Осенью 1773 года А. А. Ступишин сменил на посту нижегородского губернатора тайного советника Андрея Никитича Квашнина-Самарина, обвиненного в нерасторопности и упущении в делах. Замена штатского губернатора на военного не была случайной.
1773 - 1774 гг. время смутное в истории России, больше известное нам по школьным учебникам как «крестьянская война под руководством Емельяна Пугачева». Пугачевщина. Воеводы бежали из городов, дворяне из поместий, а самозванец объявлял народу волю, прощал повинности и вешал былых начальников. Летом 1774 г. войска Пугачева показались и на Нижегородской дороге…
***
«БУДУЧИ В ОБСТОЯТЕЛЬСТВЕ»
После поражения под Казанью, Пугачев направил свои потрепанные, но по-прежнему грозные войска, на Волгу. Впереди была богатая Нижегородская губерния с ее знаменитой Макарьевской ярмаркой. Там можно было в случае успеха и пограбить, и новыми людишками обзавестись для воровского войска. Участь Нижнего Новгорода выглядела незавидной.
Ступишин реально оценивал свое положение. Вот что он писал московскому генерал-губернатору Волконскому летом 1774 года: «…город Нижний положение имеет весьма важное потому, что хранится в нём: денежной казны до миллиона рублей, соли по берегу в разных местах до 7 миллионов пудов, вина также до 14 тысяч ведер. Все сие хранить без воинского подкрепления возможности не имею. В гарнизоне без командированных к усмирению бунтовщиков не более 400 рядовых, и те весьма ненадежны; а кремль в окружности своей имеет 2 версты и 180 сажен. К обороне ж все, что имеет силы человеческие, могут изыскать, я ничего не упустил; но со всем тем не могу сказать, чтобы себя мог совсем обеспечить. …И в таком будучи обстоятельстве я решился защищать только крепость Нижний Новгород, а поисков по недостатку воинских сил, а особенно конных команд, производить некем… Если конных я получу хотя бы 400, то, надеюсь, с Божьей помощью не только разсыпавших злодеев не допущу в Московскую губернию, но истреблю всех в своей…»
Итак, решение максимально сосредоточить все имеющиеся ресурсы на защите Нижнего принято. Ступишин рассылает комендантам уездных городов срочные приказы об уничтожении переправ на Суре и ее притоках: рубятся и сжигаются паромы, лодки, разбираются мосты — все то, что могло бы помочь бунтовщикам перебраться на ближайший к Нижнему Новгороду берег. Параллельно не забывает губернатор и о ярмарке. Во избежание бунта среди многочисленных бурлаков, Ступишин закрывает ярмарку, приказывая купцам в срочном порядке ее покинуть. Эти приготовления, весть о приближающейся к нижегородцам подмоге, возымели свое действие. На Нижний Пугачев идти не решился.
Однако, потерь избежать не удалось. Два уездных городка Курмыш и Алатырь, не получившие помощи из Нижнего (а где было и взять в те поры эту самую помощь!), были захвачены самозванцем. И здесь снова русский бунт предстал как кровавый и беспощадный. Более 250 человек были убиты по приказу Пугачева, на части казней самозваный «ампиратор» присутствовал лично. Страхи, ужасы о чинимых бунтовщиками казнях моментально разлетались по Поволжью, сея панику, сомнения и страхи.
Свою лепту сюда вносили и пленные пугачевцы. Так, удалось арестовать и препроводить на допрос в Нижний мнимого пугачевского полковника Аристова, который показал, что в бытность Пугачева в Казани, местный архиепископ прислал к нему семинариста с кошелем с золотыми деньгами около трех тысяч. И якобы, Пугачев самолично поднес семинаристу стопку водки, приказал за то преосвященнейшего архипастыря благодарить.
