В прошлой главе мы рассмотрели историю Поднебесной с момента кончины первого президента Китая Юань Шикая и до начала Чжили-Фэнтяньской войны - первую половину десятилетия хаоса 1916-1926 годов, эры милитаристов.
Те эпизоды Большой гражданской войны, которые пришлись на данный период, могут выглядеть для стороннего наблюдателя не таким уж страшным бедствием. И при подавлении монархического путча 1917, и в ходе сокрушения Аньхойской клики в 1920 открытые боевые действия продлились всего-навсего около недели. В тех же случаях, когда продолжительность схватки оказывалась большей, как, скажем в ходе кампании Чэнь Цзюнмина и верных Гоминьдану войск против южных варлордов в 1920 и 1921, масштаб вооруженного противоборства далеко не поражает воображение - и это несмотря на китайское многолюдство.
Тем важнее сейчас, прежде чем перейти к новым сюжетам основного повествования, сказать несколько слов об особенностях внутренней жизни Поднебесной на рубеже 1910-х и 1920-х.
Автор этих строк не имеет доступа к китайским первоисточникам, не работает в архивах КНР. Но, даже если бы дела обстояли иначе, я никогда не сумел бы, сохраняя разумный объём своего труда, упомянуть все те бесчисленные вспышки насилия, которые породила вольница региональных военных вождей. В мировой истории было немало гражданских войн. Представления широкой отечественной аудитории об этом предмете во многом продолжают испытывать влияние официального советского взгляда на события 1917-1921 годов. Концепция двух идейно заряженных лагерей - реакционно-консервативных Белых и революционно-прогрессивных Красных, которые сражались друг с другом за будущее России, была вполне уместным упрощением в рамках принятого в СССР политического дискурса, хотя сейчас, когда условия изменились, её можно и даже нужно подвергать критике. Националисты-самостийники, «зелёные» регионально-анархические элементы - о них тоже необходимо помнить. Тем не менее, если отбросить всё второстепенное, следует признать - Гражданская война шла как столкновение вокруг вопроса об оптимальном пути развития для страны. И ведущие участники предлагали обществу принципиально разные альтернативные образы будущего. То же самое наблюдалось и в ряде других гражданских войн. Скажем, сражение роялистской Вандеи против Республики в ходе Великой Французской революции - из событий того же сорта. Иной вариант - гражданская война сепаратистского толка, где часть прежде единого государства, осознавая свою отдельную идентичность, начинает вести борьбу за суверенитет. Здесь также немало примеров. Это и Гражданская война в США, и американская Война за независимость.
Китайская Большая гражданская война из-за своего затяжного характера прошла через несколько этапов. Её финальная фаза может быть сопоставлена с той схваткой, которую оказались вынуждены вести большевики после Октябрьской революции 1917. Однако в 1916-1926 годах ситуация складывалась принципиально иная. Многочисленные варлорды, конкурировали друг с другом где и в чём угодно, но только не на пространстве смыслов. Воспользовавшись крахом той системы, которая существовала в империи Цин, они дрались не за право выстроить нечто на её обломках согласно своему видению, а за возможность, паразитируя на них, занимать самое хлебное место. Трещины в государственности Поднебесной проходили не по какому-либо идеологическому принципу, не на основе глубоких социально-экономических различий - и в этом смысле китайские клики были совершенно не похожи на красных и белых, или даже на северян и южан США (хотя в Китае тоже наблюдались некоторые различия – Юг в целом был несколько более развит и соответственно несколько более революционен). Они группировались по принципу общности сослуживцев, землячеству, по факту уже почти клановому. Аньхоец, чжилиец или фэнтянец - он скорее урождённый, чем убеждённый.
Помимо основного конфликта ведущих игроков, уровнем ниже в ходе Эры варлордов имело место быть многое множество «разборок» между локально доминирующими вооруженными отрядами и группами, которые, поскольку идеологических различий между ними не было, легко меняли свою формальную лояльность, декларативно выражая её то одному, то другому претенденту на высшую власть, де факто оставаясь верными исключительно себе. Теоретически территориальная целостность страны никем не ставилась под сомнение. Монголия, как только у основных китайских игроков до неё дошли руки, быстро согласилась отказаться от борьбы за независимость в пользу автономии - и то её всё равно оккупировали. С Тибетом, если бы только он не отстоял ещё дальше от основного центра событий и не был так беден, вне всяких сомнений, вышло бы аналогично. Столицей Китайской Республики являлся Пекин. То правительство, которое его контролировало более-менее продолжительный период времени, считалось легитимным международным сообществом, так как оно могло собирать таможенные пошлины и получать иностранные кредиты. Условно выражали готовность подчиняться Пекину и практически все военные клики - лишь Гоминьдан и связанные с ним силы открыто настаивали на непризнании сменяющих там друг друга президентов и кабинетов министров вне зависимости от конкретного кадрового состава последних. Хотя и им приходилось в 1916-1921 годах рассматривать их как минимум в качестве полномочной стороны переговорного процесса, посвящённого грядущему общекитайскому урегулированию. Но вернёмся к основной массе варлордов. Не оспаривая законность властей в Пекине, они, апеллируя к их неустойчивости, когда негласно, а когда и прямо утверждали, что им недостает авторитета, чтобы диктовать свою волю провинциям. А потому подчинялись решениям правительства выборочно. Ещё в эпоху единства Бэйянской клики несколько регионов Поднебесной по большому счёту выпали из общего политического процесса, ограничиваясь почти феодальными по своей природе оммажами центру, а в остальном существуя самостоятельно. Среди них - практически все провинции западного Китая. Синьцзян/Восточный Туркестан, где губернатором с 1911 по 1928 был Ян Цзэнсинь, даже вёл достаточно активную внешнюю политику. Так, не спрашивая разрешения у Пекина, местный лидер, согласился принять в 1920-21 годах у себя в провинции более 30 000 российских беженцев, а позднее заключал отдельные от остальной Поднебесной торговые соглашения с советским правительством.
Здесь уместно будет вспомнить о теме, которую автор, дабы сохранить целостность и логическую связность повествования, оставил за бортом предыдущей главы, хотя хронологически она относится к периоду 1920-1921 годов. А именно о Монголии. В монгольском сюжете мы остановились на китайской насильственной реинтеграции/оккупации страны. Однако, как помнит внимательный читатель, со стороны Поднебесной во Внешней Монголии действовали войска Аньхойской клики, которые после разгрома последней оказались глубоко деморализованы. Тем не менее, их положение как будто оставалось достаточно прочным - монгольское националистическое подполье существовало (имеет смысл отметить две организации - общества «Консульский холм» и «Восточное хурэ»), однако его силы критически уступали противнику в численности и особенно вооружении. Как вдруг в игру стремительно ворвалась «дикая карта» - во всех смыслах.
Здесь не место подробно останавливаться на биографии столь своеобразной личности как генерал-лейтенант барон фон Унгерн-Штернберг.
Отметим только, что к лету 1920 в голове у этого человека, вероятно уже не вполне здорового психически, творился форменный религиозно-политический винегрет. Впрочем, это не отменяло ни его харизмы, ни известных дарований полководца. Теоретически Унгерн и его Азиатская конная дивизия подчинялись генерал-лейтенанту атаману Семёнову. Последний в свою очередь некогда являлся одним из командующих армии Колчака, хотя и с большой склонностью к автономным действиям (а также обширными связями с Японией, но это тоже отдельная тема). После краха колчаковского режима одним из последних указов Верховного правителя Семёнову была вручена вся полнота военной и гражданской власти на территории Российской Восточной Окраины - вот только фронт белых продолжал рассыпаться под ударами РККА, а также Народно-Революционной армии «прокси-государства», созданного РСФСР - Дальневосточной Республики. Всё это - весьма любопытные сюжеты, но возвратимся к Унгерну и Монголии.
25 апреля - 5 мая 1920 состоялась Вторая Читинская операция, в ходе которой белые, хотя и сумели избежать полного разгрома, оказались в весьма непростом положении. Далее версии разнятся. По одной из них, объявив о переходе Азиатской дивизии к партизанским действиям, барон Унгерн попросту дезертировал с фронта, чтобы затем объявиться уже на монгольской территории. С другой стороны существует предположение, что унгерновский поход планировался как глубокий рейд в тыл советским войскам, ведшим наступление на Читу, и приказ Семёнова об «исчезнувшей дивизии» и «самоуправстве» барона был дезинформацией. Так или иначе, первые действия Азиатской дивизии против не пожелавших сотрудничать с нею китайских гарнизонов оказались малоудачными, а время шло, и к ноябрю 1920 семёновцы успели потерпеть стратегическое поражение. Соответственно, даже если у рейда Унгерна имелся военный смысл в контексте Гражданской войны в России, теперь он оказался утрачен. Гипотетически барон мог бы «осесть» со своими людьми в Монголии подобно тому, как ряд белых частей и соединений вошёл в контакт с руководством других регионов Китая (Синьцзян, Маньчжурия), вот только Унгерн, ведомый своими удивительными фантазмами о «новой империи Чингисхана» и походе сохранившего приверженность традициям Востока на породивший революционную заразу Запад, не собирался этого делать. В начале февраля 1921 он вторично штурмует Ургу, и, невзирая на радикально меньшую по сравнению с гарнизоном численность, его силы успешно берут город, что становится сигналом для очищения китайскими войсками большей части Внешней Монголии.
В свою очередь успехи Унгерна, который быстро наладил контакт с Богдо-ханом и обрёл определяющее влияние на вновь восстановившее свою власть монгольское правительство, вынудили активно вмешаться Красных. Не ожидая, естественно, рейда Азиатской дивизии, монгольские национально-революционные общества ещё в начале осени 1920 предпринимали попытки наладить контакт с советскими властями с целью запросить у Москвы помощь в деоккупации своей родины. Долгое время из-за хаоса Гражданской, различий менталитета (монголы не сразу поняли, что решение подобного рода в РСФСР может быть принято только на центральном уровне), а также остававшегося открытым вопроса о том, кого именно представляют монгольские делегаты и на какой идейной платформе они стоят, дело не двигалось с мёртвой точки. Делегация во многом условно созданной Монгольской народной партии (первый оргсъезд «по всем правилам» пройдёт только в 1921, а до этого партия возникла по устному соглашению упоминавшихся выше обществ) взаимодействовала с рядом членов Коминтерна, Омским ревкомом, а затем и другими полномочными органами. Однако лишь 10 ноября 1920, когда руководству РСФСР стало очевидно, что барон Унгерн намерен продолжать боевые действия с территории Монголии, монгольские посланцы были срочно вызваны на встречу с Лениным, где им сообщили, что МНП немедленно получит всю требуемую военную поддержку. Решение едва не отменили вновь, когда стало известно о провале первого унгерновского штурма Урги - тем более, что на Дальнем Востоке произошёл перелом в схватке с Белым движением и, скажем, 5-я армия РККА начала в этой связи частичную демобилизацию. Тем не менее, после того, как положение в Монголии окончательно прояснилось, на специальной пленарной сессии Коминтерна в Иркутске 10 февраля была принята резолюция о «…помощи в борьбе монгольского народа…».
1—3 марта 1921 в Кяхте состоялся I Съезд МНП. Было утверждено создание армии во главе с Сухэ-Батором, к которому прикомандировали двух советников из РСФСР. Это войско первоначально состояло всего из 400 человек, однако оно смогло «поднять флаг», заявить о себе - и тем самым создать плацдарм для вмешательства РККА. В марте-апреле советские и дальневосточные войска сконцентрировались у границы с Монголией. Унгерн предпочёл нанести удар первым: 26 мая бригада генерала Резухина атаковала и разбила отряд Красных из 250—300 человек, проникший на монгольскую территорию у границы. Тем не менее, в июне-июле 1921 соединённые силы РККА, НРА ДВР и монголов МНП сумели добиться успеха, а в августе неистовый барон оказался пленён и выдан своими же отчаявшимися солдатами. 9 июля 1921 Богдо-хан получил письмо, в котором вожди революции уведомили его о том, что все порядки в стране, за исключением сферы религии, будут пересмотрены и реформированы. На следующий день ЦК МНП издал распоряжение о формировании нового правительства во главе с Догсомыном Бодоо, в то время как Богдо-хан провозглашался ограниченным монархом. Формально до смерти последнего в 1924 году Монголия оставалась ханством, но реально уже с конца лета 1921 там начинается процесс социалистического строительства в советском духе. 5 ноября 1921 года между РСФСР и монгольским народным правительством было подписано соглашение об установлении добрососедских отношений. С этого момента руководство Китайской Республики, не признавая вновь обретённого монгольского суверенитета де-юре, де-факто более на него не покушалась.
