прогревания остального пространства нашего сегмента… Боюсь, нам придётся ограничиться примерно двумя-тремя тысячами кубометров из наших десяти. Это примерно десять комнат в непосредственной близости к этой. В них возможно воздух нагреть до плюсовых температур. А вот в помещениях подальше, и на технических уровнях всё ещё будет ноль или минус.
– Да и плевать на них! – Моммсен только что не подпрыгивал от энтузиазма, – десять комнат! Рай! Дворец! Роскошные апартаменты люкс! Можно будет хотя бы побыть в одиночестве. И не нюхать постоянно чёртовы носки чёртова Франкеля.
Франкель, судя по тону, обиделся:
– Это… Клевета! Я носки регулярно стираю! Каждый день!
– Э-э, так то было раньше, до того, как мы отчалили с Ареса. А здесь-то ты их не стирал!
– Ну… Согласен. Возможности не было. Ладно, если я тебе так противен, можешь жить по ту сторону от этой комнаты, а я буду – по эту. – Франкель махнул рукой.
Моммсен хохотнул:
– Да нет, не противен, конечно. Но и особой любовью к тебе я не пылаю. Как, скажем, тот же Эрик.
Назаров, видящий, что разговорились не на шутку на опасные темы его люди, почувствовавшие ослабление давления обстоятельств и предвкушающие недалёкую почти свободу и комфортные условия, поспешил взять вожжи в свои руки:
– Внимание, спасшиеся. – он решил недвусмысленно дать понять, что все они сейчас в одной лодке, – Приказываю прекратить оскорбительное и глупое «юморение». Как бы не сложились условия нашего проживания, недопустимо оскорблять, даже в виде шутки, наших коллег и товарищей по несчастью! Нам ещё жить здесь… Неизвестно сколько!
– Э-э… согласен, командир. – впрочем, несмотря на слова, особой убедительности в тоне Моммсена не слышалось, – Извините, доктор Валкес. И ты, Франкель. Это я от предчувствия почти шикарной жизни слегка – того… Словом, занесло меня!
– Ладно, я не в претензии. А носки… Я и сам не в восторге от них. И постираю, как только будет тепло, и появится «техническая» вода.
Назаров отметил, что доктор Валкес предпочёл ничего не ответить, просто кивнув. А посмотрев краем глаза на шлем доктора Хейдигера, командир заметил, что лицо того покраснело, словно панцирь у варёного рака.
Чёрт бы их побрал!
Похоже, с оборудованием нормального жилья, и возвратом к нормальному существованию, то есть – без скафандров, проблем у него не убавится, а, скорее, наоборот.
И проблем не технических, а – социальных. Связанных с отношениями между его людьми. Ну, с другой стороны – это естественно. Они же – люди.
И пусть они все – мужчины, и все – профессионалы, пусть только в своей области, но с точки зрения совместимости… Они и правда – такие все разные!
Экипаж – Ксю, Галопан и он сам – космонавты. То есть – специалисты широчайшего профиля, опытные и умелые. Технари. Учёные – это понятно, узкие специалисты. Ну, плюс ещё доктор Валкес заодно исполняет работу штатного врача их смены. (Немного, правда, до сей поры у него было проблем с «пациентами». Поскольку в космос больных и слабых просто не берут! А разные аппендиксы, больные зубы, плохую печень, и прочее в таком же роде удаляют или лечат заранее!) Ну а бурильщики…
Бурильщики – они просто крепкие и здоровые парни. Сильные и выносливые. Умеющие работать, и обслуживать буровое оборудование. Ну и спецы в области геологии. Но в плане кругозора и интеллекта, наверное, один лишь Анджей Полонски хоть чего-то стоит. Ну, может, ещё Гуннар. А остальные…
Мягко говоря – ниже среднего.
То есть – как раз тот тип людей, которые любят в свободное от вахты время «расслабиться» – а именно – покутить, подраться, потрахаться… Затем – отоспаться и отожраться, лёжа перед стереовизором… И не особенно много размышляют о жизни вообще и своём будущем в частности. Потому что зарплаты хорошие. Как и пенсионные отчисления. Безбедную старость обеспечивают.
