Утро воскресного дня выдалось чистым, солнечным. На небе ни облачка. Любка проснулась, потянулась на кровати, как была в одной рубахе, так и вышла на улицу. Прошла босыми ногами по росной траве. Мурава защекотала ступни ног. Любка засмеялась. Наклонилась к муравке, собрала в ладошки росу, умыла свое лицо. Помнила она, как мать ее маленькую будила утром на росу, умывала да приговаривала, что всю красоту она для нее собрала, будет ее дитятко самое красивое.
Вот и сейчас, умывалась молодая женщина росой, да шептала про себя, чтоб была она красивая, чтобы муж только на нее любовался, на других баб не засматривался. Повернулась, чтоб домой идти, смотрит, а муж то вон, на порожке стоит, любуется ею.
- Опять ворожишь с утра. - засмеялся он. - Уж и так люблю, что сильней нельзя. Колдунья моя. Приворожила, привязала к себе. Иди сюда. Замерзла, чай.
Он подхватил свою Любушку на руки, понес в избу. Поначалу та пыталась вырваться, барахталась в его сильных руках, а потом обмякла, по всему телу разлилось тепло. Ей хотелось, чтоб нес он ее долго-долго. Но по избушке далеко не унесешь, пять шагов и вот уже кровать. Любка даже в своих самых смелых фантазиях не могла представить раньше, что ей так хорошо замужем будет.
- Алеша, нам ведь вставать пора. Завалялись мы с тобой совсем. И про дела забыли. Глянь, солнышко то высоко уж поднялось.
- Успеем. Можем мы хоть в выходной никуда не торопиться. - Алеша все еще продолжал обнимать свою жену.
Но тяни не тяни, а вставать надо. Откинула Любка одеяло, встала, начала собирать завтрак на стол. Непривычное для нее дело. Раньше мать этим занималась. Берегла да жалела Фрося свою деточку. Одну ее им Бог дал. Некого больше было лелеять. Вот и будила утром, когда все уже на столе стояло.
А Любке все было в охотку. Вставала теперь сама вместе с солнышком, топила печку. Хоть и непутевая печка, да все равно варит. На плите варить научилась. Поставит на стол завтрак, Алеша уже проснулся, не привык валяться по утрам. Все чем-нибудь да занимается. Завтракают сидят. А Любка голову подопрет рукой, сидит, да смотрит, как Алексей ест, любуется на него..
- Ты чего сама-то не ешь?
- Я пока варила, напробовалась. Ешь, ешь. Я ведь и потом поем.
Сегодня печку с утра не топили. К матери поедут, там и поедят. Принесла из сеней крынку молока, налила в кружки, да по ломтю хлеба отрезала от каравая, вот и вся еда.
Новенький велосипед стоял уже наготове. Посадил Алеша Любушку свою на раму и поехали в деревню. В который раз председателя вспомнили, за подарок благодарили. Вот ведь додумался. Какое подспорье. Покрутил пошустрее педали, и вот уже деревня показалась.
Фрося в окошко увидела, что молодые едут по дороге.
- Иван, иди гостей встречай.
А сама засуетилась, принялась на стол гонотошить. Как знала, что приедут. Кашу в плошке в печку поставила. Упрела уж наверное. Вот и поедят. Увидев накрытый стол, Люба рассмеялась.
- Вот не зря я печку топить с утра не стала. Знала, что мама все равно есть заставит.
Иван обрадовался, что молодые про дом решили думать. Алеша засобирался в правление сходить.
- Председатель там, нет ли сегодня.
- Там, куда он денется. С утра сегодня на своем тарантасе катается. Корову в стадо выгоняла, так он уж с фермы ехал.
Алексей поел и ушел.
- Вот молодец, правильно все делает. Хороший тебе мужик попался, деловой.- похвалил Иван зятя.
Алексей до конторы на велосипеде доехал за три минуты. Зашел во внутрь. Председатель был на месте. Он глянул на вошедшего, кивнул головой на приветствие и взглядом показал на стул. Алексей уселся напротив председателя. Тот молчал и о чем-то, видимо, думал. Потом мужчина тряхнул головой, словно стряхнул с себя свои думы.