Цинхаем, Ганьсу и Нинся коллективно правил род Ма. Наиболее известными его представителями были три генерала — Ма Буфан, Ма Хункуй и Ма Хунбинь. В этой связи их режим иногда называют Сибэй сань Ма («три Ма с Северо-запада»), однако на деле Ма было больше. Семья стала весьма влиятельной в регионе уже при поздних маньчжурах, отец Ма Ци со своими людьми принимал участие ещё в подавлении Восстания боксёров после начала интервенции Альянса восьми держав, а сам он в 1915 сделался военным губернатором Цинхая и оставался им до самой смерти.
Ма Буфан - его сын, в свою очередь сменил на посту батюшку. Естественно, мнение по данному вопросу тех, кто в данный момент времени считался титульным главой государства, клан Ма интересовало лишь постольку-поскольку. Некогда, при живом Юань Шикае и единой могучей Бэйянской армии, правительство в Пекине, не удовлетворяясь признанием своего лидерства как такового, время от времени издавало указы в отношении территорий, которые фактически не подчинялись ему, с тем, чтобы обвинить местных милитаристов в измене. После распада бэйянцев на осколки данная практика в общем и целом прекратилась.
Страшнее всего для рядового жителя Поднебесной, а также её экономики и социума, было даже не то, что условные чжилийцы с фэнтянцами сражаются за обладание столицей и первенство, но архаизация общественных отношений в целом и утрата пусть даже не одной, но хотя бы двумя тремя основными властями монополии на насилие. Каждый генерал, обладающий преданным лично ему войсковым контингентом, мог в той или иной мере независимо вершить свою волю на некоем отрезке территории страны не опасаясь каких-либо правовых последствий. Взимать мзду за покровительство, по собственному усмотрению казнить и миловать. Крупные города, особенно те, где было много европейцев, вроде Шанхая, существовали по несколько иным правилам. А вот в провинции, сельской местности - напомню, именно там проживало подавляющее большинство китайцев - царил произвол.
Его жертвы теперь, с учётом того, что запись актов гражданского состояния и фиксация демографических показателей в Китайской Республике первой четверти XX века велись крайне скверно, невозможно уверенно подсчитать. Забегая вперёд, даже для гораздо более поздних периодов разброс величин оказывается очень велик: так, количество погибших в заключительной фазе гражданской войны (1945 - 1949 годы) составляет по разным оценкам от 2,5 до 6 миллионов человек. Действительно твёрдо можно сказать лишь одно - от самовластия милитаристов-варлордов пострадали десятки тысяч. Автор призывает читателя держать всё вышесказанное в уме, когда в тексте главы будут излагаться дальнейшие события. Ну а мы возвращаемся обратно на нашу столбовую дорогу.
Первая Чжили-Фэнтяньская война началась 10 апреля 1922. Эту дату следует считать моментом окончательного разрыва, хотя непосредственно боевые действия открылись лишь спустя две недели 25 числа. В прошлой главе мы уже говорили, что стороны сумели собрать достаточно крупные силы, существенно превышающие те, которые были задействованы в ходе скоротечной кампании против аньхойцев. Вместе с тем, ТВД оставался достаточно компактным. Части обеих сторон концентрировались в Хэбэе около Пекина. Столицу контролировали чжилийцы, соответственно предполагалось, что именно они будут играть от обороны, постепенно подтягивая с юга дополнительные резервы по ж/д магистрали Пекин-Ханькоу. Фэнтяньская клика в свою очередь намеревалась повести концентрическое наступление с двух сторон, постепенно стягивая неприятеля, который, несомненно, не пожелает уходить из главного города Поднебесной, в клещи. Чжан Цзолинь был главнокомандующим Фэнтяньской армии и руководил восточным фронтом. Его заместителем был Сунь Личэнь, командующим западным фронтом - Чжан Цзинхуэй. Последний располагал тремя дивизиями - именно они должны были наносить главный отсекающий удар на Баодин. В свою очередь армия Чжилийской клики развернулась по трём фронтам. Непосредственно У Пэйфу стоял на западе с 3-й дивизией, имея штаб-квартиру у реки Люлихэ. Ван Чэнбин с 23-й дивизией разместился в уезде Гуань (сейчас входит в Ланфан). Наконец, Чжан Гожун во главе 26-й дивизии занимал позицию на востоке в уезде Дачэн. Также на востоке был задействован резерв - 24-я дивизия, которой командовал Чжан Фулай.
С точки зрения оперативного искусства то, что демонстрировали в своих столкновениях китайские милитаристы в 1916-1926 годах, это по меркам индустриальной эпохи весьма примитивные основы военной мысли. Тем не менее, если бы автора попросили назвать самого выдающегося командующего из числа генералов, входивших в клики варлордов, он выделил бы У Пэйфу. Лидер чжилийцев твёрдо усвоил и уверенно применял набор базовых тактик, которые несколько раз приносили ему крупные победы. Во-первых, он стремился упредить и спровоцировать своего противника. Во-вторых, всегда сохранял резерв, чтобы внезапно ввести его в дело при переходе в решительное наступление. Наконец, он не боялся достаточно широкого манёвра, не без оснований полагая - проблемы с коммуникациями не успеют сказаться, если неприятель окажется сломлен в ходе единственного стремительного наступления. В полной мере реализовал У Пэфу свою стратагему и весной 1922. Именно он нанёс первый беспокоящий удар по фэнтяньцам 25-го, вынудив их к ответным действиям, нарушившим координацию между двумя готовившимися атаковать фронтами. С 25 по 29 апреля чжилийцы подавались назад перед постепенно продвигающимся неприятелем, оценивая его возможности и готовя ответный ход. Затем У Пэйфу лично прибыл на линию фронта, чтобы организовать массированный артобстрел выявленных ударных группировок фэнтяньцев. Параллельно 26-я дивизия начала своё выдвижение из тыла. Учитывался чжилийским главкомом и психологический фактор. Целью на начальном этапе контратаки был избран 16-й полк, которым когда-то руководил прежний глава Чжилийской клики покойный Фэн Гочжан. В решающий момент его офицеры достаточно легко нашли общий язык с неприятельскими эмиссарами и быстро капитулировали. Чжилийцы пошли вперёд на западном фронте 4 мая, прорвали его, создали мощную фланговую угрозу основным силам Чжан Цзинхуэя, вынудив его не только отступить самому, но и запросить помощь у соседей на востоке. Между тем там ещё 29 апреля после наступления фэнтяньцев фронт Чжилийской армии был смят, и чжилийцы были отброшены к Жэньцю. Временно организованный сводный Первый фэнтянский дивизион, специально переброшенный на западный фронт, состоял из самых стойких бойцов. Он сумел разбить чжилийские авангарды и вновь занять Чансиньдян, однако как минимум отчасти кризис был не более чем уловкой У Пэйфу. Имитируя отступление, он заманил самую боеспособную фэнтяньскую часть в засаду. Измотанный боями и маршами, Первый дивизион потерпел тяжелое поражение. Параллельно главные силы 26-й дивизии по более коротким, чем у противника, внутренним операционным линиям отправились на восток, где на фоне невесёлых новостей и вымывания станового хребта войск их боевой дух серьёзно просел. Главной целью нападения чжилийцев стала вторая дивизия, которой командовал сын Чжан Цзолиня, Чжан Сюэлян. Против неё совместно выступили 3-я и 26-я дивизии во главе непосредственно с У Пэйфу. Пытаясь избежать полного уничтожения, Чжан Цзолинь отдал приказ на приказал общее отступление. Сын лидера Фэнтяньской клики показал себя в арьергардных боях весьма неплохо, однако управляемость фэтяньцев в целом оказалась нарушена. Воспользовавшись замешательством, чжилийцы возобновили атаки, направив удар по штабу в Мачане (уезд Цинсянь, Цанчжоу), в результате чего фэнтяньцы потеряли 7 000 человек убитыми, пропавшими без вести и пленными. В довершение всех бед, именно теперь фэнтяньцы столкнулись с двадцатитысячным чжилийским подкреплением, которое было доставлено по железной дороге. Если изначально Чжан Цзолинь обладал численным перевесом (хотя и небольшим), то теперь он бесповоротно перешёл к его противнику. Потерпев поражение, остатки фэнтяньской армии бежали в Луаньчжоу. К началу июня 1922 Фэнтяньская клика потеряла более 20 000 человек погибшими, десятки тысяч дезертировали, а 40 000 сдались чжилийцам.
Схватка окончилась при посредничестве британского консула в Луаньчжоу. Англичане предложили Чжан Цзолину вывести все войска из района города Шаньхайгуань, обязав чжилийцев прекратить их преследование. 18 июня 1922 представители обеих сторон подписали мирное соглашение на борту британского же военного судна в точном соответствии с положениями плана, выдвинутого консулом. Последний предусматривал эвакуацию всех фэнтяньские войск из Хэбэя в Маньчжурию. Шаньхайгуаньская часть Великой китайской стены стала границей между территориями двух клик.
События июня 1922 следует считать знаковыми. Прежде представители иностранных государств не вмешивались столь явно в борьбу клик милитаристов. И ни разу взаимное расположение их зон контроля (подразумевающее признание де-факто автономии последних) не гарантировалось внешними силами. Зависимость и слабость Поднебесной обнажилась так неприглядно, как никогда прежде едва ли не со времён подписания Заключительного протокола. В 1911-1912 Китай спасала неготовность держав сходу лезть в непонятный омут внутрикитайской политики и их соперничество. Затем - мировая война и единовластие Юань Шикая. Теперь время вышло.
Зачем Шаньхайгуаньское соглашение понадобилось разбитому Чжан Цзолиню очевидно. Почему на него пошли чжилийцы? У Пэйфу в начале лета 1922 стоял перед непростой дилеммой. Окончательный разгром фэнтяньцев требовал похода в Маньчжурию, который по определению был достаточно рискованным предприятием. Кроме того, завязнув на севере, Чжилийская клика подарила бы свободу рук силам, действующим в южном Китае, где как раз интенсифицировались процессы, связанные с укреплением Гоминьдана - и они не могли не беспокоить У Пэйфу. Наконец, Чжан Цзолинь, имевший неплохие способности в дипломатии, мог представить неуступчивость своего врага как знак его стремления к установлению твёрдого единовластия. Безусловно, У Пэйфу хотел однажды стать таким же правителем, каким являлся Юань Шикай, но поступательно, шаг за шагом. Перспектива же немедленно столкнуться с враждебностью и тихим саботажем со стороны большинства привыкших к вольнице региональных варлордов его определённо не прельщала.
Наконец, остаётся вопрос: с какой целью вмешалась и весьма оперативно покончила с кризисом Великобритания? В чём был интерес Лондона? Чтобы сформулировать ответ, нам необходимо отступить немного в сторону и поведать о событии, имевшем огромное значение для будущего всего Азиатско-Тихоокеанского макрорегиона - Вашингтонской конференции 1921-1922. Именно она, дополнив Версаль, окончательно сформировала те столпы, на которых держался сохранявшийся до начала Второй мировой глобальный миропорядок. И там же были унизительно повергнуты в прах ещё недавно столь амбициозные континентальные начинания Японии.
К исходу 1920 года в Токио как будто могли глядеть в будущее с оптимизмом. Вмешавшись в 1914 в мировую войну, японцы приобрели очень многое, а главное – поразительно малой ценой. Империя Восходящего солнца потеряла убитыми 415 солдат и офицеров. А взамен получила бывшие тихоокеанские владения Германии, значительные экономические и политические преференции в Поднебесной, закреплённые Договором 1915 года. Хотя и не войдя в Большую тройку, уверенно и достойно проявила себя Япония на полях Версальской конференции. Наконец, активно вмешавшись в Гражданскую войну в России, японцы добились контроля над обширными территориями русского Дальнего Востока. В сочетании с тем, что не испытавшая такого истощения, как экономика её европейских союзников, промышленность империи Восходящего солнца успешно реализовывала довольно масштабную программу развития и перевооружения ВМС страны, Япония по совокупности факторов имела основания считать себя гегемоном Восточной Азии. И это её положение вызывало опасения у ряда других игроков, ключевым из которых являлись Соединённые Штаты.
