На этот раз мы рассмотрим процессы, которые были спутниками, продолжением и предверием Нюрнберга, и на самом деле достаточно долгим следом нацистских преступлений на территории Советского Союза. Разумеется, вопрос о наказании военных преступников возник практически сразу. Уже в ноте Наркома иностранных дел Вячеслава Молотова 25 ноября 1941 года говорилось о возмутительных зверствах германских властей в отношении советских военнопленных. Приводились конкретные примеры, порой жуткие, леденящие душу факты. Но эта нота пока ещё не была юридическим документом.
Ещё одна нота аналогичного содержания последовала 27 апреля 1942 года, также с конкретными примерами. 14 октября 1942 года уже советское правительство публикует заявление об ответственности гитлеровских захватчиков и их пособников за злодеяния, совершённые ими в оккупированных странах Европы, ну и разумеется в том числе СССР.
Практика подачи нот советским Наркоматом иностранных дел продолжалась, и разумеется всё это было предверием Нюрнберга. Но тем не менее советские органы юстиции, независимо ещё от возможности, пока ещё гипотетически, организации международного военного трибунала в Нюрнберге, занялись вопросом наказания военных преступников, которые совершали свои злодеяния на территории Советского Союза. Рубежом, можно сказать, переломным моментом в этом процессе, с сугубо юридической точки зрения, можно назвать следующее—это Указ Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года. Он носил номер 39. Но чаще всего его именовали как Указ от 19 апреля. Он назывался «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родины из числа советских граждан и для их пособников».
Уже этот Указ не являлся каким-то ординарным нормативным актом и в нём были заключены нормы уголовного права. По существу именно с издания этого Указа Президиума Верховного Совета СССР был запущен процесс наказания. Текст этого Указа звучал следующим образом: «В освобождённых Красной Армией от немецко-фашистских захватчиков городах и сёлах обнаружено множество фактов неслыханных зверств и чудовищных насилий, учинённых немецкими, итальянскими, румынскими, венгерскими, финскими фашистскими извергами, гитлеровскими агентами…» и так далее шло перечисление. Одним словом, очерчивался круг тех лиц, которые могут быть осуждены.
Далее Президиум Верховного Совета СССР постановляет: Пункт 1. «Установить, что немецкие, итальянские, румынские, венгерские, финские фашистские злодеи, уличённые в совершении убийств и истязаний гражданского населения и пленных красноармейцев, а также шпионы и изменники Родины из числа советских граждан караются смертной казнью через повешение». Пункт 2: «Пособники из местного населения, уличённые в оказании содействия злодеям в совершении расправ и насилий над гражданским населением и пленными красноармейцами, караются ссылкой в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет». И самое важное, пункт 3: «Рассмотрение дел о фашистских злодеяниях, виновных в расправах и насилиях над мирным советским населением и пленными красноармейцами, а также о шпионах, изменниках Родины из числа советских граждан…возложить на военно-полевые суды, образуемые при дивизиях действующей армии…». Пункт 5: «Приведение в исполнение приговоров военно-полевых судов при дивизиях—повешение осужденных к смертной казни—производить публично, при народе, а тела повешенных оставлять на виселице в течение нескольких дней, чтобы все знали, как караются и какое возмездие постигнет всякого, кто совершает насилие и расправу над гражданским населением и кто предаёт свою Родину».
Действительно, этот нормативный акт придал мощный импульс к наказанию всех тех, кто был виновен в совершении преступлений на территории Советского Союза, а в дальнейшем на самом деле и на территории Восточной и Западной Европы.
Здесь следует отметить такой факт, что по существу Указ имел обратную силу. То есть он касался не только преступлений, которые совершались не только после 19 апреля 1943 года, но и более ранних преступлений. Но по существу это было лишь закреплением конкретных процедур. Сама возможность осуждения военных преступников, и самое главное, процедура, она была уже скорее технической процедурой, которая не вызывает возражений у юристов тех лет.
Кроме того, нельзя не выделить тот факт, что Указом Президиума Верховного Совета СССР за несколько месяцев до этого, а именно 2 ноября 1942 года была создана Чрезвычайная Государственная Комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причинённого ими ущерба. В дальнейшем она называлась ЧГК—Чрезвычайная Государственная Комиссия. На материалах этой Комиссии основывались те самые трибуналы, которые занимались работой с конкретными «персонажами», которые были обвинены в тех или иных преступлениях. Кроме того, хотелось бы отметить, что весь этот комплекс мер был направлен на неотвратимость наказания. Это был очень важный моральный фактор.