Так что надеяться, при разборке наверняка последующих столкновений и ссор, можно будет только на Ксю и Галопана.
Словом, «повезло» ему.
И надо же так случиться, что именно сейчас должно было произойти такое несчастье с Санчесом… Чтоб тому мудаку, который не поменял вовремя в скафандрах баллоны, член защемило в автомясорубке!..
Нет, стоп. Так нельзя. А то он уж слишком поддаётся эмоциям. А он должен сохранять ясный ум и трезвый рассудок. Он – командир.
Значит, отвечает за их жизни.
Похоже, люди слишком рано прониклись необоснованным оптимизмом. Поскольку шансы на спасение существенно повысились. Не висит дамокловым мечом опасность задохнуться в дырявом крошечном мирке модуля. И поэтому они просто расслабились.
А раз так, нужно занять всех общественно полезным трудом. Пока будут что-то делать – некогда будет переругиваться. Да и сил, если уж на то пошло, не останется.
– Послушайте меня. Это важно. То, что мы нашли жильё, и сможем протянуть дольше, не означает, что уже можно расслабиться, и валять дурака. Мы фактически не обследовали даже отделённую себе часть сферы. Мало ли что нам здесь может угрожать!
Значит – разведка. И не поверхностная, а – доскональная.
Далее. Обустройство не закончено. И работы предстоит ещё много. Нам надо переоборудовать каюты живших здесь под свои нужды. Но! С учётом специфики нашего размещения. Тепло у нас идёт только от конвертера. Следовательно, жить без скафандров… Ну, или шуб, можно будет только поблизости от него. Согласно опыту и практике проживания экипажей на кораблях, отапливаемых по такой схеме, то есть – конвертером, выработаны определённые стандартные решения. Которые закреплены в Правилах. Вкратце суть их проста и логична.
Экипаж размещается в отсеке, где непосредственно установлен отопительный прибор, и во всех отсеках, непосредственно контактирующих с отсеком с прибором, – Назаров не постеснялся указать пальцем, – То есть – над нами, под нами, справа и слева, и – спереди и сзади. Итого, как я уже сказал – шесть отсеков возле того, где стоит конвертер.
Во все эти помещения нам нужно прорезать соединительные отверстия. Широкие, чтоб можно было в случае чего и пройти, и теплый воздух легко заходил. А в верхний и нижний – вообще провести широкие трубы сквозь толщу технических этажей. Только при этих условиях за двое суток эти отсеки нагреются. Остальные каюты и помещения нас пока не интересуют. Ими можно будет заняться, если возникнет такая необходимость, и желание, и позже. То есть – когда мы тут всё оборудуем, убедимся, что всё безопасно, соорудим временную антенну, и передадим СОС ещё раз.
Теперь о конкретных работах.
Вы, Ксю и вы, Энди. Занимаетесь прорезанием отверстий в соответствии с инструкцией, – Назаров потряс тоненькой брошюркой, зажатой в руке, – Кстати: не могу не восхититься предусмотрительностью тех, кто проектировал модуль и составлял список его оснащения. Это – бумага! А то, что «надёжно» хранилось в центральном компе модуля – сейчас в… Сами знаете, где. Далее. Господа бурильщики. На вас перетаскивание из намеченных для нашего проживания помещений – в самый дальний отсек всего, без чего наши шесть кают могут обойтись спокойно: здешние сдохшие компьютеры, столы, шкафы с коробками флэш-памяти, книги тех, кто здесь жил. И многое другое. Чем меньше будет в каютах лишнего барахла, тем легче будет нашему отопителю всё здесь нагреть. Да и размещаться будет удобней. Теперь вы, уважаемые учёные. Вам я поручаю самое важное.
В местном камбузе мы нашли что-то, очень похожее на… Мешки с крупами. По виду напоминающие наши рис, пшено, горох, овёс, и даже гречиху. В местных холодильниках остались и туши каких-то животных, и даже сыры и колбасы. Есть и порошки, похожие на соль, сахар, соду, муку, и так далее. Во-всяком случае, так они выглядят. Разумеется, нам как можно скорее нужно выяснить, что из них – что. И пригодны ли они нам в пищу! И если пригодны, то как их готовить. Или потреблять.