Американцев в начале 1920-х интересовали два вопроса – экономическая выгода и безопасность. Выгодным для Штатов, имевших могучую промышленность и державших после ПМВ в должниках половину мира, было создание максимально широкой и стабильной зоны свободной торговли. В идеале таможенные барьеры, протекционистские тарифы и прочие ограничения должны были быть уничтожены по всему Земному шару. Следы подобных стремлений мы можем видеть уже в положениях 14 Пунктов президента Вудро Вильсона. США – пока ещё в мягкой форме, начинают подрывать прежнюю экономическую систему, где ключевой линией отношений были отношения метрополия-колонии. И, в любом случае, американцы совершенно не собирались упускать такой огромный рынок, как Китай. В конце 1920 года они выступили инициаторами создания международного банковского консорциума в Поднебесной, где первую скрипку играл, разумеется, американский капитал. В целом США, господствуя во всех отношениях в Центральной и Латинской Америке, владея Филиппинами, намеревались сделать Тихий океан своей вотчиной. Японцам постарались намекнуть на то, что чрезмерно быстрое и активное усиление без одобрения и консультаций с США может привести к неприятным последствиям. В 1920 США вводят дискриминационные в отношении выходцев из Японии иммиграционные законы – явный недружественный и привлекающий внимание жест. В Токио, конечно же, его заметили, поворчали, но, в общем и целом, ничего не предприняли. И вот тогда тучи стали сгущаться очень быстро. Весьма вероятно, что последней каплей стала чрезвычайно активная политика Японии в России – вопреки, достигнутым, судя по всему, негласным договорённостям с маркизом Сайондзи в Париже.
Вашингтонская конференция изначально задумывалась её главными организаторами как механизм, позволяющий пересмотреть и дезавуировать японские притязания на региональное лидерство. В Японии отнеслись к ней отрицательно, сознавая, что сам её формат не сулит японцам ничего хорошего. О ней даже высказывались порой в таком ключе, что "Японию привлекают к суду англо-американского трибунала". Изначально японцы попросту попытались добиться её отмены, апеллируя к тому, что для решения планируемых вопросов нет необходимости созывать некую масштабную коллегию наций, поневоле вызывающую ассоциацию с Парижской конференцией. По флотам предлагалось отдельно от других государств и проблем договориться тем, кто их имел – США, Англии и Японии. Ранее же рассмотренные вопросы – в частности по Китаю, японцы вновь поднимать не хотели вовсе. Однако все попытки как-либо откорректировать состав, статус и повестку конференции были решительно пресечены американской дипломатией.
Но одной только Японией дело отнюдь не ограничивалось. Имелся у Вашингтонской конференции также дополнительный подтекст - и здесь уместно будет возвратиться к роли и месту Великобритании. Почему она, отнесясь с пониманием к намерениям американцев, пошла на фактический, а потом и формальный разрыв Англо-японского союза, который так долго и успешно объединял две островные державы?
Чтобы это понять, надо сперва в ретроспективе взглянуть на то, зачем же этот альянс понадобился Британской империи изначально. Для этого вернёмся в середину XIX столетия – золотой век Англии, Викторианскую эпоху.
Величие британцев тогда базировалось на трёх китах.
Первый – промышленная мощь. «Мастерская мира» была таковой всю первую половину века, но с 1850-х всё более ощутимыми становились возможности конкурентов. Британия могла многое – но только не ограничить искусственно развитие производительных сил в масштабах всей Европы и Северной Америки. Сперва США и Франция, а затем США и Германия весьма активно покушались на английское первенство, при этом имея ряд весомых преимуществ. У Штатов – громадный внутренний рынок, изобилие ресурсов и сырья, равномерный рост потребления по мере заселения Дикого Запада. У Германии – активная и толковая роль государства в экономике, очень квалифицированная и образованная, но более дешевая, чем в Англии, рабочая сила, тесная связка промышленности с наукой. Британия активно и деятельно боролась, но постепенно её доля в мировом производстве уменьшалась, и в Лондоне понимали, что глобально с этим ничего поделать нельзя – только сократить темпы и цифры.
Второй кит – финансовое могущество. Британский фунт был самой твёрдой валютой мира. Лондонский Сити – крупнейшим финансовым центром. Здесь позиции империи оставались непоколебимыми до самой мировой войны, но в первую очередь, благо ещё не существовало огромного самовоспроизводящегося сектора «виртуальных денег», это было возможно благодаря тому, что Англия являлась центром мирового товарообмена.
В свою очередь последнее оказывалось справедливо ввиду наличия у англичан «третьего кита» – крупнейшего на свете флота, как военного, так и торгового. Британия не зря носила звание Владычицы морей. Она имела безоговорочно мощнейшие ВМС в наиболее «освоенном» в хозяйственном отношении океане планеты – Атлантическом, тратя на это огромные средства, но успешно окупая расходы. Флот Канала и Средиземноморская эскадра были готовы блокировать по необходимости любой европейский порт. США до конца 1880-х не имели сильного флота. Индийский океан вовсе был практически внутренним для англичан – ни одна другая великая морская держава не располагала там серьёзными базами и силами. Лишь французы завладели в итоге Мадагаскаром и Джибути, но это, во-первых случилось только под самый конец века, во-вторых, так и не привело к созданию сколь либо серьёзной военно-морской инфраструктуры в регионе. Но оставался ещё Тихий океан (Северный ледовитый по понятным причинам можно не рассматривать). У Британии и там были весьма удачно расположенные и хорошо оборудованные пункты базирования: Сингапур, Гонконг, в меньшей степени Сидней. Но вот флотов на плотный контроль самого большого и, как назло, самого отдалённого от берегов Альбиона океана уже не хватало. До постройки Суэцкого канала силы в регионе и вовсе были мизерными.
Меж тем к середине 1850-х удобный выход в Тихий океан получили две основных страны-противника Британии. В 1848 году в ходе американо-мексиканской войны его приобрёл основной экономический соперник – США. В 1858 и 1860 годах по Айгуньскому и Пекинскому договорам получает Приморье главный военный противник – Российская империя. Наиболее дальновидные умы в Англии понимают: да, сейчас и у русских, и у американцев сильного флота в Тихом океане нет, однако это неизбежно изменится рано или поздно. Через 15-20, пусть 25 лет, но он появится. А для Англии это по-прежнему будет обратная сторона Земли, периферия. И, даже если империя сможет выслать туда значительные силы без угрозы оголения и ослабления своих позиций в других двух океанах, всё равно их окажется недостаточно для противостояния обоим таким могущественным противникам сразу.
Требовалось иное решение. Союзник, равно враждебный и русским и американским притязаниям, которые могут возникнуть в регионе. Но вот беда – нет такого союзника. Франция, завладевшая Индокитаем – конкурент Британии и не будет ей помогать просто так. К тому же, французы всё сильнее увязают в конфликте с Германией. Испания чувствует угрозу со стороны Штатов своим колониальным владениям, но не станет искать ссоры с русскими. Ни одно из государств Южной Америки не подходит – они тоже не захотят, не смогут и не станут сдерживать Россию, да и США опасаются. Китай враждебен Англии и очень ею ослаблен. И вообще сознательно усиливать Поднебесную… это может плохо закончиться. Остальные государства, имеющие выход в Тихий океан, слишком дикие и немощные. Или нет? Япония в 1860-е вступает на путь обновления и реформ, Японский архипелаг достаточно густо населен и очень выгодно географически расположен. Империя Восходящего солнца охватывает российские владения, имеющие выход к морю, при этом, находясь на островах, защищена от атаки сухопутных сил - конечно, при наличии достаточно сильного флота. С США сложнее – японцы всё же далековато, чтобы служить полноценным сдерживающим фактором. С другой стороны, Штаты тоже не смогут им особенно угрожать, при этом вовсе не учитывать Японию у них не получится.
И Британия начинает реализацию масштабного политического плана: она сознательно растит себе союзника. Это вообще было совершенно нетипично для британской дипломатической традиции – не временный ситуативный альянс, в основе которого ловкость посланников, деньги и некая общая угроза, не клиент-сателлит, готовый покорно исполнять волю патрона, но почти равноправный партнёр со своими интересами, которые чем дальше, тем больше нужно будет учитывать. Формальный союз возникнет только в 1902, но фактически англичане начнут опекать Японию гораздо раньше. Они строят и в организационном смысле, и фактически флот страны Восходящего солнца, помогают ускоренному преобразованию производства и общественной жизни. Влияние их очень велико – и не даром даже японские школьницы получат костюмчики, в основе которых лежит униформа британских матросов 1880-х.
Дерзкий проект себя полностью оправдывает. Япония становится действенным фактором сдерживания российской экспансии на Тихом океане, а в конечном счёте в ходе Русско-японской войны её практически останавливает. С США дела обстояли сложнее. Испано-американская война показала резкий рост и военно-морской силы Штатов, и их притязаний. У англичан не было ни особенного желания вытягивать совершенно деградировавшую в военном отношении Испанию, ни реальной возможности это сделать. Ну а с начала XX века внимание Лондона всё больше поглощает противоборство с Берлином. В итоге выходит, что стратегия военно-морского давления на США с двух океанов, клещами пары огромных фронтов – Королевским флотом из Атлантики и японскими силами с Тихого океана, так никогда и не реализуется, даже в виде угрозы, достойной рассмотрения возможности. Свою роль сыграла и слишком маленькая дистанция между Русско-японской и Первой мировой. Сперва японцы никак не могли затевать конфликт, чреватый тяжёлой войной с новым противником, а потом полностью заняты борьбой с Центральными державами оказались уже британцы. Вообще США в Первую мировую идеально реализовали стратегию сидящей на горе мудрой обезьяны, глядящей, как внизу дерутся тигры. К концу ПМВ и особенно после краха Восточного фронта Антанта оказалась полностью зависима от воли Вашингтона.
Можно было бы думать, что уже после победы ситуация изменится, но… Существовали иные, невоенные факторы. Первый - займы: английское правительство имело долг перед США в размере 4,5 миллиардов долларов. И от доброй воли Вашингтона зависело, как именно и в какой срок Лондон будет расплачиваться. Во вторых за время Первой мировой именно США сделались, впервые за добрых два века потеснив Англию, лидером по торговому морскому тоннажу и объёму перевозок. Резко прибавил и их военный флот, хотя и уступающий пока Гранд Флиту, но, после гибели немецкого флота Открытого моря, ставший вторым по силе в мире. И главное – американские темпы постройки и спуска судов были примерно равны английским, даже несколько превосходили их. В период с августа 1914 и до начала Вашингтонской конференции в США было введено в строй 13 новых дредноутов, а в Британии – 12. Причём в 1921 Штаты заложили рекордную серию из сразу 6 новых линкоров, готовность которых к моменту окончания конференции составит примерно 30%, а сроком достройки всей серии должен был стать 1923 год.
В свою очередь Британия пока ещё только обсуждала и готовила проекты новых, пусть и очень мощных, линейных крейсеров и дредноутов. При этом, если возможности верфей и военно-морской промышленности США и Альбиона были сопоставимы, то удельный вес расходов и в целом финансовая состоятельность стран очень сильно отличалась. Британия желала передышки, люди слышать больше не хотели о новых военных расходах, а здесь налицо был риск начать новую дредноутную гонку, да как бы не более напряжённую и тяжёлую, чем состязание с Германией. Причём все помнили, конечно, что оно в числе прочих факторов сыграло видную роль в прокладывании дороги к войне. Огромная часть британских элит, надеющихся на приток американских капиталов, скорее дала бы себя прилюдно выпороть, чем испортить отношения с Америкой. В массах крепло влияние лейбористов, важным программным пунктом которых была антивоенная тема.
