Почему мы так мало беседуем о стихах Саши Чёрного? В организмах наших творится острая нехватка поэзии Серебряного века, в поисках самоизлечения мы бдим ночами, любуясь серебряной луной, однако этого недостаточно. Поэзии, серебряной поэзии требуют наши сердца. А сердце умнее разума.
Удивительно искристо и остро сатирическое стихотворение «Ins Grune» (нем. на природе). В нём Саша Чёрный высмеивает бездуховный образ жизни немцев. Природа — традиционный символ духовной чистоты и возрождения, однако человек своей пошлостью превращает её в закуску к колбасе и норовит завернуть в вощёную бумагу. Природа ропщет, но напыжившихся пошляков этим не остановить.
#СашаЧёрный
#СеребряныйВек
#ПоэзияСеребряногоВека
#стихиоприроде
#духовность
#принцинищий
#стихиожизни
#БугаёваНН
#LiterMort
[Полный текст стихотворения см. в комментариях]
За прошедшие 113 лет стихотворение только укрепилось в своей актуальности. Общество потребления в изображении Саши Чёрного обладает неприлично здоровым аппетитом. Причём вульгарные «комоды в юбках» распространяют свой аппетит с равным азартом как на лангустов, так и на природу. Небеса и хоровод белых облаков — всего лишь дополнительная закуска на их ломящейся «деликатесами» тарелке. Почему, по мнению Чёрного, это вульгарно? Потому что эти пошляки пытаются потребить природу. Более того — переварить с колбасой и хлебом.
Потребитель стремится к природе не душой, а желудком. Тот, кто может позволить себе 25 бочек пива, сможет позволить и ломтик белого хоровода облаков в небе. Почему это бездуховно? Потому что природа бесценна. Нельзя оплатить вещи, которые не эквивалентны деньгам. Есть храмы не из золота и не из серебра. Платить за природу — значить оскорблять её. Нельзя купить благородство, нельзя купить мужество, нельзя купить тонкость чувств, нельзя купить острый ум. Это или воспитывается, или с этим рождаются. И духовную жажду ни купить, ни утолить за деньги тоже нельзя.
Простыми словами, условный нищий (например, бомж, аскет, странник или гений) сядет на пригорочке и насладится зрелищем заката. Если его дух стремится к красоте, к постижению таинства бытия и роли Бога в нём, он, полчаса посидев на земле лицом к лицу с заходящей звездой, а боком о бок с поющими птицами, внутренне обогатится.
А богатенькие «бюргеры» у Саши Чёрного, в отличие от нашего странника, без приготовлений не могут: им нужно сначала «принять ванну, выпить чашечку кофа»… Герой Миронова из «Бриллиантовой руки» — русская иллюстрация к этой «напыжившейся пошлости». Помните, как он сперва (по оплошности, по затмению умишки) видит божественный образ в отроке, а потом, очнувшись, грубо отталкивает его? Такие пошляки норовят оттолкнуть и растоптать храмы, сложенные не из золота и не из серебра. Они не верят в красоту, которая недостаточно «гигиенична». Расчётливость — вот их замена духовности.
Войти в «тёмные храмы и там свершить бедный обряд», именно бедный — такое по силам лишь тем, у кого «по карнизам скользят улыбки, сказки и сны». У кого на карнизе сидит лишь муха да болтается шторка — с теми не случается чуда, над теми не зажигается «небо а алмазах». Нет, сэр, никаких небес в алмазах, особенно до завтрака.
Это архетип «принца и нищего». Ярче всего этот конфликт раскрывается на примере Библии. Иисус Христос — сын простого человека, одетый в грубый хитон, чьи друзья ловят рыбу; у Иисуса нет банковских счетов (или хотя бы горшочка, набитого динариями) или хитона помоднее, однако он — Бог. В нём не могут узнать Бога те, кто стал рабом условностей и кто презрительно морщится при виде пахнущих съеденной рыбой виноградарей. Так вот, появись этот Иисус на холмике перед «гуляющими немецкими быками» в пиджачках и с кружевными шпицами — да, вот такое «второе пришествие», почти как в «Братьях Карамазовых», — разве не прогонят те его? Эй, кто этот оборванец! — закричат они, прикрывая своих раскрахмаленных лангустов. — Он запылит нам наших лангустов! Фриц, спрячь от этого нищего наших шпицев: он их заразит чем-нибудь! И т.д., и т.п.