Задачи ясны?
Вопросы?
Вопрос нашёлся только один. У Моммсена:
– Мы когда будем наш гальюн сюда переносить?
Назаров криво усмехнулся:
– Когда воздух здесь нагреется до такой температуры, чтоб можно было снять скафандры. И, соответственно, и штаны, не боясь, что они примёрзнут к заднице. А она – к сиденью. А до этого, уж будьте добры – терпеть. И справлять нужду там. В модуле.
Соединить с нагреваемой конвертером каютой те две, что располагались справа и слева, получилось просто: переборки прорезали с помощью большого лазера. Те, что располагались над и под ней, тоже соединили с «нагревательной» сравнительно легко.
На технических этажах нашлось много вентиляционных коробов, изготовленных из тонкостенной нержавейки, или металла, ну очень на неё похожего. Их разъединили на стандартные секции, и подвели в те места, где отверстия в палубе и подволке будущих жилых кают открывались на технические уровни. Закрепили легко: с помощью сварки. Галопан покачал головой:
– Так тёплый воздух туда, конечно, пойдёт… Но как мы будем перекрывать эти трубы, если вдруг – разгерметизация?!
– Никак мы их перекрывать не будем. Потому что разгерметизация произойдёт только в том случае, если какая-нибудь сволочь пробьёт дыру в наружной поверхности сферы. А вероятность этого крайне мала: вспомни: даже взрыв центральной части Станции этот шар не повредил! Живучесть у этой конструкции на высоте. Убедил?
– Убедили, командир. – правда, особой убеждённости в тоне капрала не чувствовалось, – Но тогда есть другая проблема. Всё, что будет происходить в соседних жилых каютах, будет отлично слышно. И даже, при случае – и видно! Это… Не хорошо.
– Согласен. У каждого есть право на личное пространство, частную жизнь, и всё прочее в этом духе… Но мы сейчас не в том положении, что беспокоиться о таких, чисто бытовых, мелочах. Жили же все вместе в единственной каюте спасательного модуля! А то, что кто-то будет слышать, как я высморкался, или даже …ёрнул – меня лично не напрягает. Наша задача – выжить любой ценой до прибытия спасателей. А те условия, в которых мы оказались на модуле, были в сто раз хуже, чем те, которые мы создадим себе здесь. Потому что можно будет жить не всей толпой в одной крошечной каютке, а, например, по двое. И – в больших помещениях! У нас шесть кают на десять человек. Разберёмся уж как-нибудь. А когда нагреются и соседние каюты – так и вообще можно разбрестись и по одному! Если у кого вдруг – не дай Бог! – разовьётся социофобия.
Хотя правилами на такие случаи предусмотрено как раз проживание по двое. Для подстраховки, так сказать. Всё-таки мы – потерпели крушение. И находимся на чужой посудине. Мало ли какие сюрпризы могут нас ждать тут, когда помещения оттают!
Галопан попробовал почесать затылок. Как отметил Назаров – с тем же результатом, что и обычно. То есть – треснулся рукой о затылочную часть шлема. Но промолчал.
Зато в разговор вступил помалкивавший до этого Хван:
– Командир, сэр. Посмотрите-ка. Как мне кажется, из вот этой пустой цистерны запросто можно нарезать несколько треугольных секций. И из них сварить отражатель. Для наружной антенны.
– Да, мысль кажется удачной. А она точно – пустая?
– Разумеется. Я уже слазил наверх, и открыл крышку. Похоже, здесь когда-то хранили воду: на дне имеется какая-то наледь. Правда, пусть наши доктора её на всякий случай проверят – вдруг какая-нибудь ядовитая зараза.
– Мысль кажется ещё более удачной. Лучше сто раз перестраховаться, чем…
– Один раз недостраховаться, – в наушниках возник весьма довольный голос Эрика Валкеса. – Минуту, командир. Сейчас я подойду с газоанализатором. Антенна нам чертовски нужна! Без нашего СОС-а никто и не узнает, что нас нужно срочно спасать. И какую интересную штуку мы нашли! В абсолютно пустом пространстве пучин космоса!