Кроме того, война сильно увеличила степень экономической независимости колоний от метрополии, показала, до какой степени вторая нуждается в первых. Никогда прежде Британия так активно не пользовалась войсками, происходившими не из Альбиона. Новозеландцы и австралийцы сражались на пляжах Галипполи, канадцы тонули в грязи Фландрии, и теперь чувствовали себя вправе на свою – именно свою, долю в плодах победы. Созданные для того, чтобы в зародыше подавить угрозу сепаратизма в рамках империи (и справлявшиеся с этой задачей в мирное время), после войны правительства Доминионов стали сами всё сильнее проявлять его. Некогда лишь формально имевшиеся полномочия начали наполняться реальным содержанием. Объективно, очень сложно сказать, что было бы большим злом для Британии: то, что произошло в реальности, или неучастие страны в Первой Мировой вообще? Опасаясь конкуренции с германской промышленностью, к 1921 англичане вчистую проиграли её промышленности штатовской. Экономические связи с США не только граничащей с ними Канады, но и весьма удалённой Австралии стали примерно равны их связям с имперской метрополией. Мало того, если немцы всё же вызывали бы неприятие чуждой культурой, иным языком, то в американцах тем же канадцам сложно было не признать давненько пошедшей своим путём родни. Наконец, совершенно другим было отношение имевших выход к Тихому океану доминионов к японской экспансии. И Канада, и Австралия были крайне малонаселёнными, а потому мысль о том, что у испытывающей жесткую потребность в жизненном пространстве Японии появится флот, более сильный, чем всё, что англичане, или даже американцы смогут держать в тихоокеанских портах, приводила их в трепет.
Одним словом, масса факторов толкала англичан к некоему компромиссу с США, благо те сами его предлагали. Соглашение по морским вооружениям и уничтожение Англо-японского союза гарантировало мир, возможность изрядно сэкономить, а главное закрепляло соотношение флотов США и Британии как 1:1. Попытки же бороться за прежний статус и безусловное, единоличное первенство могли привести к потере и того, что у Лондона уже имелось. Ну а полновесная война вовсе была чревата массой рисков – от внутреннего восстания истощенного войнами населения и до резкого продвижения вперёд пока ещё только намеченной США темы права народов на самоопределение и деколонизации.
И всё же выбор для Англии был крайне неоднозначным. 1921 год – одна из важных развилок мировой истории. Согласившись на условия Вашингтона, англичане по сути гарантировали своему имперскому величию тихую старость и почётную смерть. Если США были вполне готовы к экспансии чисто экономическими методами с помощью «доллара и Форда», то для Британии единственной возможностью сохранить свои позиции была опора на военную силу, а также обилие ресурсов, широту охвата станций и баз. Кроме того, империя была бы не одна: те же японцы до последнего надеялись в ходе конференции на старый союз и сохраняли ему верность. А после — не простили измены. Автор этих строк убеждён, что если бы не Вашингтонская конференция, не разрыв англо-японского союза, не унижение, которое испытали японцы, они никогда не оказались бы в следующей мировой войне в числе врагов Британии и в одной лодке с Германией и Италией. Но это - тема отдельного исследования (интересующихся читателей я вновь отсылаю к своей работе, посвящённой японской политике 1912-1941 годов). Здесь же нам следует возвратиться к китайской проблематике и тому, как решения Вашингтонской конференции - гласные и закулисные - повлияли на будущность Поднебесной.
6 февраля 1922 был подписан так называемый Договор девяти держав. Бумага эта титульно касалась обеспечения гарантий территориальной целостности Китая и уважения его суверенитета. При этом декларировавшийся в Договоре запрет на получение одной из держав-подписантов специальных прав и привилегий, которые могут нанести ущерб правам и интересам иных участников договора, в действительности был ничем иным, как именно ограничением китайского суверенитета – ведь и Поднебесная фактически лишалась права оказывать предпочтение тому или иному из своих партнёров. Сложно сказать, приходила ли подобная мысль в голову американским авторам документа… Договор в полной мере реализовывал именно концепцию США по китайскому вопросу: провозглашался принцип «открытых дверей и равных возможностей» по отношению к Китаю в области торговой и предпринимательской деятельности, любые формальные и неформальные зоны преимущественных интересов, экономических и, тем более, военно-политических, устранялись. Только чистая конкуренция. Кому это было выгодно? Приведу лишь несколько красноречивых цифр. Имея в 1920 году всего 6% мирового населения, США сосредоточили в своих руках 66% мировой добычи нефти, 60% меди, 60% алюминия, 50% угля, 20% золота, 85% производства автомобилей. Одновременно с Договором девяти держав 6 февраля 1922 был подписан Трактат о китайском таможенном тарифе, где формально закреплялось таможенное неравноправие Китая, при котором Поднебесная окончательно делалась объектом коллективной эксплуатации. За день до Договора, 5 февраля 1922, Япония вынуждена была подписать отдельное китайско-японское соглашение об эвакуации японских войск из провинции Шаньдун, а также о возвращении Китаю железной дороги Циндао — Цзинань и территории Цзяо-Чжоу (Циндао). Иными словами, были ни много ни мало пересмотрены положения Версальского договора. Параллельно глава японской делегации дал обязательство, что Япония не будет требовать от китайского правительства выполнения пятой группы 21 требования о назначении японских советников при китайском правительстве, фактически и так не принятой китайцами. На практике это была скорее индульгенция на то, чтобы игнорировать и остальные 16 пунктов. Всё перечисленное являлось огромным достижением для Поднебесной - да только она сама даже в малой степени не приложила к нему руку.
Подготовка Первой Чжили-Фэнтяньской войны началась, как мы помним, ещё до всех этих эпохальных изменений. Фэнтяньской клике, изначально несколько уступавшей своему чжилийскому конкуренту, покровительствовала Япония, но с весны 1922 в соответствии с итогами Вашингтонской конференции её присутствие в Китае начинает стремительно уменьшаться. В сочетании с обозначившимся на рубеже мая-июня военным разгромом Чжан Цзолиня, потеря покровительства Токио грозила фэнтяньцам окончательным обвалом, а так трогательно заботившиеся о её суверенитете «друзья Поднебесной» отнюдь не желали превращения У Пэфу во второго Юань Шикая. Особенно в момент перестройки сложившейся парадигмы коллективной эксплуатации Китая. Требовалось время, чтобы возникшая зимой 1922 новая норма во взаимодействии держав по китайскому вопросу устоялась и вошла в свою колею. И Британия в середине июня обеспечила необходимое. Этот самый выигрыш времени. Чжилийская клика, прежде чем получить от внешних игроков индульгенцию на консолидацию своей власти над Поднебесной, должна была успеть дать им целый ряд гарантий. А нет - возможное возобновление чжили-фэнтяньского противоборства останется у держав как козырной туз в рукаве. Параллельно можно было подогреть и внутреннюю борьбу за лидерство в рамках Чжилийской клики как таковой. У Пэйфу был хорошим (по меркам Китая 1920-х) генералом, но довольно рядовым политиком. Другой чжилиец - Цао Кунь в этом отношении существенно превосходил его. Именно ему принадлежит авторство любопытной комбинации, разыгранной во второй половине 1922 года.
Цао Кунь начал будировать тему реинтеграции Севера и Юга. Бывший с октября 1918 президентом Республики Сюй Шичан занял перед началом чжили-фэнтяньской схватки слишком обтекаемую и амбивалентную позицию, а главное - он препятствовал личным карьерным видам Цао Куня. Исходя из этого, ещё в мае началась кампания по дискредитации Шичана среди руководства Чжилийской клики (в том числе в глазах У Пэйфу). Альтернативой умеющему дистанцироваться от покровителей действующему главе государства рисовался проверенный в своей сервильности Ли Юаньхун. Опять же, последний традиционно считался человеком, имеющим контакты с Югом. В июне 1922 с подачи Цао Куня чжилийцами было сделано заявление о недостаточной легитимности Сюй Шичана как президента. Более того, ему предложили уйти в отставку одновременно с Сунь Ятсеном на юге, чтобы новый лидер мог занять своё место как полноценный руководитель Поднебесной в целом.
Цао Кунь спешил, поскольку открывшееся перед ним окно возможностей было не столь уж большим. Пока ещё У Пэйфу доверял ему как партнёру, не видя подвоха, а фэнтяньцы вовсе выбыли из игры, но дни идут чередой, сыпется песок в часах. Соответственно многие консультации приходилось проворачивать «на коленке». Того же Ли Юаньхуна, судя по всему, предполагалось просто по первому свистку «извлечь из шкафа», но стареющий оппортунист поначалу заартачился, не желая возвращаться в большую политику. Сюй Шичан подал в отставку 2 июня 1922 - и ещё 8 дней исполнять обязанности президента пришлось генералу Чжоу Цзыи. Наконец, к 12 июня Юаньхуна окончательно уговорили. Назначенный парламентом Севера, он почти немедленно распустил его - ведь начинался следующий этап партии. Цао Кунь и чжилийцы стремились вовлечь в свою объединительную инициативу Гоминьдан. Да вот беда - Сунь Ятсен не желал играть краплёными картами. Предложения Ли Юаньхуна создать в качестве правительства некий состоящий из авторитетных экспертов соединённый северно-южный «Кабинет способных людей», разбивались о твёрдую позицию: только демократическая процедура. Всё прочее - не более чем краткая подводка к ней. Чжилийцы не могли и не собирались выполнять требования гоминьдановского лидера касательно честных общенациональных выборов, да и на внешнеполитическом треке успели связать себя чересчур сильно для подлинного сотрудничества с Сунь Ятсеном, никогда не признававшим «неравноправные договоры», под каким бы соусом те ни подавались.
Тогда Цао Кунь пересматривает стратегию. Неуступчивость Сунь Ятсена должна стать предлогом и основой его устранения из активной политической жизни страны. Благо на юге и без него имеются люди, стремящиеся перебросить мосты к влиятельным чжилийцам. Южные милитаристы после событий лета 1921 опасались Гоминьдана, однако обнаружился у северян и иной, куда более ценный союзник, чем битый Лу Жунтин и иже с ним. Сунь Ятсена предал Чэнь Цзюнмин. О мотивах, побудивших к этому лидера китайских анархистов, споры продолжаются до сих пор. Кто-то полагает, что Чэнь Цзюнмин стал тем, с кем боролся - варлордом, пускай и с идейным налётом, опасавшимся превратиться в «просто генерала» без своей зоны контроля в провинции, где он мог бы проводить по своему вкусу социальные эксперименты и организовывать отдельную от общегоминьдановской линии общественную жизнь. Другие считают, что причиной всего стали разногласия между двумя опытными революционерами по поводу перспектив Северного похода. Сунь Ятсен настаивал на его необходимости, а Чэнь Цзюнмин, не веря в возможность успеха, предпочёл путём сделки с Цао Кунем и Ко заранее радикально купировать риски. Есть и иные версии, в том числе упирающие на особенности личных отношений пары весьма харизматичных, волевых и амбициозных людей. Так или иначе, произошло нечто вроде военного переворота: получив подтверждение признания Севером себя в качестве губернатора Гуандуна, Чэнь Цзюнмин двинул верные ему войска к рабочей резиденции и дому Сунь Ятсена. Последнему едва удалось уйти - и вновь не без участия продолжающих выступать медиаторами британцев: лидеру Гоминьдана послужил убежищем эсминец Королевского Флота «Мурена». Покушаться на него Чэнь Цзюнмин, разумеется, не решился.
Так или иначе, Сунь Ятсен вроде бы опять лишился власти над Югом, а манёвры Цао Куня привели его к блистательному результату, но… Второго руководителя Чжилийской клики подвело начавшееся у него «головокружение от успехов». Во-первых, вообразив, что Сунь Ятсен окончательно отыгран, а южане расколоты, Цао Кунь посчитал, что больше не нуждается в подставной «прокладке» в лице Ли Юаньхуна между собой и президентским креслом. Никого больше не надо убеждать в необходимости воссоединить Поднебесную и жонглировать опасным понятием легитимности. Итак, через вновь собранных депутатов Национальной ассамблеи Цао Кунь уже в конце осени 1922 попытался организовать действующему главе государства импичмент. Ли Юаньхун сопротивлялся довольно вяло. Он, похоже, в принципе устал от большой политики, а вернулся в неё скорее с чувством страха, нежели алчности. Президент ждал момента, когда прояснится позиция того человека, которого он полагал истинным вождём Чжилийской клики - У Пэйфу. Здесь - вторая ошибка Цао Куня. Он всё более забывал про своего партнёра. У Пэйфу пока ещё не видел в Цао Куне угрозы. Но, тем не менее, начал проводить всё более чёткую грань между своими интересами и его видами на будущее. Наконец, Цао Кунь умудрился почти позабыть про фэнтяньцев. Между тем Чжан Цзолинь извлёк уроки из неудачи и затеял масштабную реформу своих ВС.