Это не люди: это «сознательно гуляющие таксы». А к Богу человек стремится не сознательно. Расчётливость — вот то, что «стеной теней» (термин Маяковского) стало между «любителями прогулок» Чёрного и божественной природой. Вот почему хоровод облаков откровенно смеётся над этой «деловитой» братией: переевшие колбас всё равно не разбирают речи облаков и не поймут. Заговори с ними Бог — они не разберут и полслова. Это нищие, обряжённые в костюмчики принцев и не имеющие ограничений в поедании закусок. Но помните у Марка Твена: сэр Майлс Гендон преклонил колена не перед кем иным, как перед Эдуардом, истинным принцем. Втиснутым в лохмотья, избитым, прижженным известью, голодным… зато принцем, аристократом духа.
Нет такого ритуала, что можно было бы исполнить — и разом превратиться из «сознательно гуляющей таксы» в человека, полного чувства и внутренней тяги к прекрасному. Рабиндранат Тагор, прежде чем получить Нобелевскую премию за свою поэзию, удалился из города и жил в домике в лесу, проводя творческие часы в сидении под деревом. Но, в отличие от «бюргеров», без пива, без колбасы, без флага, без чего бы то ни было «раскрахмаленного». Только человек, его пытливый ум, его томящийся дух, его вопросы Богу и — природа, знающая ответы.
Традиционно истинная русская духовность — это способность признавать прекрасное без пышных ритуалов. Замирать сердцем на травинки или струящуюся издалека народную песню. Пушкин прекрасен и с кружкой в бедном домике Родионовны.
Но разве только русская? Например, в «Тошноте» Сартра Антуан Рокантен вдруг неожиданно видит, как столкнулись негр в красном и девушка в голубом напротив пламенеющего заката. Всего миг, всего один негр, всего лишь девушка, всего лишь закат — а ему хватило, чтобы дрогнуть сердцем на прекрасное. Другой вопрос, почему человек с тонким чувством красоты не способен обрести счастья. Не правда ли, гораздо легче обретать счастье, если для этого достаточно хорошо наесться колбасы? Поэтому гораздо выгоднее быть не человеком, а таксой. (Она счастливее.)
Но если все станут интеллектуальной элитой, станут «альфой», то кто же будет выполнять обязанности «беты», «дельты», «гаммы»?..
Разве «гамма» не имеют право заниматься своей честным, пусть и бездуховным трудом, а потом, красивенько разодевшись, выгуливать своих кружевных шпицев и ахать на изящную архитектуру?
К несчастью, в этом скрывается опасность: щеголяя друг перед другом своими колбасами и прочими статусными символами, расфуфыренные «гаммы» будут льстиво называть друг друга «альфами» и постепенно начнут считать себя таковыми. Мы и есть «альфа»! — в конце концов воскликнут они. — Других нет, это басни, сказочки. Мы элитная элита, а наши колбасы — изящнейшие произведения в мире изящных искусств.
Сегодняшняя элита — разве это не вчерашняя «гамма»?
Явление «раскрахмаленности», подменяющей истинное стремление к красоте, осуждал и Маяковский («Нате!»). Мещанство как замена красоты красивостью. Канареечное мещанство у Маяковского постыдно. Красота — бесценна, не покупается за деньги, истинна. Красивость — дешева, мерится серебряниками, мнима.
Сегодня в культуре происходит реабилитация мещанства.
Быть «любителем прогулок» не плохо. Не только обладатели тонкой организации духа достойны жить и быть уважаемыми. Люди, чем ум не отточен, а слегка туповат, чьё сердце — не источник чувств, а лишь мышечный орган, живут по своим собственным правилам. Да, они не могут постичь таинств природы, пока не напялят на себя «кринолины» и не введут внутрижелудочно необходимую дозу колбасы. Так что ж? Предать их анафеме, отлучить от природы? Запретить лезть в природу и в жизнь и трогать всё своими колбасными руками? А кто им запретит? Тонкие мыслители и глубокие чувствователи? Смешно-с. Причём смешно и белому хороводу облаков в небе, и нам.
Вульгарно не изобилие меню и чинность-благородность потребления колбас, а подмена этими вещами главного: духовного диалога с природой, нацеленности на постижение мира, самосовершенствования. Эстетизация не должна быть бессодержательной.
Вероятно, истина в «золотой середине», не правда ли? Если «любители прогулок» безвредны, если они трудолюбивы и честны, то они явно достойны уважения. Они бескрылы, но разве лишённый полета пингвин не прекрасен и не достоин любви? Таков и бескрылый, но честный человек. Осуждения достойно лишь ханжество, прикрытие лживым налётом «раскрахмаленности» уродливой сердцевины, как в случае Козодоева из «Бриллиантовой руки».
Если под блестящим колбасным налётом буржуазности чернеет грубость, беспринципность, лживость, тунеядство… — то никакой «ванной», никакой «чашечкой кофа» не сделать бытие более «гигиеническим». Из-под вычурного пиджачка принца всё равно будут выглядывать коротенькие мысли нищего Буратино: пролезть, ухватить, дорваться, ушмыгнуть…
