Статья базируется на анализе такого источника как произведение Жана де Жуанвиля «Книга речений и добрых деяний нашего святого короля. Людовика». Жуанвиль принадлежал к числу знати провинции Шампань. Родился он около 1224 года. Был одним из активных участников крестового похода, который организовал в 1245 г. французский король Людовик IX.. Он активно поддержал короля финансовыми средствами, пережил вместе с ним тяжёлые дни плена.
В следующем крестовом походе, в котором король погиб, Жуанвиль участия не принимал. За свои воспоминания он взялся уже в весьма преклонном возрасте, ему было не меньше 80 лет.
Средние века можно охарактеризовать как период, когда ценности общества в наибольшей степени определялись нормами христианской религии. В полной мере это относилось и к понятию богатства. В Новом Завете нетрудно найти множество примеров, когда Христос отзывается о богатстве, как о препятствии, которое может помешать человеку достигнуть спасения. В Евангелии невозможно найти мысли о том, что человек зависит как личность от своего имущественного положения.
Говоря об устройстве мира до грехопадения, Церковь полагала, что первые люди не только не трудились в современном смысле этого слова, но и не владели собственностью. В тоже время, учение Церкви отмечало разницу межу обладанием богатством и отношением к нему.
Само по себе наличие благосостояния не делало человека грешником. Обладание деньгами могло помочь в достижении загробного блаженства, если человек правильно им распоряжался. Грех же человек совершал, когда рассматривал богатство как самоцель, возможность таким образом решить все свои проблемы, а не полагаться на Бога. Обладание собственностью могло рассматриваться лишь как средство, которое позволило бы людям вести достойную жизнь. При этом понятие достойной жизни могло различаться в зависимости от принадлежности к конкретному сословию.
В рассказе Жуанвиля приведён весьма характерный случай, когда некий мэтр Робер де Сорбон вздумал упрекнуть его за то, что он одевается роскошнее короля. По мнению Жуанвиля, упрёк был несправедлив, потому, что он получил эту дорогую одежду от своих родителей.
«Я не совершаю ничего недостойного, одеваясь в зеленое сукно и меха; ибо это одеяние мне досталось от отца и матери».
Жуанвиль сам перешёл к упрёкам, потому, что его собеседник был сыном виллана, который позволил себе одеваться не просто лучше своих родителей, но и сравняться в этом вопросе с феодалами.
В отличие от буржуазного общества богатство не рассматривалось как некая обезличенная сущность, которая необходима любому, в независимости от конкретной формы. В средние века для людей было важно, в чём конкретно воплощено богатство. Отношение к разным видам собственности, например, к наличным деньгам и земле, могло быть различным.
Впрочем, многие исследователи, в частности А. Я. Гуревич, отмечали, что христианство не было единственным источником формирования отношения к материальным благам. Немалое влияние оказала и та система воззрений, которая существовала у варварских племён, которые расселялись в Европе после падения Западной Римской империи.
Стремление к приобретению богатства считалось вполне естественной чертой воина и вообще любого мужчины. Именно добыча становилась стимулом множества завоевательных и грабительских походов. Но, нельзя делать выводы об отношении к богатству только на основании стремления его пробрести. Не менее важен вопрос – а зачем нужно было варварам это богатство, как они планировали его использовать? В большинстве случаев богатство тратилось на престижное потребление, значительная часть добычи тратилась на поддержку дружины, обеспечивая её верность вождю. Во многом эта система сохранилась и в более поздние времена. Помимо этого, захваченные драгоценности становились своеобразным свидетельством боевой доблести, в этом качестве демонстрировались друзьям и вассалам.
Передача сеньором своему воину части добычи рассматривалась как признак передачи части удачи. Щедрость рассматривалась как неотъемлемый признак благородного человека. Могущество и авторитет феодала определялись тем, сколько вокруг было верных ему людей. Для этого требовались немалые средства. Однако если получение этих средств в виде военной добычи или поборов с крестьян рассматривалось как нечто вполне приемлемое, то вот сохранять богатства, заботиться об их преумножении, экономить – всё это сословная этика рыцарства не одобряла. Подобных воззрений придерживался и король Людовик. Жуанвиль упоминал его замечание о том, что
«нет такой казны, которую он не исчерпал бы до дна».
Правильное отношение к богатству в средние века в соответствии христианским учением предполагало возможность быстро и без сожаления расстаться с ним, если в этом возникнет необходимость.
