Часть лекции, читанной перед молодыми людьми в одном замечательном городе. Слегка отредактированная расшифровка записи. Например, убраны некоторые реплики и замечания вроде: «Не стойте в дверях! Негромко проходите, пожалуйста, и садитесь на любое свободное место!»
Начну с того, что мы все тут юристы. Почему? Ну, каждый из нас не только юрист, да, вот Валентина Николаевна ещё и врач-хирург, но в отношении того, что мы все тут собрались, чтобы поговорить на тему правовой объективности и юриспруденции как науки, мы именно юристы. А любой, кто дерзает говорить на эту тему есть именно юрист. Кстати, и Валентина Николаевна дома — никакой не хирург, она там, например, мама.
Немного о двух словах
Когда юрист, впрочем, вовсе не только юрист, говорит некоторые слова, то стоит иметь в виду, что то или иное слово может иметь несколько смыслов.
Приведу примеры.
Есть вот слово «право» — одно из базовых понятий науки о правовой объективности — юриспруденции вообще. В ближайшем определении право есть воля как всеобщее... но это в ближайшем определении. Сейчас я дальше разворачивать это понятие не буду, просто потому что,
во-первых, это слишком элементарное понятие, чтобы это сделать просто (да-да, элементарное отнюдь не всегда как раз просто, потому что в нашем окружении как раз с элементарным мы встречаемся весьма редко),
а во-вторых, потому что задача у меня сейчас чисто иллюстративная.
В указанном смысле понимаются сочетания, например, «Петя имеет право высказать своё мнение», «я имею право пойти в магазин», «никто не имеет права произвольно лишать жизни другого человека». Это всё — о правах.
Но есть также иное значение слова «право». Это — система норм, обычаев, общих регулятивных начал, влияющих на оценку деяний того или иного субъекта или даже группы субъектов. Например, именно такое значение вкладывается в это слово, когда говорят, об отраслевом праве, об уголовном праве (на самом деле как самостоятельного права уголовного права нет, что частенько забывают те, кто работает в криминальной юстиции), гражданском праве, административном праве, международном праве...
Вот первым значением, правом как объективностью, которое разворачивается из воли как всеобщего, занимается как раз юриспруденция, а вот правом во втором значении — юстиция. И это никак не стоит путать, как не стоит путать механика-учёного и механика-инженера. Да, в норме инженер, несомненно, использует то, что добыто учёным, равным образом и учёный использует плоды труда и опыт инженера, мало того, они подчас вообще могут совпадать в одном лице, как это весьма часто случалось, например, в эпоху Возрождения, а в античности и вообще было неразличимо. Однако это — разные деятельности. У них различные цели и задачи, хотя и могут быть сходны условия.
Второе такое слово — «закон». Когда юрист говорит о законе, то он может иметь в виду нормативный акт, имеющий высшую юридическую силу в первичном членении норм в иерархии. Внутри законов сила также может розниться, потому что, напомню, Конституция это — тоже закон, но эта иерархия выстраивается уже внутри такой группы нормативных актов. Или не выстраивается, например, как в слаборазвитых правовых системах англо-американской семьи. Но в любом случае закон это не обычай, это — не общее регулятивное начало, это — нормативный акт. Все кодексы это — систематизированные нормативные акты, причём именно законы, а вот постановления правительства — нет. Поэтому, когда вы встречаете словосочетание «интерес, защищаемый законом», то надо твёрдо понимать, что имеется в виду не абы какой интерес, пусть даже и вполне допустимый, а только и исключительно тот, относительно которого именно каким-то нормативным актом предусмотрена защита, и этот нормативный акт не указ, не постановление, не резолюция, а именно закон. В этом же смысле следует понимать и выражение «вступить в законную силу». До момента вступления в законную силу судебный акт — не обладает силой закона и может парироваться, например, каким-то постановлением правительства, после того, как судебный акт получил законную силу, противопоставить ему постановление правительства можно только в порядке обжалования в установленный срок самого судебного акта. Например, если, исполняя судебный акт, я нарушу постановление правительства, то делайте что угодно, но никак наказать меня за такое нарушение нельзя, хотя бы я и осознавал, что прямо нарушаю постановление. Потому что решение суда тут будет иметь законную силу, а постановление правительства или приказ министра или моего непосредственного начальника — нет.