Фэнтяньской кликой было развёрнуто собственное военное производство. По меркам крупных держав – примитивное, но в масштабе Поднебесной – солидное. Оснащение армии фэнтяньцев артиллерией увеличилось в несколько раз, с ежегодным производством около 150 артиллерийских орудий (не включая миномёты). Производство пулемётов составляло более 1000 в год. Кроме того, общее количество отремонтированных и произведённых с нуля ружей составляло в среднем до 60 000 в год. Ежегодное производство артиллерийских снарядов составляло более чем 100 000 в год, а пуль для ружей - более 600 000 штук. Впервые была подготовлена воздушная группировка войск, организованная в четыре авиабригады, за которую должен был отвечать Чжан Сюэлян, сумевший наладить сотрудничество с зарубежными фирмами. Самолёты поставлялись из Германии и Японии, всего – около 300 машин: невиданная для Китая армада, пусть в основном и состоящая из старья. На основных стратегических направлениях были сооружены авиабазы. Для ВМФ в Харбине были построена военно-морская школа и штаб-квартира. Развивалась логистика - были построены дополнительные ж/д линии и станции обеспечения водой и углем в Суйчжуне, Синчэне и Даояогоу. В регионах, где за относительно короткий промежуток времени ж/д сообщение установить не удавалось, строились обычные дороги и подъездные пути. Каждая армия Фэнтяньской клики имела собственные телефон и телеграф, напрямую связывающие их с главной штаб-квартирой. В Шэньяне, Харбине и уезде Цзинь были построены радиостанции. Кроме того, каждой армии были приданы тыловые части и коммуникационное оборудование. У фэнтяньцев появился нормальный единый штаб. Ряд генералов, ответственных за поражения 1922, были осуждены военным трибуналом, что поспособствовало укреплению дисциплины. Появилась чёткая структура единообразно организованных бригад (27 вместо ранее существовавших 25). Они были сведены в три армии по три дивизии, в каждой из которых насчитывалось три бригады. Кавалерийских корпусов вместо прежних трех стало четыре, три бригады составляли кавалерийскую дивизию, а четвёртая придавалась пехотным дивизиям в качестве поддержки.
Строго говоря, глобально ничего особенно в принятых Чжан Цзолинем мерах увидеть нельзя – это норма военной и военно-экономической подготовки к конфликту. Но не для Китая. Ну и, стоит отдать должное главе фэнтяньцев, который продемонстрировал в принципе редкое и ценное, а в среде китайских милитаристов – тем более, умение признавать ошибки и быстро и удачно учиться на них. После завершения всех реформ, в Фэнтяньской армии насчитывалось около 250 000 человек, готовых к ведению боевых действий в современных условиях. По сравнению с прошлой войной существенно возросло качество боевой подготовки. Лучшие фэнтяньские войска находились во 2-й бригаде под командованием Чжан Сюэляна и 6-й бригаде под командованием Го Сунлина, которые служили образцовыми подразделениями. Однако был у фэнтяньцев и ещё один козырь в рукаве - главной ударной силой армии Чжан Цзолиня стала 1-я особая бригада под командованием генерала Нечаева — бывшего «главного кавалериста Каппеля» — насчитывавшая в своих рядах до 4600 русских белоэмигрантов. Они же составили команды артиллерийских бронепоездов, которые стали создаваться в железнодорожных мастерских при линии КВЖД по всей Маньчжурии.
Впрочем, неприятности у Цао Куня и чжилийцев начались ещё до того, как Фэнтяньская клика окончательно подготовилась к выступлению. И первой в их череде стало возвращение в Кантон Сунь Ятсена.
В прошлой главе мы уже говорили о том, что источники побед Чэнь Цзюнмина над Лу Жунтином и союзными ему милитаристами в южных кампаниях 1920 и 1921 годов следует искать в сфере боевого духа. Истории известны случаи, когда люди без военного образования оказывались умелыми самоучками, в короткие сроки осваивали основы оперативного искусства и наносили своим противникам тяжелые поражения. Однако Чэнь Цзюнмин в их число не входит (что ещё подтвердят позднейшие события). К началу 1920-х всем более-менее политически грамотным китайцам Гоминьдан виделся единственной силой, способной принципиально поменять сложившуюся с стране бедственную обстановку. Самое лучшее, чего можно было ожидать от клик варлордов, это воспроизводства модели Юань Шикая в её апогее. Но разве при лидере бэйянцев массы простого народа стали жить лучше - счастливее, богаче, или хотя бы свободнее - чем в эпоху поздней империи Цин? Процесс буржуазно-демократической модернизации затронул лишь очень малую часть китайского общества, преимущественно ту, что проживала в крупнейших городских центрах страны, таких как Пекин (население последнего возросло с 2 485 442 в 1910 до 3 711 566 человек в 1917), Шанхай, Нанкин и некоторые другие того же ряда.
Огромное количество крестьян не видело практически никаких перемен - и по-прежнему страдало от малоземелья и прочих традиционных недугов китайской глубинки.
Различные деятели клик милитаристов периодически декларировали своё стремление к обновлению страны, возрождению хозяйственной жизни и даже социальной справедливости, однако неизменно все дальнейшие шаги увязывались с утверждением «спокойствия» в Поднебесной, т.е. выстраиванием жесткой властной вертикали. Кроме этого по умолчанию подразумевалось, что любые реформы будут проводиться строго сверху, с жесткой регламентацией и ограничением любой низовой инициативы. Между тем Китай, широкие слои его жителей, всё сильнее желали истинных перемен - и всё меньше боялись гипотетического масштабного гражданского противоборства, ведь оно и так уже шло, только в форме бесплодной квазифеодальной войны многочисленных претендентов на «пекинский престол». Лозунги Гоминьдана разошлись по китайской провинции вплоть до самой глубинки - о тех же Трёх принципах не знали только ленивые (хотя, разумеется, интерпретировали их порой на местах весьма своеобразно), а главное - люди полагали, что у Сунь Ятсена и его сторонников слова не расходятся с делами. Именно гоминьдановцев, ведущих линию преемственности от Тунмэнхоя, рассматривали в качестве локомотива Синьхайской революции и флагмана её возможного дальнейшего углубления, в то время как варлорды достаточно явным образом происходили из ещё цинского военно-чиновного халата. Солдаты, выполнявшие приказания Чэнь Цзюнмина, верили своему командиру после его прежних побед, а также получали уверения в том, что их внезапное выступление против товарищей - решающий шаг на пути к обретению китайского единства. Очень скоро они обнаружили, что грубо обмануты. Возвращение Сунь Ятсена стало возможным постольку, поскольку для значительного числа военнослужащих на Юге - едва ли не впервые в истории постманьчжурского Китая, приверженность определённой идейной концепции оказалась более значимой, нежели преданность конкретному человеку, пусть даже стоящему на вершине цепи командования.
Подготавливая восстановление гоминьдановской власти в Гуандуне, лидер Национальной партии сделал ставку на молодых офицеров, не служивших в цинской армии и не проникнувшихся её духом узкокорпоративной солидарности, а особенно ту их часть, в которой по тем или иным причинам были слабее земляческие связи. В их числе, к примеру, был родившийся в 1887 Чан Кайши - член Тунмэнхоя с 1906 года (по другим данным 1908 - варианты разнятся, поскольку первоначально будущий глава Китайской Республики принёс лишь устную клятву верности революционному делу), ставший командиром полка революционным порядком во время событий осени 1911. В феврале 1923 Сунь Ятсен назначил его начальником своего генерального штаба, а также сделал членом военного комитета Гоминьдана.
Подробнее на личности Чана Кайши мы ещё остановимся позже. Пока же отметим ещё и то обстоятельство, что именно гоминьдановские вооруженные силы с начала 1923 года оказываются едва ли не самым быстрым и хорошо работающим социальным лифтом в Поднебесной. Будущей Национально-революционной армией станут руководить люди, большинству из которых не исполнилось ещё даже 30. Средний возраст командных кадров в кликах был существенно выше, а смена поколений проходила зачастую в порядке полуфеодального местничества - т.е. как процесс, в ходе которого младшие представители клана наследовали позиции родственников, или росли в чинах быстрее остальных при их покровительстве (как пример - сын Чжан Сюэлян при отце Чжан Цзолине, ставший генерал-майором в 21 год сразу из курсантов).
Но вернёмся в Гуандун весны 1923. Серьёзных боёв не было. Чэнь Цзюнмин, осознав, каков расклад сил, предпочёл просто уйти с верными ему людьми на восток. Он во всех смыслах двигался теперь в сторону старых южных милитаристов. В свою очередь Сунь Ятсен начинает восстанавливать и параллельно перестраивать свою систему управления и администрации в южном Китае - и уже в этот период времени большую роль в данном процессе будет играть советский опыт. Отчасти лидер Национальной партии пришёл к нему в ходе внутренней идейной эволюции. Созданная им организация прошла большой путь и в ходе него претерпевала несколько раз достаточно глубокую организационную трансформацию. Начиналось всё с заговорщицкой модели, эдакого бланкизма с китайской спецификой. Далее был у Тунмэнхоя свой этап эдакого революционного народничества - сочетания широкой агитации и вовлечения сочувствующих с призванными «будить» массы открытыми вооруженными выступлениями. Затем, уже после Синьхайской революции, Гоминьдан поиграл в буржуазный парламентаризм аля Европа и США, за что поплатился поражением от Юань Шикая. И вот, наконец, соединяя присущую ему на ранних этапах существования дисциплину и идейность с системностью и правильно поставленной работой аппарата, детище Сунь Ятсена пришло к концепции, очень похожей на большевистский демократический централизм. Партия осмысливала и готовилась принять на себя роль руководящей и направляющей силы - и это вполне вытекало из предшествующего опыта борьбы национально-революционного движения.
Вместе с тем, конечно, адаптация советских доктрин на почве Поднебесной была связана с тем, что СССР стал оказывать Гоминьдану непосредственную и всё более значимую для него помощь. Первые контакты между представителями Советской России и Сунь Ятсеном установились ещё в 1921 году, однако носили сугубо предварительный характер. Стороны присматривались друг к другу. В 1922 году в Китай был командирован - официально на I съезд Социалистического союза молодёжи Китая - заведующий Восточным отделом Коммунистического Интернационала Молодёжи С.А. Далин. Именно он провёл первые полноценные переговоры с Сунь Ятсеном по партийной и государственной линии. В январе 1923 с лидером Гоминьдана встретился А.А. Иоффе - чрезвычайный и полномочный представитель советского правительства в Китае и Японии. 26 января был опубликован знаковый документ - совместная «декларация Сунь Ятсена — Иоффе». В нём представитель советского правительства заверял лидера Гоминьдана, что в борьбе за национальное обновление и полную независимость Китая «пользуется самой широкой симпатией русского народа и может рассчитывать на поддержку России». С февраля 1923 неформальные дипломатические контакты между Национальным правительством и СССР становится постоянными. В ряду прочего в Москву едет ни кто иной, как Чан Кайши. Он проведёт в столице СССР три месяца. Официально - изучая военную и административную системы молодого социалистического государства. Реально - прорабатывая параметры будущего сотрудничества. В числе прочего Чан Кайши имеет беседу с Троцким - в описываемое время наркомом по военным делам РСФСР и председателем Реввоенсовета. Многообещающие для Гоминьдана контакты!
Интерес Сунь Ятсена к сотрудничеству с СССР понятен. Глубина и степень идеологических различий между лидером Национальной партии образца середины 1920-х и большевиками - один из остродискуссионных вопросов современной историографии КНР и Тайваня. Бесспорно, Сунь Ятсен не являлся коммунистом. С другой стороны на ранних этапах их политической карьеры стояли в большей степени на национально-освободительных и умеренно-социалистических позициях такие ныне признанные титаны глобального левого движения, как Фидель Кастро и Хо Ши Мин. Зафиксирована следующая цитата Сунь Ятсена о Ленине, произнесённая вскоре после смерти последнего:
За многие века мировой истории появились тысячи вождей и учёных с красивыми словами на устах, которые никогда не проводились в жизнь. Ты, Ленин, исключенье. Ты не только говорил и учил, но претворил свои слова в действительность. Ты создал новую страну. Ты указал нам путь…
Читатели помнят, что Сунь Ятсен никогда не был теоретиком в полном смысле этого слова. А базовый набор его идеологем вполне вписывался в советскую доктрину - и наоборот. Как практика-революционера лидера Гоминьдана опыт РСДРП(б)/РКП(б)/ВКП(б) впечатлял, привлекал и воодушевлял - это факт. А о готовности Сунь Ятсена строить в Поднебесной социализм, хотя бы НЭПовского толка, можно спорить бесконечно, поскольку он до соответствующей реальной возможности просто не дожил.