- Да нет, не может этого быть - пробурчал себе под нос.
- Я может не вовремя, так попозже зайду.
- Сиди! - Словно приказал председатель. - По радио передали, что в двенадцать часов будет передано важное правительственное сообщение. Звонил в район, чтобы узнать какое. Никто ничего не говорит, вроде как сами не знают. Звонил своему дружку, председателю, так такое он сказал, что выговорить страшно. Вроде как волну на приемнике поймали. Не нашу. Говорят там, что немцы войну нам объявили. Но ведь не может этого быть. У нас же пакт подписан с ними.
Алеша вытер лоб, мгновенно покрывшийся потом.
- Чего он несет. Да за такие слова можно и схлопотать. Провокация.- Не говорите так. Вы что! нельзя такую панику поднимать.
- Вот и я говорю, что не может такого быть. Сиди, Алексей. Полдень уж скоро. Дождемся, узнаем, чего хорошего скажут.
Председатель уже понимал, что хорошего ничего не скажут. Друг не мог такое выдумать. Чай не дурак, понимает, что бывает за паникерство и распространение слухов.
Часы в приемнике пробили полдень. Оба мужчины приготовились слушать, придвинулись поближе к приемнику, стоящему на тумбочке в углу. Радио молчало. Тянулись минута за минутой. От такой тишины звенело в ушах. Слышно было только, как муха бьется об стекло, пытается вылететь на улицу и не может. Алексей не выдержал, встал, подошел к окну, выпустил муху. Но легче не стало. Радио продолжало молчать.
Ходики на стене показывали четверть первого. В приемнике что-то щелкнуло, стукнуло, раздался взволнованный голос Молотова. Он объявил, что в четыре часа утра немецкие войска вероломно нарушили пакт о ненападении. Вражеские самолеты бомбят советские города, немецкие танки утюжат наши земли.
Ледяной страх сковал все тело Алексея. Что же теперь будет. Война. Оба мужчины какое-то время молчали, не тот, не другой не могли произнести ни слова. Первым опомнился председатель.
- Алексей, иди домой. Пусть Иван с Фросей по деревне всех людей созывают к клубу на митинг. А я в район сейчас позвоню. Буду ждать указаний дальнейших.
По дороге домой Алексею встретилось несколько человек. Он на ходу всем кричал, что началась война, чтоб объявляли всем и созывали народ к клубу на митинг.
Люба сидела у окошка, поджидая Алешу, увидела его, встала, чтоб встретить, узнать, о чем с председателем разговаривали. Алексей уже сам влетел в избу, посмотрел на всех ошарашенным взглядом.
- Война! Война началась. - тихо, стараясь никого не напугать своим криком, который так и рвался изнутри, объявил он. Люба сделала пару шагов вперед и в беспамятстве упала в руки Алексея. Заголосила Фрося. Лицо Ивана разом потемнело, осунулось.
- Люба, Люба, очнись!.
Он положил жену на кровать, гладил по голове, приговаривая “Люба, Люба…” Люба открыла глаза, посмотрела вокруг невидящими глазами.
- Леша, как война. Ведь все время говорили, что войны не будет, что немцы не посмеют напасть на нас.
- Не знаю. Посмели вот.
Алексей помнил, что надо народ собирать на митинг. От Фроси ничего не дождешься. Она сидела за столом и причитала. Куда уж ей идти. Иван держался более стойко. Вот его то Алексей и подозвал, передал тестю наказ председателя.
Иван встряхнулся.
- Ты уж побудь, сынок, с бабоньками-то. Я пойду, покличу народ. Ох ты, горе-то какое, какая беда пришла.
Алексей сел на кровать, положил Любину голову себе на колени.
- Ну что ты переполошилась то как. Еще ведь ничего не известно. Наша Армия сильная. А самолеты. Ты же видела в журнале, на каких самолетах летают наши соколы. Вот увидишь, погонят фашистов, только пятки засверкают.
Алексей успокаивал Любу, хотя сам особенно и не верил в свои слова.
В избу влетела Фирка. Она смотрела на всех безумными глазами.