Лично И. В. Сталин в докладе от 6 ноября 1943 года говорил следующее: «Злодеяния немцев говорят о слабости захватчиков, ибо так поступают только временщики. Наш народ не простит этих преступлений немецким извергам. Мы заставим немецких преступников держать ответ за все их злодеяния». Доклад был опубликован в газете «Правда» на следующий день, 7 ноября 1943 года. То есть все эти меры были направлены на одно—не дать уйти от возмездия всем тем, кто совершал преступления, будь это 1941 год, 1942 год, 1943 год, или более поздние сроки.
Этот процесс ознаменовался и таким важным явлением, как публичные процессы над нацистскими военными преступниками. На всякий случай заметим, что деятельность трибуналов, которые создавались при дивизиях и при корпусах, они вели свою деятельность своим чередом. Процессы шли независимо от того, требовалось для этого публика, или не требовалась. Подчеркнём—речь шла о работе трибуналов в войсках. Они работали по «горячим следам».
Однако, наиболее тщательное расследование велось в рамках обеспечения открытых процессов над военными преступниками в конце 1945- начале 1946 года. Это были восемь процессов в наиболее пострадавших городах Советского Союза—это Смоленск, Брянск. Ленинград, Великие Луки, Минск, Рига, Киев и Николаев. В общей сложности военными трибуналами соответствующих военных округов к смертной казни через повешение были приговорены на этих процессах 84 военных преступника.
Следующий этап—это были процессы, проводившиеся на основании Постановления Совета Министров СССР от 10 сентября 1947 года. Они проводились в Донецке, Чернигове, Полтаве, Витебске, Новгороде, Кишинёве, Севастополе, Бобруйске и Гомеле. Это тоже были открытые судебные процессы, по итогам которых немецким военным преступникам было назначено максимально строгое на тот момент наказание—25 лет каторжных работ с содержанием в лагере в Воркуте. Почему такая смена наказаний, ответ очень простой—Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года в стране была отменена смертная казнь. Этот акт гуманизма со стороны Советского Союза, отмена смертной казни, на наш взгляд оказал не лучшее воздействие на процесс наказания нацистских военных преступников.
Но эти две волны открытых процессов, конечно, оказали большое влияние на советское общество. Конечно, в приложение таким знаковым явлениям сложно говорить о материальных факторах, но вообще говоря организация открытых процессов была ещё очень дорогим и затратным со всех точек зрения явлением. Тем не менее в разорённой стране, которая с трудом поднималась «из пепла» после оккупации, нашли силы и средства. Для примера, один из процессов, Новгородский, стоил 55 тысяч рублей. Это стоимость пяти грузовиков. Но тем не менее нашли средства для того, чтобы провести те самые процессы, на которых будет публично показана и доказана вина немцев, прежде всего совершавших преступления на территории Советского Союза. Если говорить о количестве, то во второй волне процессов приговорили 138 человек к различным срокам в лагерях.
А вот далее происходит, конечно, не перелом, но некая смена политики. Распоряжением тогда уже Министерства внутренних дел, Прокуратуры Советского Союза от ноября 1947 года, с 1 января 1948 года уголовные дела в отношении обвиняемых в военных преступлениях стали рассматриваться в закрытых заседаниях военных трибуналов войск МВД. На закрытых процессах часто судили в том числе бывших военнослужащих германской армии по принципу коллективной вины. То есть уже меньше акцентировалось внимание на личном участии. Вообще это был один из таких шагов политики наказания нацистских военных преступников.
Ленинградский процесс. Ленинградская область была огромной, но с точки зрения нацистских планов освоения богатств Советского Союза она имела сугубо вспомогательное значение, и её интенсивная эксплуатация не предусматривалась.
