Любка сидела у окошка в темноте. Лампу она не зажигала. Мать с отцом давно уже спали. А ей не спалось. Девушка всматривалась в ночь, снежинки кружились в медленном танце, плавно опускались на землю, искрились и переливались в лунном свете. Луна круглая, полная, висела над деревней.
Чудно, ночь на дворе, а на улице, как днем, все видно. Любка задумалась. Вот идет по деревенской улице Новый год, никто его не видит, а он знай шагает своими маленькими шагами, проходит мимо каждого дома. Вот дошел до клуба в центре деревни. Там сейчас весело и многолюдно. Горят лампы. Играет патефон, в танце кружатся веселые пары. Зашел он, невидимый, в зал, прошелся по хозяйски, посмотрел на людей, поклонился. “Здравствуйте, люди добрые. Это я, 1941 год пришел на вашу землю .Встречайте меня!”
Но никто ему не ответил, никто и не слышал эти слова. Продолжала звучать музыка. Взрослые, словно малые дети, взявшись за руки, кружились вокруг елки. Радостные, счастливые, веселые. “ С Новым годом! С Новым счастьем” кричали люди.
Как бы и ей хотелось там быть. Так же весело смеяться и кружиться в вальсе или лихо отплясывать под гармошку. Но уже давно не ходит Любка в клуб на праздничные гулянья. Знает, что будет стоять в сторонке, никто из парней не подойдет к ней, не обнимет шутливо.
Все дело было в том, что родилась Любка с маленьким недостатком. Была у нее одна ножка короче другой. Пока маленькая была, никто даже и не замечал этого. Ну бегает девчонка, переваливается, как уточка, на один бок. Придет время, выправится. Мать только улыбалась, выглядывая свою дочку среди детворы.
- Вон моя уточка ковыляет.
Когда дочке исполнилось пять лет, Фрося перестала улыбаться. Поняла, что девчонка все сильнее хромать стала . Дошло до нее, что так и будет ее кровинушка ковылять всю жизнь, не исправится ее походка. Спрашивала у фельдшерицы, что это с ее дочкой. Та посмотрела, раздела малышку, измерила. Слова медички не утешили мать.
- Так ты что, Ефросинья, не замечала что ли, что у девчонки одна нога короче другой. Пока маленькая была, не так заметно было. Сейчас растет и хромать все больше будет. Я тут тебе не помощница. Поезжай в город, сходи по врачам. Что они скажут.
Фрося слушала эти слова как приговор. За что так наказал ее Бог. Ладно, она-то мать, все стерпит. А девчонке как жить с этим. Чем она провинилась. За какие такие грехи придется ей страдать всю жизнь.
Вечером, когда Иван, Любкин отец, пришел с работы Фрося даже раздеться толком ему не дала. Захлебываясь слезами, рассказала, как ходила с дочкой в медпункт, как огорошила ее фельдшерица.
- Ой, Иван, за что нам такое наказание. - рыдала бедная мать. - Это ты, ты все виноват. За твой грех она отвечает. За твои грехи Бог наказал невинное дитя.
- Да я то причем. Ты чего, мать, совсем одурела. Чего несешь?
-Забыл, как крест с церкви в двадцатом году с мужиками скидывал. Я аккурат Любку носила. Говорила тогда, чтоб грех на душу не брал. А ты, ты чего тогда мне сказал. Что дура я. Что напридумывали все про Бога, что народ одурманивали. Разве не ты на своем тракторе по церкви теперь разъезжаешь, мастерскую там сделали.
Иван вытер пот со лба. Ему вдруг стало жарко. А ведь и правду Фрося говорит. И крест с церкви скидывал. Да еще не знает она, как они иконы все хотели в костре сжечь. Ладно бабы деревенские набежали, растащили их по домам, спрятали. Ни одной не успели уничтожить. Уберегли от еще большего греха. И то, что в церкви теперь вся колхозная техника стоит, тоже правда.
Тогда Ивана в город послали, выучился он на тракториста. Фроська как артачилась, не пускала его. Боялась, что найдет он в городе другую, городскую. А она тут с дитем одна останется. Когда их троих из деревни повезли на учебу, уцепилась она за него, орала на всю деревню. Чуть отодрал ее от себя, пришлось даже оттолкнуть так, что покачнулась бедная, чуть не упала.
Все это мгновенно вспомнилось Ивану. И кто его знает, может и вправду ему такое наказание выпало. Он вытер об рубаху вспотевшие руки, обнял Фросю.
- Ладно тебе голосить. Когда это было-то. Ты вот чего, собирайся, да поезжай с Любкой в город в больницу. Там врачи. Может и помогут девчонке.
Съездила Ефросинья с Любкой в город, Сходила к одному врачу, потом к другому ее послали. Все только руками разводили. Не умеет еще медицина ноги надставлять. В один голос говорили, что с этим можно всю жизнь прожить и не охнуть. Подумаешь, хромает она. Люди вон вообще без рук, без ног и то живут.
Так и приехала Фрося ни с чем. Никуда не денешься. Стали так жить. Мать со временем привыкла, ну и что, что хромает, зато все дела по дому знает. Маленькая еще, а веник в руки и подметет в избе, и куриц накормит, и корову вечером из стада встретит.