Послышался недовольный шёпот:
– Скотина. Пользуешься любым случаем, чтоб сбежать от меня?! Ну пого…
– Доктор Хейдигер. Я вернусь так быстро, как только смогу. А чёртова крупа запросто сможет свариться в скороварке и без моего присутствия! О чём вам непримянёт сообщить автоматика! – нарочито нейтральный голос доктора Валкеса говорил о том, что он пытается напомнить «коллеге» о том, что они не одни!
На этот раз Валкеса не удостоили ответом, логично рассудив, что космос – не пространство модуля. И голос через трансляцию слышен абсолютно всем спасшимся.
Доктор Валкес к ним на технический уровень прилетел. Отталкиваясь от стен и подтягиваясь на трубах и скобах. Направляя тело вперёд уже вполне уверенно – так, словно всю жизнь только этим и занимался.
Теперь почти все они пользовались при первой же возможности этим простым и быстрым способом, решив отказаться от магнитных подошв.
На исследование льда на дне двухметровой в диаметре цистерны много времени не ушло – пара минут. Доктор перестал хмурить брови:
– Порядок. Но хранили здесь не воду. А воздух. Тот, что потом подавался в исследовательские боксы. Судя по объёму воды, они просто делали его максимально влажным. Вон они: форсунки-разбрызгиватели. Ну – стопроцентная, так сказать, насыщенность атмосферы водяными парами. Это бывает иногда нужно. Для исследования реакции токсинов на туман, или дождь. В-смысле – не выпадут ли они в осадок. А то и вовсе – нейтрализуются.
– Понял. Спасибо, доктор. Можете возвращаться. Кстати, хотел спросить: как там продвигается? С крупами?
– Сейчас варим в скороварке вторую. Первая сварилась за восемнадцать минут. Разбухла вдвое. И по консистенции напоминает папье-маше. Если только вам это сравнение хоть что-то говорит.
– Говорит, доктор. А как… На вкус?
– Не знаю. Попробовать можно будет не раньше, чем снимем скафандры. Но то, что она съедобна, стала мягкой, и съесть её будет легко – сомнений не вызывает. И её там – пять мешков. Мы специально начали с той, запасов которой больше всего. Вероятно, это – аналог нашей овсянки. То есть – очень полезная… Но, скорее всего, очень невкусная.
– Спасибо, доктор. Очень разумное решение – начать с той, запасы которой побольше. Теперь, если что, протянем до прилёта спасателей в нормальной форме, а не в виде ходячих скелетов. А что с мясом?
– Оно не ядовито. И, судя по анализам, тоже пригодно в пищу. Поскольку хранилось в герметичных холодильниках, и токсины внутрь не попадали.
– Отлично. Это просто отлично. Теперь мы запросто продержимся здесь, вот именно, года два.
– Знаете, командир, даже мне не хотелось бы, чтоб это продлилось столь долго… У меня там, дома, жена, дети, внуки… – лицо и голос Ксю как обычно ничего не выражали, но догадаться, что он (Как, впрочем, наверняка и все они!) не горит желанием торчать в чёртовой сфере столь долго, было не трудно!
– Согласен. Тянуть незачем. Значит, приступаем к разделке корпуса цистерны. Где резак? А, минуту! Я только что видел вон там, на стеллаже, что-то вроде куска мела. Сейчас я эту штуку размечу. Так оно, всё-таки, поаккуратней будет. Диаметр отражателя в метр, наверное, будет достаточен.
– Вероятно. Но думаю, командир, что два метра – всё же надёжней.
– Хм… Спорить не буду – металла хватит.