Что касается дел насущных, то, наученная горьким опытом, Национальная партия весной 1923 приняла принципиальное решение отказаться от ситуативных альянсов с любыми варлордами и даже просто непрочно входящими в общую гоминьдановскую структуру командирами, имеющими определённую автономию. Соответственно, это вновь предельно обострило вопрос, остававшийся с самого 1913 года корневым: необходимость ускоренного самостоятельного военного строительства. А здесь советские винтовки и особенно инструкторы были неоценимым подспорьем.
Зачем активизация на китайском направлении потребовалась Москве? Развёрнутый ответ потребовал бы отдельного самостоятельного исследования. Вкратце о советском «развороте на Восток» уже говорилось в предыдущей главе. Руководство СССР довольно долго не видело в Сунь Ятсене мощной фигуры, порой «плавало» в китайских реалиях. Однако существовало твёрдое понимание ряда базовых вещей. Во-первых, потенциальной мощи Поднебесной. К середине 1920-х население Китая превысило 450 000 000 человек, страна, что делалось всё более и более очевидным, обладала значительными запасами сырья, имела богатую культуру и традицию государственности - солидная база для гипотетического рывка. Во-вторых, ВКП(б) выучилась за время Гражданской работать с непролетарскими революционными стратами - в частности крестьянством. Его абсолютное превалирование в Поднебесной и вообще Азии больше не пугало. Положения классического марксизма подкрепили и развили новые установки, в том числе опробованные практически. Появилось понимание того, как именно аграрная страна может поэтапно двигаться к социализму. В третьих, для Москвы не было секретом резкое ослабление после Вашингтонской конференции позиций Японии на континенте - и этим фактом, правильно оцененным как явление преходящее, требовалось без промедлений воспользоваться. Наконец, если в Европе, где существовали общепризнанные легитимные правительства, подготовка революционного взрыва могла носить сугубо подпольный характер, а в ином случае вмешательство СССР превратилось бы во второе издание Польского похода РККА, где против красных консолидировались бы все противники, а риски масштабной интервенции империалистических держав возросли бы многократно, хаотический Китай предоставлял здесь куда больше возможностей.
Естественно, новые отношения между Москвой и Гоминьданом не замедлили сказаться на Компартии Поднебесной. 12 — 20 июня 1923 прошёл III съезд КПК - и показательно уже место его проведения. Если прежде делегаты собирались в самом промышленно развитом, пролетарском городе Китая - Шанхае, то теперь местом встречи стал Гуанчжоу, столица провинции Гуандун - и области контроля Сунь Ятсена. Всего присутствовало более 30 человек, представлявших 432 членов КПК. Пока ещё очень скромные цифры, но предпосылки грядущего роста влияния коммунистов были налицо. Основными вопросами повестки дня съезда были вопрос об отношении к Гоминьдану и роли КПК в антиимпериалистической и антифеодальной революции. Позиция международных товарищей была ясна: Исполком Коминтерна в своей резолюции от 12 января 1923, а также письме к III съезду КПК обращал внимание компартии Китая на необходимость создания единого фронта и важность решения крестьянского вопроса. Китайских коммунистов прямо подталкивали к намечающемуся альянсу. Тем не менее, прозвучала на съезде и альтернативная точка зрения. Так называемые «левые», позицию которых на съезде озвучил Чжан Готао, отвергали тактику единого фронта, объявляя рабочий класс единственной революционной силой. Впрочем, их демарш на итоговое решение не повлиял.
Летом 1923 III съезд КПК поддержал коалицию с Национальной партией. И это решение стало одним из определяющих для будущего Поднебесной. Альянс был тесным. Вплоть до того, что в ряде случае на местах руководители местных ячеек сквозь пальцы смотрели на двойное членство у активистов. Идеи коммунистов и непосредственно их агитаторы начинают свободно циркулировать среди гоминьдановского актива. К IV съезду КПК, состоявшемся в начале 1925 года, количество представленных там членов партии увеличится как будто не столь уж сильно - до 994 человек. Однако реальное число сторонников коммунистов возрастёт на порядок - и позднее, когда ситуация потребует строго размежевания с Гоминьданом, это станет очевидно. Уже в 1927 численность КПК будет измеряться десятками тысяч членов. Из маргинальной (не в смысле идей - и многие активисты Движения 4 мая, например, подписались бы под существенной частью лозунгов коммунистов, но в смысле известности и влияния) Коммунистическая партия Китая стала в рекордные сроки второй по значению организованной политической силой Поднебесной, оставив далеко позади всех марионеток, создаваемых под себя варлордами из клик милитаристов.
Первым военным советником, направленным СССР в распоряжение Национального правительства, стал Александр Иванович Черепанов - участник Первой мировой войны (дослужился до штабс-капитана), Гражданской войны (Петроградское направление, Советско-польская война, борьба с бандой атамана Булак-Балаховича в Белоруссии, окончил в звании комдива), выпускник Военной академии РККА. В июне 1923 он был командирован в Китай, до Кантона добрался к зиме 1923-1924 годов.
Немногим позже, в апреле 1924, был командирован Советским правительством к Сунь Ятсену в качестве главного военного советника Павел Андреевич Попов. Ветеран Первой мировой (три ранения, ордена Святой Анны 2-й, 3-й и 4-й степеней, Святого Станислава 3-й и 4-й степеней, Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом), Гражданской (два ордена Красного знамени, орден Красной звезды Бухарской НСР, окончил в звании комкора как командующий Бухарской группой войск). К огромному сожалению П.А. Попов - отважный и многообещающий офицер, рано и довольно нелепо погиб в том же 1924 - утонул на реке Дунцзян, оступившись при переходе с катера на паром. Ему на замену в Китай был прислан комкор и бывший военный министр Дальневосточной Республики Василий Константинович Блюхер.
Чем занимались в Поднебесной советские военспецы? 1 мая 1924 начались занятия в т.н. Военной академии Вампу - официально Военной академии Китайской Республики, функционировавшей близ города Гуанчжоу в устье реки Чжуцзян на острове Хуанпу (на местном кантонском диалекте это название произносится как Вампу), от которого и получила название. Создание этого учебного заведения, значение которого для будущей НРА невозможно переоценить (из стен Вампу вышли почти все китайские командиры второй половины 1920-х и 1930-х годов, в том числе те, кто впоследствии сражался против Японии), в первую очередь стало возможным именно благодаря усилиям советников из СССР. Так, на первых порах в Академии руководил организацией тактической, стрелковой и строевой подготовки упоминавшийся выше А.И. Черепанов. Самая большая проблема, главная уязвимость Гоминьдана и причина его поражений - недостаток лояльных и политически грамотных профессиональных военных кадров, которые не были бы связаны с одной из существующих клик милитаристов, оказалась разрешена при решающем содействии Советского Союза. В Вампу направлялись для повышения квалификации действующие командиры. Вернувшийся в Поднебесную Чан Кайши, одновременно являлся комендантом Академии и одним из слушателей читавшихся там курсов. Вообще вокруг Вампу концентрируется множество имён, ставших позднее для Китая легендарными. Скажем, заместителем Чана Кайши по политической части в Академии был Чжоу Эньлай - один из самых влиятельных политиков будущей КНР первых десятилетий её существования. Многократно посещал Вампу и относился к ней с исключительным вниманием и сам Сунь Ятсен.
Создание Военной академии и планомерная подготовка командных кадров была самым надёжным, верным, однако одновременно достаточно долгим путём укрепления Национального правительства и его силовых возможностей. В краткосрочной перспективе при достаточно умеренно зоне территориального контроля (Гуандун, большая часть Гуанси и отдельные окрестности), это в сочетании с перестройкой армии создавало для Гоминьдана определённые риски. Внезапный удар одного из крупных северных игроков мог бы оказаться весьма опасным сценарием. Вот только там, в вотчине наследников Бэйянской клики, для чего-то подобного все были слишком заняты друг-другом.
Мы остановились в повествовании о Севере на том, что Цао Кунь, переоценив свои достижения, начал действовать грубее и резче. Ли Юаньхун, не дождавшись поддержки от У Пэйфу и тем более не надеясь на занятых внутренними преобразованиями фэнтяньцев предпочёл выйти из-за стола. 14 июня 1923 он ушёл в отставку с поста президента Республики, да и в целом окончательно оставил политику. Правда, покидая столицу, Ли Юаньхун попытался забрать с собой президентскую печать, но был задержан. Что он собирался делать с нею? Предпринять некую самостоятельную авантюру? Кому-то передать? Обменять на некие гарантии? Так или иначе, бывший официальный глава государства покинул Китай и уехал в Японию для лечения. Кто займёт его место? У Цао Куня был готов ответ на этот вопрос. Поскольку он являлся одним из лидеров Чжилийской клики, прочжилийский парламент не имел принципиальных возражений против его кандидатуры, однако депутаты знали о том, что известные амбиции имеются и у другого чжилийца - Фэн Юйсяна, а в первую очередь ждала решающего слова от У Пэйфу. Тогда Цао Кунь решил… «простимулировать» своё избрание финансово. Каждый из депутатов получил по 5 000 серебряных долларов. И, ну надо же, 10 октября 1923 Цао Кунь стал-таки президентом. Сложно сказать, насколько сам новоявленный руководитель Республики стремился сохранить в тайне детали состоявшейся сделки. Но об истории с массовым подкупом стало известно общественности - и её справедливо восприняли как чудовищный национальный позор. Китайцы уже давно знали, что после смерти Юань Шикая президент и реальный лидер страны - это, как правило, разные люди, привыкли к произволу варлордов. Тем не менее, столь наглый и циничный пример коррупции всё же всколыхнул умы. Что оказалось весьма кстати для вновь обозначившего жесткую линию в отношении Севера Гоминьдана.
Ещё одной ошибкой чжилийцев, состоявшейся с санкции Цао Куня и У Пэйфу, стала так называемая Цзянсу-Чжэцзянская война. Эта короткая кампания сентября-октября 1924 была предпринята частью как банальный рейдерский захват - более близкие к действующей власти генералы «отжимали» у менее тесно связанного с нею конкурента чрезвычайно доходную область Шанхая, а частью как демонстрация. Губернатором провинции Чжэцзян являлся Лу Юнсян, в прошлом аньхоец. Он после краха своей клики выразил лояльность победителям и вроде бы ничем особенным не гневил Пекин, но зажимал налоговые поступления, создавал новые военные соединения, финансируя их, к слову, из средств от нелегальной торговли опиумом и занимался другими подобными «шалостями». Опять же, большинство из них было вполне в порядке вещей среди варлордов. Только вот Лу Юнсян не являлся для чжилийцев в полном смысле своим. А ещё они хотели продемонстрировать всем - укрепление их власти требует теперь от региональных правителей нового, более… покладистого подхода. Кто не понял - тому объяснят наглядно… В конце лета 1924 года Ци Сеюань, губернатор соседней Цзянсу, выпустил манифест, в котором обвинял Лу Юнсяна в незаконном наращивании вооружений и сепаратистских настроениях. Центр его молчаливо, но доходчиво поддержал, направив подкрепления. В сентябре 1924 года Ци Сеюань вместе с союзниками — Сунь Чуаньфаном из провинции Фуцзянь и Чжан Вэньшэном из провинции Аньхой — начал наступление на Лу Юнсяна. 3 сентября цзянсуские войска впервые открыли огонь в Исине, а уже 13 октября Лу Юнсян сбежал в Нагасаки. Победа - быстрая, уверенная! Просто превосходно! Но очень многие варлорды, считав намёк, предпочли остаться в стороне, когда во второй раз обострились чжили-фэнтяньские отношения, именно глядя на пример прежнего губернатора Чжэцзяна.