Но есть и иное понятие, которое описывается этим же словом. Лучше всего оно раскрыто в «Науке логики» (ага, опять же Гегеля... ну что тут делать?! «сумрачный германский гений»; если что, это — не я, это — А. Блок!).
Звучит оно так:
закон есть спокойное в явлении.
Да, перевод на русский точный, Гегель действительно использует слово »Gesetz«, которое в немецком обозначает закон сразу и в первом и во втором смыслах. Однако, если честно, я стараюсь избегать этого, впрочем, подчеркну, точного перевода, из-за того, что может возникать просто путаница:
в первом случае я говорю «положительный закон»,
а во втором предпочитаю слово «закономерность».
Например, определение «диктатура есть власть не ограниченная законом» следует понимать как «диктатура не ограниченная положительным законом», потому что как раз есть законы, которые ограничивают всякую власть даже и в том случае, когда властитель этого не ведает. Например, законы общественного развития или законы природы. Кроме того, всегда стоит помнить, что самовластие вовсе не только в России ограничено удавкою. Или качеством кокаина. А ещё иногда какая-нибудь Аннушка может случайно разбить бутылку с подсолнечным маслом об турникет. Снижение трения при движении по брусчатке, политой подсолнечным маслом, есть тоже действие целого ряда законов... закономерностей.
Хотя... «Благодаря империалистической политике Пак Чжон Хи в Южной Корее уже три года не было дождей» (а нечего тут смеяться, ещё неизвестно, как будет выглядеть Ваша речь на корейском для корейцев... может, и они тоже «возрадуются до плеши»).
Так вот, всякая наука, в том числе и юриспруденция, вычленяет и изучает не столько положительные законы как таковые (их она как раз изучает не более, чем просто как часть объективности, скажем, как явления), сколько закономерности в правовой объективности. А эти закономерности суть как раз то, что спокойно в многоизменчивых явлениях правовой объективности, то, в чём явление представляет простое тождество самому себе.
Кстати, Гегелю в «Философии права», например, уже приходилось оговариваться с термином Sache (обратите внимание на это, поскольку этот термин использует и К. Маркс в «Капитале», и его частенько, руководствуясь именно переводом на русский язык как «вещь», понимают неверно, тут важно обращать внимание на оригинальный текст, не полагаясь только на пусть и великолепных переводчиков. И стоит иметь в виду, что и К. Маркс, и Ф. Энгельс, и В.И. Ленин, и И.В. Сталин в логике и терминологии (но не в феноменологии!) были именно гегельянцами (оно и понятно — «немецкие же шпиёны-с!»)
Примечание. Слово: Sache (вещь, дело), как и слово: объективное, употребляется в противоположных смыслах. Когда говорят: в этом-то суть дела (das ist die Sache), важно дело (es kommt auf die Sache), а не лицо, — то слово Sache означает: субстанциальное. Когда же его противопоставляют лицу (именно, не особенному субъекту), тогда Sache, есть нечто противоположное субстанциальному, лишь внешнее по своему определению. — То, что представляет собою некое внешнее для свободного духа, который необходимо отличать от просто сознания, есть нечто внешнее само по себе; поэтому определение понятия природы гласит: она есть внешнее себе самой.
Ну да, немецкий язык, как и русский, имеет свои ограничения.
Но помилуйте, скажут мне, какие такие объективные законы есть вообще в правовой объективности? Вон какое-нибудь взбесившееся сборище депутатов возьмёт и порешит, например, что все, кто живут в городе — носороги. Это будет закон. Да, это будет именно положительный закон. Только одна беда — носорогов в городе от этого больше не станет. Называть, может, граждан будут носорогами, а вот видимых сцен Э. Ионеско не произойдёт, хоть тресни, зато кое-кому может прийти в голову, скажем, запустить в сессионный зал к ентим балбесам африканского носорога... вот потеха будет! Кстати, время от времени так-таки депутанты енти действительно могут отмочить что-то в таком духе. И да, это будут положительные законы. Но, обратите внимание, ими юриспруденция как наука будет заниматься только постольку, поскольку они есть в окружающей действительности. И не более того.