Как ни странно, но сварить двухметровый в диаметре «тазик», как его обозвал Галопан, отражателя антенны удалось быстро – за какой-то час. Назаров, лично приложивший к этому руку, ощущал законную гордость:
– Ну вот. Она даже больше, чем та, которую у нас срезало! Теперь только определить фокус, и закрепить на кронштейнах головку! Ну-ка, Энди, дай мне вон ту планку…
На эти операции ушло ещё полчаса. После чего здоровенный зонтик потащили в тамбур, и наружу. Закрепить его на корпусе модуля и подключить разъёмы к розеткам в аварийной нише у шлюза оказалось нетрудно. Тестер загорелся зелёным – есть подключение! К этому времени как раз подошло время очередной трапезы. Назаров приказал всем вернуться в модуль.
После еды, и «чая», который пришлось тоже употреблять из туб, лейтенант приказал всем час отдыхать. Они же с Хваном направились в рубку, и занялись антенной. Собственно, никаких проблем не оказалось, и СОС в направлении основной базы и оживлённых трасс удалось отправить быстро. И продублировать. Довольный собой и своей командой, Назаров вернулся в салон:
– Мы отправили сигнал бедствия. И обычный и для подпространства. Мощность и характеристики нашей самоделки – практически как у штатной антенны. Теперь на любом корабле, оказавшемся к нам ближе двух-трёх световых месяцев, сигнал примут. И это произойдёт, думаю, не позже, чем через, вот именно, пару месяцев. Оттуда его перешлют на нашу базу. Оттуда вышлют спасателей. Или прикажут какому-нибудь кораблю забрать нас по пути. Или уж, если никого поблизости не будет – с самой Базы. Так что переадресация, и подготовка спасательной экспедиции – ну, пара недель. И плюс ещё время на путь сюда. Словом, по самому оптимистичному прогнозу – месяца четыре.
– А по пессимистичному? – это спросил Гуннар.
– Полгода. Это в случае, если гиперсветовой сигнал не перехватят корабли, и он будет идти до ближайшего спасательного бакена.
– Понятно. Ну, столько-то мы теперь, надеюсь, продержимся?
– Да, Гуннар. Никакого сомнения. Так, вот ещё что. Доктор Валкес. Что там с крупами? И мясом?
– Всё в порядке. Первая, как уже говорил, сварилась за восемнадцать минут. Можно попробовать – вот. Мы с доктором Хейдигером принесли её с собой. В контейнере. Вторая… Ещё варится. Какая-то она оказалась… особо жёсткая. Поэтому портативная скороварка ещё работает. – доктор кивнул на прибор, похожий на большую кастрюлю с толстенным дном, в котором и располагались мощные аккумуляторы, отвечавшие за нагрев герметичной полости посудины.
– Хорошо. Давайте попробуем вашу первую крупу.
Назаров первым зачерпнул кончиком чайной ложки неаппетитной на вид серо-жёлтой бурды, которую доктора ещё там, в сфере, перегрузили из прибора в алюминиевый цилиндрик – контейнер для переноски в вакууме. Пока лейтенант жевал, и пытался понять, какова на вкус новая и чуждая пища, остальные с понятным волнением и даже страхом следили за его лицом. Олег не удержался. Вдруг перестал жевать. Открыл рот, выпучил, а затем и подкатил глаза. И захрипел, схватившись за горло.
Раздались испуганные выкрики и ругательства.
К лейтенанту тут же бросился доктор Валкес:
– Командир! Плюйте! Скорее! – после чего попытался и пальцами и ложкой достать изо рта лейтенанта прожёванную пищу. Олег вернул глаза на место, и рот закрыл.
– Нет, не настолько всё плохо. Это я пытался понять, удобно ли её глотать.
– Ф-фу… Это нечестно, сэр. И было совсем не смешно! – но тон Франкеля противоречил смыслу слов. А по лицу расплывалась широкая улыбка.
Гуннар криво усмехнулся, показав большой палец:
– Спасибо, сэр. После чёртовой трёхдневной нервотрёпки – хоть какой-то юмор! Мне… Полегчало. А то – сплошные проблемы да неприятности. Тут забудешь, как нужно улыбаться, не то, что – смеяться!
Остальные тоже повздыхали, пофыркали и похихикали, правда, несколько нервно. Но потом Моммсен всё же спросил:
– Ну как, сэр? В-смысле, жра… э-э… Простите: кушать эту штуку можно?