Однако Ленинградская область была вовлечена в процесс геноцида, который охватывал практически всю территорию Советского Союза. В области были разрушены 20 городов и 3 135 деревень. За войну население Ленинградской области сократилось на две трети. В большинстве случаев гибло мирное население—старики, женщины, дети. По неполным данным, которые были собраны Чрезвычайной Государственной Комиссией после освобождения Ленинградской области, было убито свыше 52 тысяч мирных граждан, под угрозой смерти было насильно угнано в Германию, для работы на предприятиях рейха, свыше 400 тысяч человек, если быть совсем точными—404 230 человек, из них, разумеется, далеко не все пережили войну. Ещё одна страшная цифра—в лагерях для военнопленных было заморено голодом и убито 668 тысяч красноармейцев.
При этом нельзя не выделить тот факт, что нацисты оставляли Ленинградскую область уже в условиях, когда исход войны становился всё более очевидным для высшего командного состава рейха, на самом деле и для простых солдат и офицеров, в том числе из охранных и карательных частей. Предпринимались значительные усилия с целью скрыть следы преступлений. Об этом пишет хорошо известный автор Лукницкий. Когда он приезжал на территорию только что освобождённых районов, он заставал полнейшее запустение, оставалось очень мало жителей, и по сути мало кто мог подробно рассказать о том, что происходило.
Это вообще характерная черта многих преступлений, которые совершались военнослужащими германской армии на территории Советского Союза. Иной раз выкошенные деревни просто не могли о себе рассказать. Только брошенные дома, разрушенные дома, стоящие вместо них печные трубы, могли свидетельствовать о совершённых здесь преступлениях. О том, чтобы собрать доказательную базу, причём быстро собрать доказательную базу—не было и речи.
Но тем не менее проводились определённые оценки ущерба, и вообще говоря тот факт, что не всё было видно и далеко не всё можно было объективно зафиксировать, говорил и медицинский эксперт Ленинградского военного округа Владимирский. Он считал, что смертей от прямого воздействия оккупации гораздо больше. Он считал, что в сумме, включая погибших в больницах, отравленных, умерших от голода, порядка полмиллиона человек.
По подсчётам Владимирского главным центром политики уничтожения на территории Ленинградской области был Псков. Неудивительно в связи с этим, что главным обвиняемым на Ленинградском открытом процессе стал генерал-майор Генрих Ремлингер, псковский комендант в 1943-44 годах. Он был осуждён по приговору военного трибунала Ленинградского военного округа к высшей мере наказания через повешение. Следствием было установлено, что по приказу Ремлингера в конце 1943-начале 1944 года, во время карательных операций, было расстреляно в общей сложности почти тысяча мирных жителей, заживо сожжено 239 человек, угнано около 25 тысяч человек, сожжено 145 деревень.
Преступные приказы о расстрелах отдавали подчинённые, либо прямые, либо через какие-то управленческие звенья, такие фамилии как капитан Штрюфинг, лейтенанты, фельдфебели, рядовые. Каждый из тех, кто предстал перед судом, лично убил, по крайней мере это было достоверно установлено, от 11 до 350 человек. В этом обвиняемые сознавались.
Вот типичные показания солдата 2-го батальона особого назначения: той роте, в которой он находился, в районе Плюссы, был прочитан приказ генерал-майора Ремлингера. В приказе было сказано о том, что на линии Луга-Псков, там, где действовали партизаны, следует сжигать все населённые пункты, а обнаруженное в них гражданское население, уклоняющееся от увода в Германию—расстреливать. Выполняя приказ, рота сжигала деревни, подрывала гранатами все землянки, в которых прятались старики, женщины и дети—их уничтожали гранатами и минами в самих землянках. Обвиняемый называл населённые пункты, где всё население уничтожалось поголовно: Плюссу, Большие Ляды, Малую Плюссу, Струги Красные, Заполье, Потороченное, Углы, Николаево. Дальше характерный диалог: «Сколько людей всего расстреляли?»-«Полторы-две тысячи»-«Сколько лично Вы уничтожили?»-«Около трёхсот».
Конечно, на присутствующих в зале суда, а открытые процессы собирали почти по тысяче человек, это производило, конечно, тяжёлое впечатление. Смотреть на тех людей, которые убивали твоих сограждан, было, конечно, сомнительное удовольствие, но суд есть суд. Осталась даже кинохроника. Всё это освещалось, фиксировалось, была радиотрансляция, статьи в центральной и местной прессе.