- Алексей, неужели это правда? Ты сам слышал по радио? Может напутали чего.
- Сам слышал, Глаша. Вместе с председателем слушали. Сейчас он всех на митинг велел собирать. Ты посиди здесь. А я пойду помогу отцу.
Алексей ушел. Любка собрала все свои силы, поднялась с кровати. Посмотрела на мать. Фрося сидела за столом, белее полотна и тихонько подвывала нечеловеческим голосом. Она подошла к матери, села на скамейку с ней рядышком, обняла .
- Мама, погоди, не реви так. Вот Алеша ушел. Он сейчас все толком узнает. Может еще образуется все.
Фирка подошла к ним, села рядышком. Фрося посмотрела на нее.
- Глаша, а у вас-то как. Отец чего говорит.
- А чего отец. Сказал, что на войну пойдет. Если даже не возьмут, то добровольцем уйдет. Чем так, говорит жить, лучше под пулями голову за народ сложить. Сказал так, да в клуб пошел на митинг.
- Вот ведь не живется дураку. Мать не жалеет, так хоть вас бы пожалел. Каково бабе с четырьми-то девками борониться. Ты то хоть уж большая, а трое то еще маленькие. Растить их надо.
Немного успокоившись, наревевшись досыта, женщины решили тоже идти на митинг. Чего в такую пору дома-то одним сидеть. Лучше уж с народом вместе.
Возле клуба собрались все жители деревни. Завклубом вытащил приемник на улицу. Уже не один раз люди слушали объявление о том, что началась война.
-Фирка, ты постой с мамой, а я пойду Алешу поищу. Где он. - попросила Любка подругу. В такой час ей хотелось, чтоб муж был рядом. Не так бы страшно ей было. Люба пробиралась между людей, искала глазами Алексея, спрашивала не видел ли кто его. Наконец, почти возле клубного крыльца, она его увидела, стоящим рядом с завклубом. Пробралась к нему,
- Алеша! Чего дальше то будет? - спросила Люба.
- Скоро из района приедет представитель. Велели не расходиться. Он прояснит ситуацию. Иди домой. Я приду, все расскажу.
- Нет, дома одной еще хуже. Мама тоже сюда пришла. А тятинька где?
- Где-то с мужиками.
По толпе прошло движение. Подъехал грузовик. Он аккуратно пробивался сквозь людей, отчаянно сигналя. Подъехал к самому крыльцу, остановился. Из кабины вышел мужчина, поздоровался с председателем. Потом забрался в кузов, как на трибуну, начал свою речь.
Почти все, что он сказал, люди уже слышали по радио. Только вот в заключении своей речи объявил, что в силу сложившихся обстоятельств объявлена мобилизация мужчин от двадцати трех лет до тридцати шести.
Тут же он объяснил, что быстрое продвижение фашистов вглубь страны объясняется внезапным вторжением. Что наступление это будет недолгим. А громить фашистов мы будем на их земле.
Люди одобрительно зашушукались. Конечно всем хотелось, чтоб война не была долгой. А тут представитель из района это говорит. Им там виднее. Поэтому и объявление о мобилизации встретили спокойно. Тем более забирать будут только молодых мужиков.
Митинг закончился. Люди расходились домой. Люба разыскала мать. Фирка так и стояла возле нее. К ним подошел Иван, все вместе отправились домой. Шли молча. Каждый думал о своем. Люба представляла. Вот идут они сейчас по деревне, тихо кругом, птицы поют. А там, рвутся снаряды, убивают мирных людей. Ей стало страшно. Любка сильнее прижалась к Алеше.
Алеша прижал жену к себе, а сам подумал. Он вроде пока и не попадает под мобилизацию, нет ему еще двадцати трех лет. Но как он будет спокойно жить и знать, что там воюют его друзья, которые чуть-чуть постарше. Не может он, комсомолец, оставаться в стороне, отсиживаться около бабской юбки. Да и специальность у него такая, что может пригодиться. Он, конечно, ничего не скажет Любе, а сам сходит в военкомат, узнает, что да как.
На улице начало смеркаться. Пастух уже прогнал стадо по деревне. Заканчивался первый день войны.