Так какие же законы есть в юриспруденции? Что она открыла вообще в таком случае, если она наука? Если юриспруденция есть наука, то в ней должны быть и открытия, не так ли?
Ну, прежде всего об открытиях.
Общие регулятивные начала
Самое ближайшее к нам по времени открытие в правовой объективности, причём открытие, полностью завершившее построение самого здания юриспруденции как науки, это открытие С.С. Алексеевым общих регулятивных начал. Он не только обнаружил эти явления в правовой объективности, которые, впрочем, были, разумеется, и всегда, но и доказал с помощью уже внутреннего юридического инструментария то, что эти общие регулятивные начала никак не сводятся и не могут сводиться к уже известным к тому времени явлениям правовой объективности. До этого момента практически все доказательства в юриспруденции носили характер или апелляций к феноменологии, а феноменологические описания это ещё не наука, это пред-наука, наука начинается там, где любая феноменология есть только в снятом виде, где начинается систематизация, установление связей между феноменами, а не просто описание «найденных останков стоянки верхнего палеолита» (между прочим, антропологи и археологи не дадут соврать, что совсем древние наши предки жили просто на натуральных помойках, которые они устраивали вокруг каждой своей стоянки, похоже, что первые псовые как раз к этим помойкам-то и приходили, чтобы жить вместе с людьми), а затем уже связей между связями... и так далее... или же при доказательствах прибегали к каким-то внешним выводам, например, к политической экономии. В данном случае С.С. Алексеев сделал нечто ранее небывалое в юриспруденции: он произвёл доказательство средствами самой уже юриспруденции, а это значит, что с этого момента юриспруденция, как, скажем, физика или химия, биология или история, может развиваться «из себя», она полностью оформилась как именно наука. Вообще-то произошло это по историческим меркам совсем недавно: примерно в 1980-ых годах. Да-да, речь идёт о нашем, советском профессоре Сергее Сергеевиче Алексееве. Речь идёт о советской юриспруденции, а не о каком-то гарвардском или оксфордском светиле. И вот почему именно этому человеку в Свердловске, где он работал, до сих пор не стоит памятник... а вот не знаю. Он точно заслуживает в истории человечества памяти куда больше, чем А.И. Солженицын или Б.Н. Ельцин. Все ли это понимают? Не знаю, данных не имею. Подозреваю, что даже не все юристы.
Вообще-то, скажу я Вам, настоящие открытия вообще в науках совершаются далеко не каждый день. Чаще в преддверии съезда ТПК совершаются чудеса и новаторства (это — забавный оборот из журнала «Корея» на русском языке).
Были ли иные открытия?
Да.
Права человека и основные свободы
Например, был именно в юриспруденции открыт особый вид прав и свобод, который назвали права человека и основные свободы. Речь не идёт об отнесении какого-то конкретного права или конкретной свободы к этому объёму, открытием является то, что есть такой объём прав и свобод, который существует всегда, причём как непустой, определённый по конкретным качествам прав и свобод.
Подумаешь — открытие! Это же очевидно! Ага, очевидно, когда открытие сделано... вот только ещё до Войны это не было столь очевидно, а при капитализме вообще если и очевидно, то только в признании. А попробуйте любому буржуазному юристу сообщить, что человеческое общество вообще имеет своей целью (да, не единственной целью, конечно!) обеспечение реализации этих самых прав человека и основных свобод для всех людей в равной мере... и этот буржуазный юрист сразу перестанет вас понимать. Опыт у меня был и весьма-весьма богатый.
Не так уж это и очевидно! Очевидно... ага, щас!
Ну ладно, ладно, открытия открытиями, а закономерности?
Да пожалуйста!
Теоремы в юриспруденции
Давайте предположим, что вся юриспруденция состоит из сплошной юстиции, то есть не является вообще наукой, потому что не выявляет никаких закономерностей в правовой объективности, а лишь произвольно (!) конструирует и не менее произвольно сочиняет какие-то правила. Но в этом случае невозможно было бы в юриспруденции формулировать теоремы, то есть как раз общие заключения, в которых истинность выводится именно объективными методами из прямо указанных посылок. Следовательно, если в деятельности имеются такие объекты как теоремы, то перед нами всё же наука и перед нами всё же именно закономерности, потому что именно они выявляются в теоремах как спокойное в явлениях, как то, что берёт явление как простое тождество самому себе.