Есть даже кинохроника оглашения приговора, которая была снята Учителем, отцом нашего современника, кинорежиссёра Алексея Учителя. На казнь преступников собрались десятки тысяч ленинградцев. Спецкор «Правды» Лукницкий, которого мы упоминали ранее, писал в дневнике: «Все осуждённые приняли смерть молча и без каких-либо жестов». Только после того, как всё было кончено, раздались рукоплескания и гул одобрения, поскольку, действительно, все те, кто стоял на площади, прекрасно знали и понимали за что и как осудили всех тех, кто был казнён у них на глазах.
Ещё один процесс, тоже на северо-западе—это Новгородский процесс. 15 ноября 1947 года в рамках предварительного следствия было произведено вскрытие захоронений, э эти деревни, о существовании которых знали может быть только в окрестностях, стали к великому сожалению очень печально известны практически всей стране—это деревни Жестяная Горка и Боровина.
В девяти ямах было найдено около 3 700 убитых. Это были именно убитые люди, с огнестрельными ранениями, рубящие и колющие ранения, вероятно штыками, рубили какими-то тесаками, добивали прикладами винтовок. Одним словом, совершенно страшная картина. Все материалы дела были собраны в 54 объёмных тома. Только информационная записка по итогам следствия занимала 50 машинописных страниц текста.
Разумеется, подготовка процесса велась заблаговременно. Если говорить о том, когда начался этот процесс, который привёл на скамью подсудимых в Новгороде тех военнослужащих, на самом деле достаточно высокопоставленных командиров вермахта, это ещё с весны 1947 года, по согласованию между министром внутренних дел Кругловым и министром иностранных дел Молотовым велась подготовка ко второй волне показательных процессов против немецких военнослужащих. Подчеркнём—речь шла именно о военнослужащих германской армии.
Поначалу, в мае 1947 года, собирались судить всего трёх военнопленных—двух генералов и одного лейтенанта. К тому моменту они уже частично признали свою вину, следствие уже велось, и в итоге перед судом предстало куда большее число немцев. На 15 октября их было 13. Опросом дополнительных свидетелей были выявлены другие военные преступники.
В итоге перед судом предстали 19 человек. Список возглавлял генерал артиллерии Курт Герцог, уже довольно пожилой человек, 1889 года рождения, командир 38-го армейского корпуса.
Ещё один генерал—это Йозеф Рупрехт, бывший полевой комендант полевой комендатуры 607, и далее более мелкие сошки, штатс-фельдфебели, лейтенанты, подполковник Йозеф Геринг, однофамилец того самого Геринга, бывший командир охранного батальона, коменданты ортскомендатуры, например, Макс Бройер, достаточно своеобразная такая фигура была Вернер Финдайзен, бывший начальник карательного отряда. Все они были помещены в тюрьму №1.
Почему мы упомянули Финдайзена. Дело в том, что открытые процессы шли по более чем высоким стандартам с юридической точки зрения. Финдайзен заявил на допросе, что он невиновен, отказался от ранее данных показаний, утверждал, что они были добыты силой. Но тем не менее дополнительными проверками и перекрёстными допросами удалось доказать, что вот этот шаг с отказом от своих прежних показаний—это не более, чем манёвр.
Вообще говоря, позднее, забегая вперёд, приходится сказать, что те люди, которые уже во второй волне процессов не были осуждены к смертной казни, кто не был повешен, они впоследствии уже по межгосударственной договорённости попали в ФРГ, Федеративную Республику Германия, и там снова был поднят вопрос о том, что якобы к ним применялись какие-то меры силового воздействия. Но документы Новгородского процесса говорят о том, что все такого рода жалобы проверялись, и на самом деле реакция была вполне однозначная, то есть ни Советскому правительству, ни тем более органам юстиции, совершенно не были нужны «помарки» в таких важных делах, как публичные процессы.
Поэтому уже, например, на этапе предварительного следствия были отсечены явные ошибки. Например, когда из лагеря военнопленных был извлечён однофамилец одного из тех, кого обвиняли в совершении преступлений, достаточно быстро разобрались, и из другого лагеря был извлечён уже нужный человек, тот самый, кто в рассматриваемый период нёс службу и совершал те преступления, в которых обвиняли всю эту, прямо скажем, отвратительную компанию. Одним словом, подходили к делу максимально точно и скрупулёзно.