Ребятишки Любку тоже особо не забижали. Хромоножка да хромоножка. Так ведь в деревне у всех прозвища есть и хромоножка не самое обидное. Люба тоже привыкла, что она не такая как все. Ну отличается немного. Вместе со всеми бегала на реку купаться до посинения, с кузовком ходила в овраг за деревней, малину, землянику там собирала.
Пришло время, в девять лет пошла Люба в школу. Учиться ей нравилось. Старалась. Учительница ее хвалила за усидчивость. Фрося только радовалась. Пусть хоть учится, может после школы счетоводом в правление возьмут, или учетчиком, да мало ли куда ученую девку поставить могут.
Сама Ефросинья была малограмотная. Когда Любке два года исполнилось, в деревне организовали ликпункт по борьбе с неграмотностью. Местные коммунисты рьяно взялись за выполнение декрета о ликбезе. Переписали всех безграмотных в деревне. Оказалось таковых очень много. За один раз обучать всех не могли. Разделили на группы. Фрося оказалась во второй. Она отчаянно сопротивлялась учебе. Далась ей это грамота. Деньги сосчитать она и так сможет.
Но доводы ее никто не слушал. Пошла как миленькая. Иначе штрафом пригрозили. Выдали Фросе букварь “Долой неграмотность”. И вот уже хором читали женщины на занятии “Мы не рабы, рабы не мы”. Четыре месяца ходила по вечерам учиться. Потом записали в списках, что она малограмотная и отступились от нее. А какое там, малограмотная. Через пару месяцев забыла Фрося все, чему ее учили.
Для дочки же своей она хотела другой участи. С Иваном решили, что будут учить ее, сколько смогут. Одна она у них. Да и работать в колхозе тяжело ей будет. Поэтому после окончания начальной школы стала учиться девочка в неполной средней школе. Уже в классе в пятом заметила Люба, что мальчишки к ней по другому относятся, не как к другим девчонкам.
Тех зажимают в укромных уголках, только писк стоит, стараются незаметно ущипнуть, или за косу дернуть. Этакие знаки внимания. А ее не трогают. Только когда надо списать домашнее задание, тогда и замечают, что еще Любка есть в классе. И подружки стали ее сторониться. Идут куда гулять, мимо дома проходят, как будто и не знают, что она тут живет.
Любка терпит, терпит, да не выдержит. Подсядет к матери поближе, уткнется ей в подол и плачет.
- Мама, я как прокаженная. Шарахаются все от меня. Подружки теперь от меня отворачиваются, а для парнишек я вовсе пустое место. Обидно мне, мама. Я ведь такая же, как и все. Только хромаю. Мама, вот вырасту, ни один парень на меня не посмотрит. Как мне жить-то будет такой.
Обнимает Фрося дочку, утирает ей слезы фартуком, потом им же и свои вытрет. Все мать видит. Бедная ее дочка. Это ведь только начало, еще и не невестится она. Сколько слез прольет ее детонька, как будет томиться ее сердечко. Все мать знает. И ничего сделать не может.
Только одна девчонка понимала Любу. Звали ее непривычным именем Глафира. Деревенские кликали ее Глашкой. А дома звали Фиркой. А понимала Глафира Любку потому, что сама была таким же изгоем. Тут вовсе непонятно было, почему ее сторонились люди. Дородная, высокая девица, с круглым лицом и глубоко посаженными маленькими глазами. Реденькие тонкие волосики непонятного цвета да все время красненькие глазки, как будто она только что ревела. Прозвище деревенские придумали ей Лепешка, видимо за полное круглое лицо. Маленькую так кликали, а потом и прижилось. И в девках так и осталась лепешкой.
Фирка была на два года младше Любы. Отличалась от нее, что учиться совсем не хотела. С горем пополам закончила четыре класса. Да никто особо и не настаивал, чтобы она училась дальше. В семье еще трое детей было мал мала меньше. Фирка была им всем за няньку. Мать с отцом работали в колхозе. Как младшие подросли, стали и Фирку на работу в колхоз подряжать. Она и не противилась. На любую работу шла, со здоровым мужиком могла в силе потягаться.
Вот и сдружились эти двое. Вроде такие разные по характеру, но одинаковые по беде, по своему статусу отверженных.
В прошлом году закончила Люба среднюю школу. Обделенная вниманием парней, отторгнутая подругами, девушка решила, что хоть тогда учиться хорошо будет. Все вечера просиживала за учебниками. Переходила из класса в класс с одними пятерками. И школу закончила на одни пятерки. Учителя нарадоваться на такую прилежную ученицу не могли.
Как мать и хотела, взяли Любку в правление колхоза учетчицей. Бывшая старательная ученица и работу свою выполняла старательно. Председатель колхоза как-то даже сказал ей, что в институт ей надо ехать поступать. Но Любка замахала руками, замотала головой. Ни за что она в город не поедет. Там все такие красивые, а она хромоножка явится. Нет уж, судьба ей жить всю жизнь одной в этой деревне.
Поэтому и не ходила Любка в клуб на праздники. Нет там у нее подруг, а про парней так и вовсе говорить нечего. Вот и сидела она в новогоднюю ночь у окошка, смотрела на падающие снежинки.
Продолжение читайте здесь:
