Приватизация госимущества – всегда и в любой стране очень болезненная история. Левая общественность исходит из простого принципа: госпердприятия строились «всем народом» и должны работать на весь народ, и передача их в частные руки недопустима как по экономическим (государство и народ лишаются доходов), так и по моральным соображениям. Аргументы сторонников приватизации – что частные предприятия работают эффективнее, и государство получает больше налогов – на её противников действуют плохо.
Аргентинский случай, когда президент Хавьер Милей победил с программой, предусматривающей тотальную приватизацию, и получил массовую поддержку бедного населения, уникален. Нечто подобное было разве что в Великобритании, когда массы простых людей, которые, как и в Аргентине, не могли рассчитывать стать выгодоприобретателями приватизации, поддержали приватизационную программу Маргарет Тэтчер. В России, Бразилии и почти всех других странах приватизация встречала ожесточённое сопротивление левых и как минимум непонимание со стороны большинства общества.
В Аргентине же, где традиционно госсектор очень силён, левые тоже недовольны планами приватизации, но в целом их поддержка, причём со стороны трудящихся, беспрецедентно высока. При этом Аргентина имеет печальный опыт 1990-х, когда приватизация, проведённая президентом Карлосом Саулем Менемом, принесла в бюджет очень мало, а приватизированные предприятия в целом заработали ненамного лучше, чем государственные.
Приватизация при Менеме пошла наперекосяк потому, что она была крайне плохо продумана и организована, но самое важное – из-за того, что она осуществлялась в интересах узкой группы чиновников и связанных с ними бизнесменов. Поэтому конкурсы проводились с нарушениями, а инвестиционные обязательства для новых владельцев или отсутствовали, или были формальными.
Но это было давно, и уже почти забылось. Зато аргентинцы прекрасно видят, как работают государственные компании, и к каким результатам привела ренационализация при правлениях Нестора и Кристины Киршнеров. Говоря просто, до сих пор и приватизация, и национализация только подрывали аргентинскую экономику.
Яркий пример – судьба авиазавода FMA, старейшего в Латинской Америке. Построенный в 1927 г., он выпускал военные и гражданские самолёты, в т.ч. удачные, но небольшими сериями.
FMA почти ничего не экспортировал – из-за завышенных цен, не очень высокого качества продукции и из-за того, что чиновники, управлявшие заводом, экспортом не заморачивались – а зачем, если государство всё равно даёт деньги? Что такое маркетинг, они не знали и знать не хотели. Ни ВВС страны, ни гражданскую авиацию завод так и не смог обеспечить. А бюджетные деньги на него тратились большие. В 1995 г. Менем отдал завод в концессию американской компании Lockheed Martin. В результате FMA просто перестал производить самолёты, и превратился в ремонтное предприятие американского гиганта. В 2010 г. правительство Кристины Киршнер национализировало завод. В Аргентине началась патриотическая шумиха: мол, мы вернули контроль над базовым предприятием отечественной экономики! И что? Прошло 14 лет, и «базовое предприятие» занимается ремонтом иностранных самолётов. Ну, ещё поставляет запчасти для бразильского транспортника КС-390, а в 2017 г. – о чудо! – даже экспортировал целых два самолёта PA-25 Puelche (лёгкая сельскохозяйственная машина 1952 г. рожд. по лицензии американской компании Piper). Прямо скажем, не густо для «базового предприятия». Эта деградация когда-то крупнейшего в Латинской Америке авиазавода горячо обсуждалась в обществе, разрушая миф о госсекторе как национальном достоянии.
Но самая болезненная для аргентинцев тема – железные дороги. Когда-то Аргентина имела самую протяжённую железнодорожную сеть в Латинской Америке, которая удовлетворяла потребности населения и экономики страны. В 1948 г. президент Хуан Доминго Перон национализировал железные дороги, принадлежавшие английским и французскими компаниям. Он рассчитывал, что это резко увеличит доходы государства, но вышло не так хорошо – почему-то аргентинцы согласились на выплату огромных, совершенно нерыночных компенсаций. Полагают, что решающую роль в этом сыграли коррупционные соображения. В Аргентине горько шутили, что Перон купил ржавое железо по цене золота.
Тем не менее какое-то время железнодорожная сеть развивалась. Однако Аргентина вступила в полосу непрерывных кризисов, и уже в 1959 г. были ликвидированы железнодорожные пути длиной в 4 тыс. км. В период военной диктатуры 1976-83 г. упадок железнодорожного транспорта усилился: было закрыто ещё 6300 км путей, уволено 40% железнодорожников, и ликвидировано большинство ремонтных предприятий и половина пассажирских маршрутов. Падало качество обслуживания, уменьшалась скорость движения поездов, перестали закупаться подвижной состав и оборудование.
При демократических правительствах, пришедших на смену военному режиму, деградация железнодорожной сети приняла катастрофический характер – в первую очередь из-за перманентного финансового кризиса. В 1993 г. было отменено большинство пассажирских перевозок, в результате чего сельская местность и небольшие города оказались отрезанными от мира. Их начала покидать молодёжь, перебираясь в мегаполисы.
В 1995 г. управляющая железнодорожная компания была ликвидирована, и железные дороги приватизированы. Но результатов это не принесло в силу общего экономического упадка страны. А в 2015 г. правительство Кристины Кишнер вновь национализировало железные дороги, окончательно добив отрасль.
К настоящему моменту железные дороги Аргентины представляют собой трагическое зрелище. Множество посёлков железнодорожников брошены, превратившись в pueblo fantasma – призраки. Железнодорожная сеть, в 1954 г. достигавшая 47 тыс. км, сократилась до 5 тыс. км. Тем не менее управленческий аппарат госкомпании Trenes Argentinos превосходит аналогичные показатели американской компании Amtrak или испанской сети высокоскоростных железных дорог Renfe. В текущем году государство потратили $2,2 млрд. на поддержку Trenes Argentinos.
Таким образом, принадлежащие государству железные дороги почти умерли как отрасль экономики и важная часть социальной сферы. И всё это происходит не просто на глазах аргентинцев – оно самым разрушительным образом влияет на их жизнь. Остальные предприятия госсектора если не влачат столь же жалкое существование, что и железные дороги, то работают тоже плохо. При этом в текущем году правительство создало более миллиона рабочих мест. Хотя те, кто получил там работу (это активные члены перонистского движения), счастливы, остальные прекрасно понимают, что новые рабочие места – «липовые», и только потребляют бюджетные средства. Что, в свою очередь, усиливает инфляцию. Которая больнее всего бьёт по беднякам (состоятельные люди держат средства в долларах). И обо всём этом последние годы в прямой и грубой форме рассказывал в ток-шоу профессор экономики Хавьер Милей. Стоит ли удивляться, что аргентинцы ему поверили. А как не поверишь, если живёшь рядом с брошенными локомотивами и руинами вокзалов, и вдыхаешь запах гниющих шпал?
В начале 1990-х аргентинцы поверили Менему и поддержали приватизацию потому, что экономика была в ужасном состоянии – на улицах не убирали мусор, предприятия стояли, а песо превратились в фантики (зарплату аргентинцы тогда загружали в багажники машин). Но приватизацию он провёл так, что хуже этого сделать было нельзя. После чего семейство Кишнер провело ренационализацию – и тоже так, что хуже этого сделать невозможно. Такая вот невесёлая национальная традиция…
В принципе Милей предложил план приватизации потому, что госсектор Аргентины не просто убыточен – он почти умер, и тянет за собой в могилу всю экономику страны. И это настолько видно аргентинцам, что они проголосовали за «шоковую терапию».