Надо сказать, что позднее, после первых заявлений о том, что якобы допрашивали перед печкой, применяли какие-то меры физического воздействия, всё это было позднее, что называется, опровергнуто, и сошло на нет в процессе обсуждения этого вопроса уже в Федеративной Республике Германия.
Вообще говоря, послевоенные процессы в Западной Европе тоже носили характер избавления от нацистского прошлого. При всём антагонизме, который возник между Западным и Восточным блоком, к нацистским преступникам отношение было вполне однозначным. Если они вначале рассчитывали на какое-то снисхождение и на то, что все поверят их рассказам про страшных большевиков, которые вынудили их признаться в преступлениях, то достаточно быстро это всё рассыпалось и рассосалось. Сам процесс с перекрёстными допросами, с опросами большого количества свидетелей, неопровержимо доказывали на самом деле ту массу преступлений, в которых обвинялись те, кто предстал перед судом.
Например, один из них признавался: «Операция по сожжению населённых пунктов и расстрелам мирного населения проводилась нами в течение трёх дней. При этом за этот период мы сожгли до 12 населённых пунктов и расстреляли примерно 150 человек». Но такую, мы бы сказали «защиту», разумеется мнимую, все эти люди искали в том, что они лишь выполняли приказ вышестоящего командования.
Приказ о преступном приказе оказался одним из ключевых не только в Нюрнберге, что называется, в «большом процессе», но и в публичном процессе, который проходил в Новгороде. Достаточно таким тонким моментом, прежде всего политическим, скажем точнее, даже внутриполитическим, было участие в этих процессах, правда незримо, коллаборационистов из числа советских граждан, которые так или иначе вовлекались в преступную деятельность в составе разного рода карательных частей.
Так вот тот самый Вернер Финдайзен, командир 667-го егерского русского батальона, был осуждён на Новгородском процессе, а вот остатки его батальона позднее были влиты в Русскую Освободительную Армию, РОА, и были захвачены уже в Западной Европе. Они стали фигурантами закрытых процессов и были осуждены независимо от Новгородского процесса.
Вообще говоря, те цифры, которые назывались на Новгородском процессе, они могли шокировать кого угодно. Было доказано, что только в Новгородской и Псковской областях было расстреляно, повешено, сожжено, замучено в тюрьмах и лагерях—свыше 34 тысяч человек. В связи с этим приговор военного трибунала был принят населением Новгородской и Псковской областей, прямо скажем, неоднозначно. Многие присутствующие в зале граждане говорили о том, что 25 лет каторжных работ—это не наказание за те злодеяния, которые совершались частями и подразделениями, которыми руководили те немцы, которые сидели на скамье подсудимых. Разумеется, помимо самого факта длительного заключения, работали и вполне зримые понятные факторы—главные фигуранты, палачи в высоких званиях, генералы Герцог и Рупрехт, умерли в воркутинской каторге в 1948 и 1952 году соответственно.
Конечно, вопрос с коллаборационистами был наиболее «скользким», в том числе и с точки зрения публичных процессов. Здесь характерная история произошла со Смоленском. В уничтожении Смоленского гетто принимали участие коллаборационисты из русской полиции. Но на процессе в Смоленске они не упоминались. Вообще, это было характерно для большинства советских открытых процессов. В итоге бургомистр Смоленска, а затем Бобруйска, Борис Меньшагин, был осуждён уже закрытым судом на те самые 25 лет. Вспоминаем, что смертная казнь отменена.
Здесь приходится писать, что публичный процесс над Меньшагиным и его сотрудниками наверняка выявил бы новые факты, поскольку, как мы видим, в Новгороде происходило именно расширение круга обвиняемых—4,12, 19, именно вследствие того, что дополнительное доследование, показания, выявляли всё новые и новые фигуры, которые заслуживали того, чтобы оказаться на скамье подсудимых. Закрытость процессов этому, разумеется, не способствовала.
Если мы говорим, опять же, о Смоленском деле, в широком смысле, в плане того, что те, кто совершали преступления в Смоленске, они были осуждены в несколько этапов. То есть в Смоленске был ещё один суд. Это был 1960 год. Четверо из пяти фигурантов этого суда уже были осуждены закрытыми судами в 1945-49 годах по статьям 58.1 «а» «Измена Родине», 58.1 «б» «Измена Родине со стороны военного персонала», и амнистированы в 1955 году.