– Кушать её можно. Хотя на вкус, если честно, действительно напоминает то самое папье-маше. Этакая смесь хвойных опилок, газетной бумаги и муки… Бр-р! Проглотил, если честно, с трудом. Но если посолить, добавить масла, то… Есть будет вполне можно.
Только вот не знаю, не пробьёт ли у меня кишечник на диарею.
Но если верить доктору Валкесу, не должно. Да и гальюн мы пока не перенесли.
– Вот! И я об этом же, сэр! Как мы будем пользоваться, если там, в сфере, нет такой системы отсоса, как здесь, на модуле?
– Ну, это просто. Перенесём всё в комплекте. Тем более, что такой вариант проектировщиками предусмотрен. А также перенесём и всю радиоаппаратуру, и кабель протянем: от новой антенны до помещения внутри, где мы всё электрооборудование и радио установим. Придётся только ещё одну дыру в корпусе шара проплавить. И после проводки кабеля загерметизировать.
– Ну, с этим-то как-нибудь справимся, сэр. – Хван говорил как всегда спокойно и рассудительно, – Только вот зря вы так рисковали, и пробовали эту крупу сами. Нужно было, чтоб этот опыт проделал тот, кто её варил и исследовал. Потому что только он смог бы описать те ощущения… Что возникнут при переваривании. И дефекации. Врач же! Так что вторая крупа – на совести и кишках доктора Валкеса!
Назаров посмотрел в лицо Ксю. Ехидные искорки в уголках чуть морщинистых глаз сказали ему, что случилось небывалое: штурман пошутил!
Однако доктор Хейдигер шутки не оценил:
– Ну вот ещё! Если доктор Валкес засядет в сортире, кто мне поможет продолжить исследования пищевых продуктов?!
– Я помогу. – это внезапно Томер Франкель пришёл на помощь командиру, не знавшему, как потактичней сказать, что это тоже была шутка, – Я с большим удовольствием поработаю лабораторной крысой. Особенно, когда дело дойдёт до бифштексов! – плотоядный взор и шевеление смоляными бровями сказали Назарову, что если Томер и играет на публику, то делает это от души! – Поскольку стоит мне уже поперёк горла наш пресно-казённый рацион! А тут… Всё-таки хоть что-то новенькое. Оригинальное. И неядовитое. Вроде.
Назарову пришлось срочно встрять. Потому что лицо доктора Валкеса вспыхнуло, словно сверхновая, хоть тот и промолчал:
– Никто ничего пробовать не будет. Как минимум ещё двое суток. То есть – пока мы точно не выясним, что мне… Не повредило. Что же до желания Томера стать, так сказать, штатным подопытным…
– Нет уж! Незачем ему так рисковать! Я и сам прекрасно… Поработаю «грибным человеком»! – тон доктора Валкеса был весьма категоричен, а взгляд – красноречив. Похоже, биолог не на шутку опасался за чувства своего партнёра.
– Грибной человек – это что такое? – вопрос задал до этого как обычно не встревавший, и только помаргивающий на всех Пьер Огюстен.
– А-а, вы не в курсе… – протянул доктор Хейдигер, – Это есть такое старинное кино. Там про период, когда ещё было рабство. В Мексике один богатый плантатор владел огромными пастбищами. Прериями. И всегда держал в клетке одного раба. И когда его люди, ну, пастухи, находили по весне, после ливней, в прерии какие-то новые грибы, на этом рабе их и испытывали. Чтоб потом хозяин мог и лично продегустировать деликатес.
– Ха! Вот это прикол! А если раб травился? И умирал?!
– Ну, считали грибы не подходящими для стола хозяина. И в клетку сажали нового раба!
– Вот это порядочки! – Анджей Полонски только что не брызгал слюной, – А куда смотрела полиция?!