Между тем, Вторая Чжили-Фэнтяньская война де факто уже началась. Фэнтяньцы, завершив в основном процесс обновления своей военной машины, к исходу лета 1924 ждали лишь подходящего момента, чтобы выступить. Агрессия чжилийцев в отношении Лу Юнсяна, как говорилось выше, едва ли могла прийтись по душе вождям региональных клик. Одновременно, хотя львиная доля чжилийских войск не была задействована в ходе Цзянсу-Чжэцзянской войны, всё-таки некоторое количество сил оттянуть от потенциального северного фронта У Пэйфу и Цао Куню пришлось. И Фэнтяньская клика поспешила этим воспользоваться. На следующий день после начала боевых действий в Чжэцзяне, Чжан Цзолинь провёл в своей резиденции собрание высшего командования, на котором присутствовали все офицеры Фэнтяньской армии, начиная с бригадного генерала, где объявил о своём решении начать войну против чжилийцев. В то время как их оппоненты в существенной мере почивали на лаврах, Фэнтяньская клика, напротив, начала разрабатывать предстоящую наступательную операцию ещё с весны 1923 года. За подготовку плана была ответственна специальная группа штабных офицеров во главе с Фу Синпэем и Юй Гоханем. Замысел фэнтяньцев строился вокруг стремления нанести главным силам неприятеля поражение прежде, чем тот сумеет собрать и отправить на линию фронта дополнительные подкрепления. Начертание границы между зонами влияния Чжилийской и Фэнтяньской клик оставляло не так много пространства для изящных оперативных решений - основной удар наносился практически напрямик через Шаньхайгуань на район Пекин-Тяньцзинь. Впрочем, имелась и изюминка в виде обходного манёвра мобильных кавалерийских соединений через Внутреннюю Монголию: фэнтяньская конница должна была атаковать Жэхэ с направления Чжанъу через Цзяньпин и Фусинь. В случае успеха, кавалерийской группе ставилась задача, преодолев Великую стену, атаковать неприятеля во фланг и тыл.
Традиционно больше внимание Чжан Цзолинь уделил «дипломатической» подготовке своего предприятия. Он не только связался с Лу Юнсяном, который после чжилийского нападения автоматически стал его союзником, но заблаговременно повёл переговоры с южанами, весьма заинтересованными в ослаблении Чжилийской клики - по крайней мере на тот период, который требуется Национальному правительству для завершения собственной военной реформы. Наконец, но далеко не в последнюю очередь, Чжан Цзолинь тайно снёсся с маршалом Фэн Юйсяном, отодвинутым внутри чжилийских рядов от кормила власти. В случае достижения Фэнтяньской армией заметных успехов на поле брани, он выразил готовность поменять сторону.
13 сентября были прерваны все сообщения между фэнтяньской Маньчжурией и зоной контроля чжилийцев, встали поезда. Никто гласно ещё не объявлял о начале вооруженного противоборства, однако большинству уже представлялась очевидной его неизбежность. Чжилийская клика, которой в качестве главнокомандующего вновь руководил У Пэйфу, намеревалась действовать тремя армиями 1-й Пэн Шоухуа, 2-й Ван Хуайцина и 3-й Фэн Юйсяна. В тылу на базе провинций Хэнань и Шаньси ещё одну армию формировал Чжан Фулай. Всего до подхода последнего чжилийцы могли задействовать порядка 200 000 человек живой силы. В свою очередь фэнтяньцы располагали 250 000 солдат и офицеров в пяти армиях, из которых 4-я Чжан Цзосяна составляла резерв, однако, в отличие от противника, уже вполне боеготовый, который фэнтяньское командование могло использовать в качестве средства развития успеха.
15 сентября 1924 владеющие инициативой фэнтяньцы начали форсированное выдвижение к границе зон влияния клик. 18 сентября произошли первые столкновения передовых отрядов, а спустя примерно десять дней, по мере всё нарастающей эскалации, развернулись полномасштабные сражения. Предсказуемый лобовой штурм Шаньхайгуаня оказался отбит чжилийцами. Впрочем, Чжан Цзолинь и его генералы наступали достаточно осторожно, а потому сумели сохранить боеспособность своих войск, а главное - значительные оперативные резервы.
Одновременно неожиданная для неприятеля атака в степной зоне Внутренней Монголии развивалась значительно более успешно. На Жэхэйском фронте Фэнтяньская армия, сломив сопротивление наспех собранной Группы «И», которую разместила на этом направлении Чжилийская клика, уверенно продвигалась вперёд. Подкрепления на новое для чжилийских стратегов направление подбрасывалось сравнительно небольшими порциями - это объяснялось и отсутствием внятного плана, и логистическими трудностями, и страхом ослабить направление Шаньхайгуаня, которое всё ещё считалось У Пэйфу главным. Как следствие, 2-я фэнтяньская армию Чжан Цзунчана, сокрушив последовательно отдельные подразделения из состава 2-й чжилийской армии в период 15-22 сентября дошла до Чаояна и атаковала Линюань. Немногим позже фэнтяньская кавалерия овладела Фусином и Цзяньпином. Стратегический фланг и тыл основной группировки Чжилийской армии оказались под серьёзной угрозой. 7-9 октября фэнтяньцы они уже овладели Чифэном с окрестностями. Тем не менее, возможные дальнейшие наступательные операции представлялись весьма рискованным предприятием. Чтобы они могли получить шансы увенчаться успехом, Фэнтяньской армии следовало сковать большую часть сил врага в районе Шаньхайгуаня очередным фронтальным ударом.
Между тем с чжилийской стороны У Пэйфу оказался вынужден лично поехать на передовую, поскольку до него стали доходить сведения о странном поведении ряда частей и соединений - прежде всего из состава 3-й армии Фэн Юйсяна, которые всё более явным образом уклонялись от участия в боях. С 7 по 12 октября чжилийцы наступали под Шаньхайгуанем. Персональное вмешательство главкома Чжилийской клики позволило его войскам организовать довольно эффективный контрудар, отбросив неприятеля от высот района Шимэньчжай и Юйгуаньского прохода. С точки зрения У Пэйфу, получившего к тому времени известность в Поднебесной как «Нефритовый маршал», наступал решающий момент схватки. Верный своей стратегии - измотать противника, а затем разгромить его массированной контратакой, целя по выявленным уязвимостям, он начал подтягивать на север армию Хэнань-Шаньси Чжан Фулая, в основном завершившую процесс подготовки. Прибыли они достаточно быстро и с 13 по 24 октября атаковали позиции фэнтяньцев вдоль Шимэньчжай и в районе Девяти Ворот. Управляемость и в целом качество армии Фэнтяньской клики существенно повысилось по сравнению с первой войной, так что немедленного краха не произошло, однако солдатам Чжан Цзолиня порой приходилось солоно. Достаточно чувствительными оказались потери офицеров, особенно в районе Хэйчуяо , где погиб начальник местного сектора обороны, командир полка Ань Лун. Фэнтяньские командиры встали перед дилеммой. Одни полагали, что собственный резерв - 4-ю армию, следует пока ещё приберечь, в то время как другие считали необходимым бросить его на парирование чжилийского контрнаступления. Чжан Цзолинь, вопреки мнению начальника фэнтяньского генштаба Ян Юйтина и его заместителя Фу Синпэя разрешил споры, послав главный резерв под командованием Чжан Цзосяна в район Девяти Ворот с приказом тут же вступить в битву. Это опять уравновесило положение на фронте, где схватка всё сильнее приобретала вязкие позиционные черты. Обе стороны оказались в тупике, но у фэнтяньцев имелись два козыря. Первый - ударная кавгруппа и в целом 2-я армия во Внутренней Монголии. Второй, оказавшийся ещё более важным - изменник в рядах неприятеля.
Ранним утром 23 октября верные Фэн Юйсяну подразделения 3-й чжилийской армии внезапно захватили ключевые правительственные и общественные здания Пекина, а также дороги, ведущие в город. Цао Кунь был взят под домашний арест и лишен поста президента. У Пэйфу, который находился на Шаньхайгуаньском фронте, попытался спасти положение, собрав и поведя к столице примерно 8 000 человек из состава 3-го и 26-го дивизионов.
Вообще то, что Нефритовый маршал, не пал духом и сумел в столь сложных условиях сперва затормозить собственное наступление, затем вывести с передовой довольно заметные силы и не допустил при этом немедленного обвала фронта вызывает известное уважение. У Пэйфу хватило на всё примерно трёх суток - он выступил уже 26 октября. Да только одним лишь предательством Фэн Юйсяна проблемы главкома чжилийцев не ограничивались. Утрата Пекина оказала мощное моральное воздействие на всех тех сателлитов Чжилийской клики, которые присоединились к ним после разгрома аньхойцев. Их верность диктовалась с тех пор одними только соображениями выгоды, стремлением держаться самого сильного из игроков. Теперь положение изменилось. Самый хитрый чжилийский лис - Цао Кунь, был временно выведен из игры. У Пэйфу являлся неплохим полководцем, но, как мы помним, в интригах и «тонких материях» смыслил не слишком хорошо. В условиях нарастающей неопределенности о себе вновь напомнил казалось бы давно списанный на берег с корабля большой китайской политики Дуань Цижуй. Он поддержал Фэн Юйсяна и фэнтяньцев, тем самым обвалив лояльность Чижилиской клике тех генералов, которые прежде служили в армии аньхойцев. Среди них Чжэн Шици в Шаньдуне неожиданно объявил нейтралитет и взял Цанчжоу и Мачан, а Чжэн Шичан полностью разрушил часть железной дороги Цзиньпу в Ханьчжуане, что окончательно отрезало всё ещё концентрирующие севернее Пекина главные силы чжилийцев от снабжения. Тем временем фэнтяньцы вновь пошли вперёд.
Ещё 18 октября в ходе первого удара резервной 4-й армии им удалось овладеть железнодорожной станцией в Луаньчжоу. Теперь, используя эту позицию как плацдарм, фэнтяньские войска прорвали распадающуюся линию обороны неприятеля. К 31- октября успешное окружение Чжилийских войск между Циньхуандао и Шаньхайгуанем было в основном завершено. В капкане оказалось 40 000 человек. Гипотетически возможность деблокады ещё существовала, однако из-за парализации железнодорожных перевозок У Пэйфу не сумел собрать необходимый ударный кулак. Его собственная группировка, не успев в Пекин, теперь не также не могла и своевременно вернуться обратно. Вскоре окруженные чжилийцы, деморализованные известиями о многочисленных изменах в тылу, капитулировали. Сам Нефритовый маршал с наиболее надёжными людьми отступил в в Тяньцзинь, откуда телеграфировал войскам Чжили в Цзянсу, Хубэе, Хэнани и Чжэцзяне о представлении ему подкреплений. У Пэфу готовился к последней битве и не собирался сдаваться, однако, конечно, это был уже не более чем жест отчаяния. Ни одно из подкреплений не могло успеть к Тяньцзиньской группировке, да и, если б оно и было иначе, ситуацию едва ли удалось бы выправить. 2 ноября 1924 года войска Фэн Юйсяна взяли Янцунь и Бэйцан. Фэнтяньцы практически беспрепятственно двигались на юг, стремительно расширяя фронт. Возобновилось их наступление во Внешней Монголии. Дуань Цижуй, выступивший в качестве посредника, написал У Пэйфу, предложив ему покинуть ставку морем. С оставшимися двумя тысячами солдат он погрузился на военный транспортник Хуацзя в 11:00 утра 3 ноября 1924 года и отплыл из Дангу в Центральный Китай, где его принял остававшийся верным Нефритовому маршалу генерал Сунь Чуаньфан. Разумеется, хотя никто формально не говорил о капитуляции, У Пэйфу отпустили под условие прекращения активной борьбы.
3 ноября 1924 считается датой окончания Второй Чжили-фэнтяньской. Античжилийские силы одержали верх. Но каков был расклад в лагере победителей?