То есть на самом деле перед нами достаточно серьёзная проблема. Здесь самое время задать не вполне даже удобный вопрос—почему руководством СССР в 1946-47 годах было инициировано столь малое количество этих процессов, на которых оказались на скамье подсудимых лишь 286 человек, из них лишь половина были рядовыми исполнителями приказов немецкого командования. Очевидно, что имелись ещё и доказательства для дальнейшего изобличения военных преступников в открытых судебных процессах в условиях состязательности сторон. Подчеркнём—на открытых процессах была состязательность сторон—имелись адвокаты, как впрочем и в Нюрнберге.
Следующий неудобный вопрос звучит так—по каким причинам было принято решение о передаче с 1 января 1948 года уголовных дел в отношении военных преступников и их пособников из военных трибуналов военных округов в значительно менее квалифицированные военные трибуналы МВД, обладавшие на самом деле куда меньшим опытом.
Ещё один неудобный вопрос—это ликвидация Чрезвычайной Государственной Комиссии. Распоряжением Совета Министров СССР от 9 июня 1951 года Чрезвычайная Государственная Комиссия была ликвидирована как действующий орган, а документы, картотека, фотоальбом, были переданы в архив, достаточно объёмная масса материалов, почти 7500 единиц. НО! В архив, а не в следственные органы. Это вызывает как раз-таки серьёзные вопросы и размышления, именно о том, что был остановлен вполне естественный процесс борьбы с нацистскими преступниками. При этом разумеется, конечно, очень большую работу делали те самые трибуналы.
Достаточно вспомнить, например, деятельность по концлагерю Заксенхаузен. В марте 1946 года Генеральной прокуратурой было возбуждено уголовное дело. Его материалы в 1947 году были переданы в военный трибунал Группы советских войск в Германии. Если, опять же, персонифицировать тех, кто проводил суд—это военный прокурор Группы советских оккупационных войск в Германии генерал-майор юстиции Б. М. Шавер, а утверждал обвинительное заключение Главный военный прокурор Вооружённых Сил Советского Союза генерал-лейтенант юстиции Н. П. Афанасьев.
То есть на самом деле имелась работающая система, может быть не все об этом знают, но в ходе следствия вина бывших руководителей и деятелей концлагеря Заксенхаузен была неоспоримо доказана—16 обвиняемых давали показания, по делу было опрошено 92 свидетеля, и всё «обрисовывалось», можно сказать, «в красках».
Например, бывший начальник лагеря, штандартенфюрер СС Антон Кайндль, рассказывал о расстрелах: Место расстрела находилось в обособленном помещении, которое внешне походило на санитарное помещение. Имелось приспособление для измерения роста человека. Вдоль доски измерительного прибора была прорублена амбразура. Обречённый на смерть спиной становился к доске измерительного прибора, якобы для измерения роста, и через амбразуру измерительного прибора производился выстрел в затылок. Мы бы сказали, что это извращённая фантазия—станок для расстрела под любой рост.
Точно также Кайндль довольно подробно рассказывал о газовой камере. Он прямым текстом говорил: «В 1943 году я принял решение построить у себя в лагере газовую камеру для массового уничтожения заключённых. Она была оборудована как душевая комната». Далее он описывает подробности про герметичную дверь, газ через трубу из газового механизма. Другой подсудимый, штатный палач лагеря Заковский, рассказывал о газовых автомобилях, тех самых «душегубках», о которых на самом деле ходит масса легенд, но создание их—это октябрь 1941 года, по крайней мере по указаниям Заковского. Ещё один подсудимый на суде заявлял о том, что лично принял участие в расстрелах 12 тысяч советских военнопленных, и являлся ответственным лицом за доставку обречённых к месту казни. Вполне полноценное следствие с соблюдением массы формальностей и юридических процедур.