– Анджей. – Олег решил влезть в дискуссию, – Полиции тогда не существовало. Да и рабов эти хозяева не считали за людей. Это сейчас у всех права равные. А тогда…
Про себя лейтенант подумал, что, похоже, зря в Европе отменили курс общей истории. Поэтому и не слышали, и не знают они там подлинной правды про рабство, которое ещё девятьсот лет назад было в той же Америке нормой. И о чём все америкосы до сих пор предпочитают помалкивать. Похоже, стране, провозгласившей себя «светочем демократии», до сих пор стыдно…
– Прикольно. Похоже, их уже тогда доставала проблема перенаселённости – так что одним рабом больше, одним меньше – всё жить посвободней. Так сказать, меньше народа – больше кислорода.
– Нет, Томер, это гораздо позже встала проблема перенаселения – в двадцать первом – двадцать втором. Тогда рабства уже не было. Зато, действительно, имелось двадцать два миллиарда, которых нужно было где-то разместить, и чем-то накормить. А в двадцать четвёртом веке как раз и изобрели преобразователи Вайля. Поэтому и стали активно осваивать космос, искать колонии, расселяться, а на Земле отменили квоты на рождаемость.
– Ну и ладно. Сейчас-то, как посмотрю, так и так не больно-то много желающих «размножиться». Все предпочитают пожить для себя. А дети – это такая… Мягко говоря – головная боль! Вонища. И ответственность.
– Вот именно. Поэтому до восьмидесяти процентов младенцев рождаются в Инкубаториях. И сто процентов – воспитываются в интернатах. Живут в казармах. Встают по звонку, ложатся по звонку. Э-э, да что я рассказываю – как будто вы сами не оттуда! А, говорят, раньше всех воспитывали мать и отец. И это было весело. А не как в армии.
– Опять книжек начитался, Энди? – Расмуссен похлопал капрала по плечу, – Плюнь на эту чушь! Вот, посмотри: меня воспитала мать. И – что? Когда пошёл в начальное, меня там не лупил только ленивый! Потому что не привык я «воспитываться» в коллективе. Имел другие приоритеты. И никто меня за «своего» не принимал до третьего класса. Ну, потом вписался-таки… В социум. А когда учился в высшем – всё уже было чики-пики!
– Так, ладно. – Назаров отвёл взгляд от часов, – Мы поели, отдохнули. Теперь – снова за работу. Хорошо бы закончить всё до вечера. Тогда завтра с утра уже можно было бы вселиться. И снять скафандры.
Ну, хорошо. Фронт работ известен. Задачи всем поставлены. Вперёд, господа.
Теперь вы, Ксю. Мы с вами, как самые опытные, займёмся тем, что так любит и ценит наш уважаемый Пётр. То есть, туалетом. Нам нужно быть предельно аккуратными. Всё-таки – миллион восемьсот тысяч. И второго, или запасного, у нас нет.
– Ну, знаете, это было бы уж слишком шикарно – два туалета на модуле на четырнадцать человек!..
– А по-моему, это как раз было бы отлично. – Пётр насупился, из чего Назаров сделал вывод, что задел его-таки выпад командира, и поспешил поправиться:
– Приношу свои извинения, Пётр, за неуместную шутку. Вы абсолютно правильно наметили приоритеты: это именно то наше оборудование, которое придётся переносить в последнюю очередь, и – только тогда, когда воздух нагреется, и можно будет по шару ходить – тьфу ты – летать! – без скафандров. И главное сейчас – подготовить для него место. Обеспечить питание. И дополнительный поглотитель запахов установить. Стационарный. И пусть спасательные модули оснащают только старинными и простыми туалетами, практически такими, какими их спроектировали русские ещё в двадцатом веке, у них есть одно гигантское преимущество.
Они работают надёжно!
Ещё пять часов упорной работы, и Назаров с удовлетворением констатировал, что вселяться действительно можно: всё у них готово. Осталось только поужинать, переночевать, и перенести, вот именно, туалет.