Вне всяких сомнений наиболее мощной армией в Поднебесной к началу зимы 1924-1925 годов располагала Фэнтяньская клика. Модернизация своих ВС, предпринятая Чжан Цзолинем, принесла свои плоды. В целом по итогам Второй Чжили-Фэнтяньской войны завершился длительный процесс, стартовавший ещё в 1916 со смертью Юань Шикая - борьба за власть между тремя крупнейшими осколками Бэйянской армии. Фэнтяньцы, изначально, пожалуй, слабейшие из трио, терпевшие болезненные поражения, сумели одержать верх и остаться единственными наследниками - однако прошло слишком много времени, и само по себе это уже не означало автоматически установления их господства над всей территорией Китайской Республики. Чжан Цзолинь получил многое. Он с ноября 1924 контролировал, помимо прежних владений, большую часть столичной провинции Чжили/Хэбэй, Шаньдун, а также почти всю Внешнюю Монголию. Тем не менее, непосредственно Пекин держали в своих руках другие люди. Бывшая 3-я чжилийская армия во главе с Фэн Юйсяном значительно уступала по своей численности и боевым возможностям фэнтяньским войскам, но обладание столицей Поднебесной, тем не менее, давало её командиру известные возможности для манёвра и торга. Ещё 31 октября вместо Цао Куня, ушедшего с крахом чжилийцев в политическое небытие, президентом оказался назначен Хуан Фу - что примечательно, невоенный человек и в прошлом член Тунмэнхоя.
Этот факт уже показывает нам то направление, в котором начал двигаться Фэн Юйсян. Однако давление фэнтяньцев и необходимость интегрировать те остатки сил Чжилийской клики, которые когда-то относились к проигравшим ещё раньше аньхойцам, заставили реально владеющего Пекином генерала дать своё согласие на очередную рокировку. 24 ноября 1924 президентом становится Дуань Цижуй. Позиция последнего сильно изменилась по сравнению со временами до 1920 года. Тогда Дуань Цижуй делал ставку прежде всего на силовую компоненту власти, а публичных постов отчасти избегал. Теперь, не имея за своей спиной армии и зоны контроля в провинции, он, напротив, всё больше пытался лавировать, играя роль равноудалённого медиатора при стремительно расходящихся в сторону прежних ситуативных союзниках.
У Фэнтяньской клики имелись основания быть недовольными Фэн Юйсяном. Его измена чжилийцам действительно послужила поворотным моментом в недавно минувшей кампании, однако диспропорция между возможностями мятежного главкома 3-й чжилийской и Чжан Цзолинем была велика. По всему Фэн Юйсяну следовало, выторговывав себе определённые преференции у новых господ Поднебесной, отойти в сторону. И уж во всяком случае оставить Пекин. Вот только Фэн Юйсян затеял свою игру - и весьма необычную. Он установил тесные связи с Национальным правительством Юга, причём не в формате некоего ограниченного множеством условий временного партнёрства, а признавая легитимность и лидерство Гоминьдана. Свои собственные войска Фэн Юйсян переименовал в Гоминьцзюн - Национальную армию. Больше того, приступив к реорганизации и пополнению подчиняющихся ему сил, он прибег к помощи СССР, который в дальнейшем снабжал его военными кадрами, оружием и деньгами. Встретившись с советскими посланниками Михаилом Бородиным и Львом Караханом и убедив их в собственной преданности идеям свободы и равенства, Фэн Юйсян пригласил в Пекин военспецов из РККА, которые в дальнейшем много сделали для укрепления Гоминьцзюна. В декабре 1924 по приглашению главкома Национальной армии лично отправился на Север, несмотря на все связанные с этим риски, Сунь Ятсен.
Мотивы Фэн Юйсяна вызывали большие вопросы как у современников событий, так и у позднейших комментаторов. Урождённый чжилиец (появился на свет 26 сентября 1882 в Баодине, провинция Чжили), он с одной стороны шёл по вполне типичному для многих бэйянцев пути, с другой стороны, действительно всегда делал это достаточно своеобразно. На военной службе с 16 лет, в 1910 году окончил Баодинскую военную школу, в этот период и далее был вполне лоялен своим сослуживцам-землякам и с их помощью строил свою карьеру. Одновременно Фэн Юйсян с 1914 принадлежал к епископальной методистской церкви и до конца жизни сохранял христианское вероисповедание, причём, судя по всему, верил искренне и сильно. Во всяком случае, получив в свои руки генеральский пост и власть после Синьхайской революции, он даже занимался прозелитизмом и способствовал обращению солдат находившихся под его началом частей. Фэн Юйсян служил Юань Шикаю, никогда не пытался в первой половине 1910-х примыкать к Гоминьдану, включая период Второй революции, что вроде бы позволяет поставить под сомнение искренность его дальнейших шагов периода середины 1920-х. Вместе с тем, он выбивался из общего ряда варлордов теми принципами, которых генерал придерживался во взаимоотношениях с подчинёнными. Если львиная доля милитаристов ставила себя в качестве эдаких полуфеодальных ванов-князей (многие из них имели, к примеру, свои особняки, гаремы, обширны - по китайским меркам, конечно - автопарк и так далее), то стиль руководства Фэн Юйсяна совмещал в себе скромность, строгую военную дисциплину и патерналистскую политику в духе христианского социализма. В этом отношении, его успехи в помощи солдатам и их просвещении даже привлекли внимание заграничных наблюдателей. Так, британский протестантский проповедник Маршалл Брумхолл посвятил ему целую отдельную книгу, изданную в 1923 году, в которой назвал Фэн Юйсяна «добрым солдатом Иисуса Христа».
Впрочем, несмотря на то, что он заметно выходил за пределы общепринятого среди северных варлордов формата, будущий командир Гоминьцзюна до самого 1924, подчеркну это ещё раз, никак не помогал южному Национальному правительству. Он не выступил ни в момент возвращения Сунь Ятсеном власти на юге, ни после образования единого фронта Гоминьдана и КПК, ни с началом реорганизации вооруженных сил южан. Решительный шаг был предпринят только в тот момент, когда, держа в кармане столицу Китая, Фэн Юйсян оказался пред лицом могущественной силы, настойчиво требующей уступить ей отхваченный не по заслугам и статусу кусок. Когда так или иначе от него требовалось совершить принципиальный выбор: подчиниться Фэнтяньской клике по сути, или лишь по форме, параллельно изыскивая новых союзников. Существует автобиография «Моя жизнь», написанная Фэн Юйсяном позднее, где он, естественно, обосновывает принятые им поздней осенью 1924 года решения идейными соображениями. Впрочем, само по себе это ничего не доказывает. В свою очередь историки могут подобрать аргументы как в пользу морального катарсиса генерала, так и сугубо прагматического, делового подхода. Поводом для первого могли послужить слухи о намерении Чжан Цзолиня опять восстановить монархию, используя Пу И. Они не без некоторых оснований начали циркулировать в октябре-ноябре 1924 - и не случайно одними из первых решений Фэн Юйсяна после обретения контроля над Пекином стало изгнание юного наследника Золотого рода из Запретного дворца, упразднение всех ранее гарантированных династии Айсингёро прав и привилегий. Пу И был низведён в своём статусе до обычного рядового гражданина Республики. Дополнительно ещё одним фактором, предопределившим готовность Фэн Юйсяна действовать согласно своим убеждениям, могло стать то, что южное правительство, до того слабое, обрело новый импульс. Создание Академии Вампу и связанные с ним реформы многое говорили профессиональному военному, каким был главком Гоминьцзюна. Фэн Юйсян мог поверить: Гоминьдану достанет воли и мощи, чтобы реорганизовать Поднебесную - если, конечно, все до толе скрытые сторонники выступят в его поддержку.
С другой стороны всё может быть куда проще и циничнее. Изменив У Пэйфу в критический час, Фэн Юйсян стал для чжилийцев самым ненавистным человеком в стране. Для фэнтяньцев своим он также не являлся. Его собственная зона контроля была мала, армия относительно сил Чжан Цзолиня - немногочисленна. По всему, даром что он держал Пекин, Фэн Юйсяну, как некогда Чжан Сюню в 1917, предстояло бесславно отойти в сторону. Но как просто взять и отступить от кормила власти!? Ставка на южан и стоящих за ними покровителей (СССР) была дерзким, но достаточно точным и многообещающим финтом, позволяющим «перевернуть доску». У Фэн Юйсяна не имелось серьёзного тыла, он устойчиво держал в руках лишь сравнительно небольшой регион к западу и юго-западу от Пекина. Теперь им мог стать Юг - и, хотя проблемы с логистикой оказались бы велики, это всё же гораздо лучше, чем ничего. Тем более, что поставки пойдут не только со стороны Гоминьдана как такового, но и его друзей, а границы тесно связанной с СССР Монголии гораздо ближе. Одновременно Национальное правительство слишком далеко, чтобы опекать Фэн Юйсяна по-настоящему плотно. Аккумулируя ресурсы, он оставался бы по большей части независим при принятии решений. Мало того, обозначив себя именно в тот момент, когда военная структура Юга претерпевает метаморфозу, Фэн Юйсян имел шансы переориентировать на себя уже начавшийся процесс. Выпускникам Академии Вампу пришлось бы пробиваться на ведущие позиции в плотной «внутривидовой» борьбе. Командующий Гоминьцзюна мог стать начальником ВС нового Китая одним махом в силу политической договорённости с Национальным правительством. Его опыт, активы и известность на Севере имели все шансы перевесить для гоминьдановских элит преданность молодых офицеров новой генерации - особенно если Фэн Юйсян станет подчёркнуто отказываться от политического лидерства. Ну а в перспективе всякое становится возможным…
Право судить о намерениях Фэн Юйсяна автор оставляет читателю - в дальнейшем он намерен делать лишь небольшие ремарки о том, как в ключе той или иной из двух версий можно трактовать развернувшиеся в Северном Китае события.
Выше было сказано, что Сунь Ятсен, презрев риск, отправился на Север, в Пекин, куда и помыслить не мог попасть с самого 1913. И он добрался! Провёл переговоры с рядом варлордов и, естественно, самим Фэн Юйсяном. Однако в ходе поездки создатель и лидер Гоминьдана серьёзно заболел. 12 марта 1925 года человек, так и не увидевший хотя бы первых признаков грядущего величия Поднебесной, но в существенной степени предопределивший его, направивший страну по дороге к новому будущему, скончался от рака печени в возрасте всего 58.
Сложно сказать, как развивалась бы китайская политика, проживи Сунь Ятсен ещё хоть пару лет. Военная реформа на юге уверенно прогрессировала. В сочетании с формированием и присоединением к южанам Гоминьцзюна это в существенной мере предопределяло неизбежность будущего Северного похода. Как изменился бы Китай, если бы в ходе него, начавшегося примерно через год после кончины Сунь Ятсена, Национальной партией по-прежнему руководил её создатель? Автор не рискнёт выстраивать развёрнутой альтернативы. Однако ему представляется, что Сунь Ятсен не допустил бы драматического распада Единого фронта, а значит уберёг бы Поднебесную от массы несчастий и бед. Множество масштабных внутри и внешнеполитических следствий - вплоть до ускоренной модернизации Республики, установления стратегического партнёрства между Китаем и СССР ещё на рубеже 1920-1930-х, а также устранения тех слабостей, которые позволили вновь обратиться к китайским пространствам японскому экспансионизму. Всё это вполне могло бы стать реальностью.
Сунь Ятсен успел меньше, чем мог и желал, но, так или иначе, навеки вписал своё имя в историю собственного древнего Отечества. Его равно уважают в КНР и на Тайване. По сию пору существует и посещается, наряду с мавзолеем Мао, мавзолей Сунь Ятсена. Стоит отметить, что строительство последнего, расположенного на горе Цзыцзиньшань в Нанкине началось уже в январе 1926, т.е. до начала Северного похода, когда провинция Цзянсу ещё оставалась под властью милитаристских клик. Тем не менее, значение личности Сунь Ятсена было столь очевидно велико, что по поводу необходимости достойно увековечить его память в китайском социуме стремительно сложился всеобщий консенсус.
Этот человек начинал с малого, множество раз терпел болезненные поражения, имел немало поводов, чтобы разочароваться в собственной мечте. Но Сунь Ятсен никогда не терял внутреннего запала, не опускал рук. Он эволюционировал и рос над собой как политик и человек вплоть до последних дней жизни. И, так и не победив в полной мере, оставил после себя победное наследие. Реорганизация аппарата партии, образование Единого фронта, обеспечившее поддержку Москвы, создание Академии Вампу - кадровой основы НРА, а также переговоры с Фэн Юйсяном - это была опорная плита последующих успехов Гоминьдана.
О том, кто и как достиг их на практике, великом Северном походе, героизме - и чудовищном предательстве мы и будем говорить в следующей главе.