Почему-то всё это не то, чтобы пошло на спад, но «свернуло» может быть не на ту «дорогу», которая могла привести к изобличению всех тех, кто совершал преступления. Конечно, очень многие были наказаны. Опять же, ещё раз надо подчеркнуть, что несмотря на реабилитацию части тех, кто был осужден уже в закрытом следствии, как говорится, по факту участия в каких-то организациях, с худшей доказательной базой, но тем не менее проводившееся уже в 90-е годы расследование вполне чётко и однозначно отказывало в реабилитации очень многих из тех, кто вернувшись в Германию, стремился очистить своё «доброе имя».
Если говорить о количестве осуждённых, то как докладывал Берия в справке на имя Молотова и Маленкова, было выявлено около 37 тысяч военнопленных, которые подлежат привлечению к уголовной ответственности, среди них 12 869 человек офицерского и рядового состава СС, офицерского и рядового состава частей, совершивших зверства—10 299 человек, и было выявлено и осуждено в лагерях МВД в результате оперативной работы—более 13 тысяч военнопленных.
На самом деле процесс, конечно, охватывал огромную массу людей, но вот этот вот «поворот» в сторону закрытых процессов, он, конечно, способствовал, пусть и косвенно, тому, что кто-то уклонился от наказания. Здесь достаточно показательный случай—это так называемая «Тонька-пулемётчица». Это «персонаж», который оброс, можно сказать, массой легенд. Но если отбросить эту шелуху легенд, мифов, ну и на самом деле даже сказок, то можно сказать следующее.
Согласно документально обоснованным данным Антонина Макарова родилась 1 марта 1920 года. Её родители приехали в Москву. В 1941 году Антонина Макарова попадает в армию, попадает в Вяземский «котёл», а дальше уже оказывается в Локотской полиции, если пропустить какие-то промежуточные злоключения, и поступает на службу, получает жалованье в размере 30 марок в месяц, бесплатное питание и комнату. Здесь она принимает участие в карательных операциях. Она оказывается именно палачом, то есть тем человеком, который непосредственно приводил в исполнение приговоры, подписанные нацистами.
Утверждается, конечно, что Антонине Макаровой нравился сам процесс, но реальных подтверждений это не находит. У неё была вполне благополучная семья, и насколько можно судить, для неё вот эти все казни были такой работой, а не удовольствием. Хотя, разумеется, были и те, кому нравились подобного рода экзекуции. Макарова «топила» свои ощущения после казни в алкоголе.
А вот дальше её судьба складывается достаточно своеобразно. Она по сути дезертировала из рядов карателей, оказалась на работе в Восточной Пруссии, и уже там была освобождена Красной Армией. Её проверка проводилась крайне поверхностно. В итоге гражданка Макарова оказалась замужем, стала Антониной Гинзбург. На самом деле совершенно случайно, вот что больше всего угнетает в истории «Тоньки-пулемётчицы»—это именно слово случайно, в 1976 году её брат, ставший к тому моментом полковником, перед загранкомандировкой указал в анкете, что у него есть сестра, носившая в девичестве фамилию Макарова и побывавшая в плену у немцев.
Только после этого сотрудники КГБ заинтересовались этим фактом. Началась проверка. К тому моменту она проживала в Лепеле. Кстати, она хотела уехать в Польшу, то есть в общем возможно даже сбежать на Запад. В сам Лепель начали негласно привозить людей, которые знали ту самую «Тоньку-пулемётчицу». Она была опознана и летом 1978 года арестована. Доказательств было собрано более, чем достаточно для того, чтобы признать её тем самым Локотским палачом, одним из, на самом деле. То есть, вообще говоря, количество её жертв персонально, один из мифов, связанных с её деятельностью, ей приписывается две тысячи человек, на самом деле это общее количество казнённых не только самой «Тонькой-пулемётчицей» в 1941-43 годах на территории посёлка Локоть.
На суде были доказаны 168 убийств, в которых принимала личное участие Антонина Гинзбург, так её звали на момент, когда она оказалась на скамье подсудимых. Другие палачи, они тоже проходили по другим процессам и в том числе были приговорены к различным срокам. Антонина Гинзбург пыталась смягчить свою вину утверждением о том, что у неё не было выбора. Но на самом деле суд оказался глух к этому. Вполне очевидно и вполне однозначно она сознательно выбирала род деятельности, свою судьбу, и была приговорена к расстрелу.
Ещё одна «фигура», Васюра, тоже заставляет задуматься о том, что процесс поиска и наказания военных преступников в какой-то момент «свернул» не туда. Но обо всём по порядку.