Модуль во время ужина наполняли радостные возгласы и бодрые и оптимистичные прогнозы: кое-кто из бурильщиков считал даже, что за ними могут прилететь и раньше четырёх месяцев: через три с половиной. Олег высказался в том смысле, что был бы только рад этому, но он реалист. А поэтому рассчитывать лучше – не на то, что поблизости окажется случайный корабль-разведчик, а на то, что их сигналы уловит корабль, следующий по оживлённой штатной трассе. И предложил лейтенанту Хвану на всякий случай настроить аппаратуру так, чтоб наплевав на расход энергии бортовых стационарных аккумуляторов модуля, сигналы транслировались каждые полчаса. Штурман согласился, что это грамотно, поскольку перетащить в шар эти аккумуляторы всё равно не удастся: для этого пришлось бы вскрыть броневые переборки днища, и выпотрошить модуль, как консервную банку.
Затем по этой же теме возникла и ещё дискуссия: штурман предлагал отрезать всю поражённую облучением часть кормы – чтоб предотвратить разъедание всего корпуса модуля. А отрезанную часть выкинуть в космос. Назаров, у которого «выкидывание» невольно ассоциировалось с трагическим происшествием с Санчесом, сомневался в смысле такого действия:
– Мы сами всё равно не сможем воспользоваться нашим модулем. А те, кто прилетит за нами, вряд ли захотят забрать его на борт, чтоб потом восстановить утраченные части в доке: это экономически невыгодно. Никто на заводах ведь не производит готовую кормовую часть!
– Да, командир. Вы абсолютно правы. Это невыгодно. Но попытаться спасти хотя бы часть нашего кораблика мы, как мне кажется, должны. Хотя бы из элементарного чувства благодарности. Ведь это он доставил нас сюда! Да и мало ли! Вдруг что-то оттуда нам понадобится? А так мы точно будем знать, что он не прогниёт до носа! И – главное! – не будет вероятности того, что коррозия как-то переберётся с него – на наш шар!
– Хм-м… Пожалуй, убедили вы меня, Ксю. Завтра с утра и займёмся.
Разумеется, предварительно убедившись, что каюты на шаре прогрелись, и готовы к нашему вселению.
Каюты прогрелись.
В той, где располагался конвертер, теперь, в рабочем режиме, имевший температуру в триста двадцать Цельсия, вообще стояла почти «тропическая» жара: двадцать восемь градусов! Назаров, лично обошедший – а, вернее – облетевший все свои новые владения, дал приказ эвакуироваться с модуля, и вселяться согласно намеченному плану, в шесть кают по периметру от центральной, воздух в которых уже нагрелся до плюс пятнадцати. А вот в центральной вряд ли кто захотел бы жить, поскольку теоретически через неделю там стояло бы плюс тридцать девять.
Из момента, когда доктор Валкес первым решил снять скафандр в этой каюте, чтоб лично убедиться в пригодности атмосферы для житья, Франкель пытался сделать праздник: изобразил голосом фанфары и даже кричал «Ура нашим храбрым первопроходцам!». Но доктор быстро унял чересчур ретивые восторги, сообщив, что дышать, конечно, можно, но… Жутко воняет аммиаком и горелой пластмассой.
Сняв шлем, Назаров убедился, что доктор не преувеличил: воняло прилично. Мягко говоря. Но командир оставил комментарии при себе, буркнув вполголоса:
– Дышать всё-таки можно. Правда, давление низковато: словно мы на высокогорном плато. Ну ничего: климатизатор подправит. И запахи отфильтрует.
Общее мнение отразил Расмуссен:
– Ничего. Всё нормально. Пусть низковато. И пованивает. Всё-таки – не носками. Главное – мы можем тут жить без этих мягких гробов! – говоря это, Гуннар блаженно улыбался, разминая загрубевшими пальцами истосковавшееся по свободе движений тело, особо налегая на крестец, – А на местный запах, давление и холодрыгу – плевать! Тем более, что на буровой нам приходилось нюхать и мёрзнуть и похлеще! А уж на модуле!.. Хо-хо! Говорю же – то ещё амбре.
Назаров мысленно не мог не согласиться: действительно, когда в тесном помещении десять здоровых мужчин несколько дней не моются, не чистят зубы, и не стирают чёртовы носки, дышать… Проблематично. Но теперь им всем будет легче.
Продолжение следует...
Автор: Мансуров Андрей
Источник: https://litclubbs.ru/articles/51207-eto-vam-ne-agata-kristi.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