Допросные листы Ступишин особливым донесением отправил лично императрице. Екатерина очень серьезно отнеслась к данному сообщению. В своем письме Ступишину она писала: «Показания злодейского мнимого полковника Аристова немалой суть важности», а от начальника тайной экспедиции, расследующего злодейства бунтовщиков, генерал-майора П.С. Потемкина требовала: «Сие показанье, сколь не удивительна, ибо кажется, на первом взгляда, трудно себя представит, чтоб сей семидесятилетней старик, которой сам своим подвигом изверга Пугачева, со всеми к нему пристающими, предал церковному проклятию, столь много позабыл сам себя и таковой опыт дал своему неверию, захотя чрез то несколько минут продолжит жизнь свою, однако, без иследованье таковой поступок никак оставит неможно; и для того естьли, по сообщению нижегородского губернатора, вы к сему еще не приступали, то съперва наведайтеся под рукою и стараитеся узнат и получит в своих руках семинариста, а потом дайте знать суда; а к его преосвященству оприделите офицера, которой при теперишных обстоятельствах ответствовал бы за все поступки из ума выжившего старика сего». Долго потом преосвященному Вениамину, казанскому архиепископу, пришлось оправдываться и добиваться справедливого разбирательства в сем поклепе и напраслине. В итоге разобрались. Старца оправдали, из-под стражи выпустили. Но страх. Страх не от пускал!
Еще один слух на поверку оказался не слухом, а самым настоящим заговором. По имеющейся информации от доверенных людей, стало известно, что среди царских гренадеров зреет заговор, что планируют они сложить оружие и перейти на сторону самозванца. Ступишин, получив сообщения от соглядатаев о разговорах, которые солдаты в кабаках промеж собой ведут о преступном умысле, рисковать не стал. Приказал самых зачинщиков арестовать и жестоко наказать. Разговоры прекратились. Но страх. Страх не отпускал!
ПРИНУЖДЕННАЯ СТРОГОСТЬ
Панику и страх нужно было искоренить. Жестоко искоренить во устрашение сомневающимся. И Ступишин действует решительно и безжалостно.
После известий о злодеяниях бунтовщиков в Алатырском уезде, он приказывает привести взбунтовавшихся посадских и крестьян к повиновению. На усмирение бунта в Курмыш и Алатырь, оставленные пугачевцами, направлены роты солдат по 50 человек каждая. Пятерых мятежников удалось задержать. После краткого следствия, они были повешены. Ступишин так доносит об этом своем решении императрице: «Трупы их, не снимая с виселиц, приказал укрепить на плотах и пустить вниз по Волге. Сие сделало в прибрежных жителях страх и обращение к послушанию». Устрашение сомневающимся!
После бегства Пугачева из пределов нижегородской губернии, народ продолжали прельщать пугачевские лазутчики. С ними разговор у губернатора был короткий. Из донесения императрице в августе 1774 года: «Крестьянин Чернов в Нижнем мною повешен на берегу Оки в рассуждении таковом, што в том самом месте, где он повешен, не только нижегородских, но и других губерний бурлаков из разных жительств находилось и ныне находятца для груски соли великое множество, которые, то видя, могут не только сами собою приходить в страх и познание, но и другим объявлять будут, што за злодейство сказуемое сообщники Пугачева не избегают достойного наказания». Устрашение сомневающимся!
Что ж всемилостивейшая отвечала на эти донесения?
«Господин Нижегородской губернатор. Вчерашнее число получила я ваш пакет, из которого усмотрела я разные злодейские похождения в вашей губернии... Строгость, которую вы нашлись принужденным производить, я в нынешнем несчастном случае опорочить никак не могу. Надеюсь, что вы с умеренностию или где нужно как по крайней нужде к таковым строгостям приступите».
***
В сентябре в Нижегородскую губернию пришло долгожданное успокоение. Бунтовщики были разбиты, пособники самозванца в большинстве своем были выявлены и содержались в острогах. Нужно было возвращаться из кошмара гражданской войны в мирное русло.
И прежде всего губернатор Ступишин заботиться о тех, кто потерял в боях с «маркизом Пугачевым» здоровье. Алексей Алексеевич предлагает купцам нижегородским построить лазарет. На случай, если «господа купечество» мошну развязать не пожелают, губернатор предупредил по-отечески: «..прикажу я развести тех больных в лучшие купеческие дома». После такой угрозы городской магистрат постарался выделить подходящее помещение.
Императрица не забыла своими милостями и самого Ступишина. По именному указу он был пожалован в кавалеры ордена Александра Невского и произведен в сенаторы.
Окончание следует.