22 марта 1943 года каратели вошли в белорусскую деревню Хатынь, согнали её жителей в колхозный сарай, и подожгли. Тех, кто пытался выбраться из пламени, расстреливали. В итоге сгорели 149 жителей деревни, из них 75 было младше 16 лет.
Главную роль в уничтожении жителей Хатыни сыграл 118-й шуцманшафт батальон. Это подразделение было сформировано в 1942 году в Киеве из числа украинских националистов, в том числе бывших военнослужащих Красной Армии, взятых в плен, и изъявивших желание сотрудничать с гитлеровцами. В числе прочих был человек, которого звали Григорий Васюра. Командовал 118-м шуцманшафт батальоном немец Эрих Кернер. О его судьбе практически ничего неизвестно. Рискнём предположить, ну и на самом деле может так оно и было, что он пережил войну, и доживал свои дни в спокойствии и благополучии. Его никто не наказал.
Другой человек, комвзвода В. А. Мелешко, был как раз тем человеком, который хмелел от запаха крови. Позднее, в показаниях в суде, Григорий Васюра, он был начальником штаба 118-го шуцманшафтбатальона, говорил, что комвзвода Мелешко, кадровый советский офицер и форменный садист, буквально шалел от запаха крови. До войны Мелешко был командиром взвода 140-го отдельного пулемётного батальона Красной Армии, УРовская часть.
В. А. Мелешко прошёл все проверки, был восстановлен в армии и уволился в запас в декабре 1945 года. Кстати, Антонина Макарова тоже была восстановлена в армии после проверки и уволилась по болезни. В какой-то момент можно и пожалеть о том, что проверки проводились недостаточно «глубоко» и поверхностно. Понятно, что через них надо было пропускать огромную массу людей. Но тем не менее эта достаточно «жидкая сеть» пропустила очень многих коллаборационистов. Но В. А. Мелешко изобличили только в 1974 году и он был приговорён к расстрелу. На суде его показания потом сыграют роль в суде над Васюрой. А что было с Васюрой?
Он тоже прошёл фильтрационные мероприятия, скрыв своё прошлое. Доказать его сотрудничество с немцами удалось в 1952 году. Его осудили на 25 лет, но…через три года его освободили по амнистии. Про участие в массовых убийствах информации не было.
Бывший каратель поселился в Киевской области. Он сделал неплохую по советским меркам карьеру. Когда его спрашивали—почему он сидел после войны, он сокрушённо качал головой—за то, что попал в плен. Подвело Васюру самомнение, он обнаглел до того, что потребовал себе Орден Отечественной войны 2-й степени к 40-летию Победы. Вот тогда-то начали проверку, подняли архивы, сразу обнаружились нестыковки и «белые пятна», и пригодились ещё показания расстрелянного до этого В. А. Мелешко.
Но процесс Васюры шёл в таком очень своеобразном формате. Он не был полноценным открытым процессом. Почему? Ка считают, так потребовал Первый секретарь ЦК Компартии Украины В. В. Щербицкий. Он говорил о том, что если упоминать о том, что людей в Хатыни убивали украинские коллаборационисты—это «бросит тень» на весь народ и нанесёт непоправимый вред дружбе народов. Влияния В. В. Щербицкого хватило, чтобы провести процесс без широкого освещения. Ну и 26 декабря 1986 года трибунал Белорусского военного округа приговорил Григория Васюру к расстрелу.
Сейчас, конечно, уже вряд ли удастся найти и судить кого-либо из тех, кто совершал преступления. Но разбираться, искать имена, фамилии и звания всех тех, кто совершал преступления на территории Советского Союза, и кто не был охвачен теми процессами, которые проходили, открытые и закрытые, после войны—всё равно важно. Важно знать имена и судьбу тех людей, которые совершали чудовищные преступления, и стали виновниками гибели, без преувеличения, миллионов человек, прямо или косвенно.
Это те преступления, которые не имеют срока давности.
P. S. Команда канала World War History будет благодарна за любую оказанную материальную помощь, пожертвовать на развитие канала можно на кошелёк Ю-Мани,(бывший Яндекс Деньги) 410018599238708 или по ссылку внизу.