Для средневековья был бы непонятен образ скупого рыцаря, который в одиночестве радовался накопленным сокровищам. Богатство нужно было феодалу для того, чтобы его тратить, причём делать это как можно более публично. Иногда примеры расточительных трат были полностью за гранью рационального поведения. У М. Блока можно найти примеры описаний того, как рыцари засевали поле серебряными монетами или сжигали своих коней.
То есть, богатство не рассматривалось только как средство накопления и инструмент обмена. Оно играло важную знаковую функцию. Можно согласиться с А. Я. Гуревичем в том, что
«богатство было прежде всего орудием социального общения, средством поддержания и укрепления общественного авторитета».
Если правитель не тратил щедро своё богатство, то, по средневековым представлениям, это не могло кончиться для него ничем хорошим. Жуанвиль приводит в своём повествовании рассказ о взятии монгольским войском Багдада. Глава монголов упрекал халифа в том, что тот не пожелал тратить свои сокровища на то, чтобы привлечь на свою сторону храбрых воинов.
Подобный подход нашёл выражение и в поэзии трубадуров, которые в своих стихах порой буквально требовали от богатых сеньоров проявления щедрости.
Для рыцаря считалось недостойным входить в подробности денежных расчётов. Весьма показательна в этом смысле ситуация, возникшая перед тем как Жуанвиль отправился в крестовый поход. Он решил выплатить своим вассалам всё, что был должен. По его словам, он
«ушел с их совета, а затем принял безоговорочно все, что они постановили».
Вообще траты богатства на освобождение от «неверных» Палестины считались благим делом, ради которого рыцарю не пристало жалеть средств. Жуанвиль писал, что отправляясь в поход, он заложил свою землю и его годовой доход не превышал тысячи ливров. Эти средств ещё более сократились после найма корабля. Жуанвиль столкнулся с тем, что некоторые рыцари собрались уйти от него. Спасение пришло со стороны короля, который пожаловал ему необходимую сумму, чтобы тот мог платить своим людям.
Сам Жуанвиль впоследствии поддерживал короля в его стремлении продолжить войну против «неверных», причём говорил о том, что Людовик мог бы за собственные средства пригласить на службу множество рыцарей. Сам Жуанвиль также выражал готовность остаться за морем «на свои или чужие средства». Королю подобный совет пришёлся по душе. Впоследствии он потратил огромные суммы на возведение укреплений вокруг христианских городов в Палестине.
Стоит отметить, Жуанвиль упоминал, что его упрекали в том, что он требует от короля за свою службу слишком много денег. В своей книге он приводил примерные подсчёты расходов и говорил, что королю они показались вполне убедительными. Впоследствии Жуанвилю удалось убедить короля оплатить ещё один рыцарский отряд, который тот собрал под свои знамёна.
В рассказе Жуанвиля можно встретить упоминания о том, что для многих рыцарей важным мотивом отправки в далёкий поход была именно добыча. Так часть воинов предпочла отправиться в Армению сражаться с конийским султаном, рассчитывая на возможность захватить богатые трофеи.
Необходимость экономии и опасность расточительства также могла признаваться, но это было связано преимущественно с особыми военными обстоятельствами. Так Жуанвиль в своём произведении упрекал многих баронов, которые, несмотря на опасность осады и сопутствующего ей голода,
«принялись давать обильные обеды, расточая запасы продовольствия».
. Впоследствии во время осады сарацинами христианского лагеря рыцарям пришлось столкнуться с невиданным ростом цен на продовольствие.
Весьма примечательно, что уже после попадания в плен, когда зашла речь о выкупе, то король Людовик проявил абсолютное нежелание торговаться. Очевидно, считая это ниже своего достоинства. Это произвело впечатление даже на врагов крестоносцев. Жуанвиль передаёт слова султана:
«Щедры франки, коль скоро не торгуются о такой большой сумме денег».
Впоследствии, когда в войске короля отсчитывали деньги необходимые для выкупа, Людовику сообщили, что сарацин удалось крупно обсчитать. Король испытал сильный гнев потому, что увидел в этом угрозу для своей чести. Он настаивал на немедленной выплате врагам недостающих 20 тысяч ливров. Впрочем, Жуанвиль в этой ситуации повёл себя гораздо более прагматично. Он сказал королю, что обмануть сарацин при расчёте в принципе невозможно, и что сообщивший эту новость королю рыцарь просто пошутил. Таким образом, деньги остались в королевской казне.
Богатство купца, которое использовалось лишь для того, чтобы преумножить накопленные средства, могло рассматриваться феодалами как нечто постыдное, не соответствующее нормам не только рыцарской, но и христианской этики. Неудивительно, что ограбление купеческих караванов могло рассматриваться рыцарями как нечто вполне допустимое, если богатство именно щедро раздавалось впоследствии.
Ещё в большей степени считалось нормальным добывание богатства путём нападения на сарацин. Жуанвиль рассказывал о графе Яффы, который «жил большей частью тем, что захватывал добро у сарацин и врагов веры». При этом Жуанвиль отмечал, что после одного наиболее удачного похода он всё золото и дорогие ткани разделил межу своими рыцарями, ничего не взяв себе.
Подобное отношение было характерно не только для военной добычи, но и для денег, полученных в ходе азартной игры. Король Людовик не любил игр на деньги, но большинство рыцарей, очевидно, этого развлечения не избегало. Но и в этом случае целью игры было не стремление закрепить за собой как можно большую сумму. Выигранные деньги следовало с лёгкостью раздавать. Жуанвиль говорил про графа де Пуатье, что тот играл в кости «куртуазно». Когда он выигрывал, то пригоршнями раздавал деньги всем окружающим рыцарям и дамам. Впрочем, он с подобной лёгкостью мог и попросить в долг в случае проигрыша.
Церковь признавала, что владение имуществом является необходимой частью общественной стабильности. Но при этом предполагалось, что человек должен был владеть только тем, что ему необходимо для удовлетворения его потребностей. Излишек богатства мог рассматриваться как покушение на чужую собственность.
Для средних веков было характерно крайне негативное отношение к ростовщичеству. Ростовщик мыслился как человек, который сам не производит ничего полезного, накапливает имущество неправедными путями, наживаясь на трудностях своих ближних. Подобное отношение фиксировал Жуанвиль и у французского короля. Людовик полагал, что забирать чужое ростовщиков, как и открытых грабителей, подстрекал сам дьявол.
Можно сказать, что Церковь признавала допустимость существования не богатства, а лишь мелкой собственности, да и той только как средства предотвратить возможность большего зла. Впрочем, главным был всё-таки не столько размер собственности, а те цели, которые преследовал человек, стремясь к обладанию имуществом. Богатый человек сами фактом наличия у него больших материальных средств ещё не мог стать образцом для подражания.
Впрочем, нужно учитывать разницу между идеалом и реальностью, в которой стремление к наживе пусть даже и не совсем благородными путями могло быть характерно и для рыцарей. Жуанвиль рассказывал о случае, когда король Людовик разгневался на своего брата, который играл в кости с Готье де Немуром. Король выбросил игральный столик в море. А вот деньги со стола Готье смахнул себе в полу и унёс.
Сам король Людовик достаточно скептически оценивал своих современников. Жуанвиль вспоминал, как монарх говорил, что большинство людей готовы забыть даже о спасении души
«когда могут правдами или неправдами завладеть добром другого».
Если люди не желали делиться богатством, то их могли к этому вынудить. Особенно это касалось людей неблагородного происхождения. Жуанвиль приводит рассказ о горожанине Арто из Ножана, который был настолько богат, что смог на свои деньги возвести замок. Он находился в хороших отношениях с графом Труа Генрихом. Однажды Арто упрекнул рыцаря, который просил помощи у сеньора, чтобы выдать замуж своих дочерей. По мнению Арто, граф и так раздал слишком много. Граф в ответ на это передал в распоряжение рыцаря самого Арто, который вынужден был предать последнему весьма значительную сумму.
Довольно подробно описывает Жуанвиль ситуацию, которая возникла, когда королю не хватало денег на обещанный выкуп. Жуанвиль предложил занять необходимые деньги у ордена тамплиеров. Представители ордена отказывались, настаивая на том, что все их деньги являются вкладами, которые они могут выдать лишь тем, кто их непосредственно вносил. Однако для Жуанвиля такие мысли о неприкосновенности частной собственности не были характерны. Он готов был взломать сундук с деньгами тамплиеров с помощью топора, и тем пришлось подчиниться насилию. Жуанвиль рассказывает о своём поступке с гордостью, не забывая упомянуть, что король
«с великой охотой и радостью взглянул на меня».
Впоследствии Жуанвиль столкнулся с тем, что тамплиеры не хотели отдавать ему деньги, которые он передал им на хранение. Он не собирался мириться с этим и отправился жаловаться магистру ордена. Очевидно, что для Жуанвиля не было ничего постыдного в том, чтобы побеспокоиться о своих средствах, не взирая на то, что это могло бросить тень на репутацию ордена.
Желание избежать того, чтобы богатство попало в руки врага, видимо, считалось вполне достойным. Жуанвиль рассказывал, что понимая неизбежность попадания в плен, он выбросил за борт корабля не только реликвии, но и ларец с драгоценностями.