Например, не умирая от скромности, предлагаю:
Правомерно соединённые правомерные образуют правомерное.
Иная формулировка и доказательство вот:
Тоже очевидно? Да?
А вот есть ещё и формулировка и доказательство одной теоремы:
Если нормой законодательства прямо установлено, что дополнительное обязательство в случае неудовлетворения кредиторского требования по основному обязательству возникает у иного субъекта при сохранении того же кредитора, а у первоначального субъекта такого дополнительного обязательства не возникает в действительности, то вне зависимости от наличия или отсутствия в законодательстве прямого указания на то, что у этого же иного субъекта возникло и основное обязательство при сохранении основного кредитора в этом обязательстве, такое возникновение должно предполагаться осуществлённым.
Посмотрите доказательства их сами. Тут уж даже те, кто абсолютно убеждён в довольно странном, впрочем, тезисе, что всякая деятельность только тогда становится наукой, когда она применяет математику... должны обратить внимание, что вот первая из теорем вообще доказывается исключительно методом математической индукции, включающей и булеву логику и аксиоматику натуральных чисел Пеано.
Вы скажете, что таких теорем мало и есть юристы, которые вовсе с ними не встречались? Но,
во-первых, такой аргумент как раз действительным аргументом никак не является по существу своему, от того только, что вот тут кое-кто не ознакомился с диссертацией О.С. Иоффе, не значит, что она не есть часть юриспруденции, суслик есть, даже если кто-то его и не видит, если, конечно, считать, что суслик объективен,
а во-вторых, это только означает, что есть некоторый недостаток в образовании у юристов вообще. Да, в сознании, а следовательно, и в методологии юристов часто отсутствуют математические методы рассуждения... но это ничего не говорит об юриспруденции.
Необходимость презумпций
Можно обратить внимание, что мы постоянно сталкиваемся со всякими выводами и рассуждениями у юристов. Конечно, не только у юристов, но у юристов весьма часто. И время от времени раздаётся возглас сомнения или вообще требование о наличии доказательств. Так вот, на самом деле в юриспруденции есть принцип, который проходит через все совершенно её явления, даже если рассуждающие его не осознают. Он звучит так:
для любого конечного суждения в юриспруденции необходимы презумпции.
Нравятся мне те или иные презумпции или нет, надо ли конкретные утверждения относить к числу презумпций или нет — вопрос особенный, но то, что сами по себе презумпции необходимы и в этом следует отдавать себе отчёт — просто несомненно, хотя вовсе не так уж и очевидно. Кстати, вопрос отнесения того или иного утверждения к числу принципов как нормативных презумпций — вопрос как раз юриспруденции как науки.
Скажем, вообще-то, если не брать во внимание закономерности правовой объективности, то принцип презумпции невиновности в уголовной юстиции или принцип презумпции добросовестности и разумности — в гражданско-правовой не следуют сами-по-себе ниоткуда. Как ниоткуда не следует, если не рассуждать именно юридически, что эти принципы вообще должны быть нормативно оформлены.
Не верите? Это же так очевидно?
А вот в праве англо-американской правовой семьи это совсем не так очевидно. Да, эта правовая семья — чрезвычайно архаична и одна из самых отсталых сейчас на нашей Планете; более архаичными, пожалуй, являются только мелкие правовые системы обычного права, которые даже классификации не особо поддаются, распространённые во всяких низкоразвитых обществах, однако сама по себе англо-американская правовая семья не столь уж малочисленна, прямо скажем. Вы так удивлены? А ещё больше удивитесь, если я скажу, что эта правовая семья, в которой «всё не так очевидно», вообще-то застыла на уровне развитого Средневековья, в котором как раз и не было это так уж прям очевидно. Разумеется как семья, а не как конкретные нормы в ней. Это просто мы настолько привыкли к романо-германской семье права из которого выросла уже советская правовая семья (да, представьте себе, в систематике советская правовая семья выделена как развитие германо-романской правовой семьи... вы ещё продолжаете думать, что в СССР ничего не делалось из-за отъезда светил на философском пароходе?), что многие вещи, открытые учёными-юристами, считаем само собой разумеющимся. Но чтобы это затмение рассудка прекратилось, попытайтесь хоть один из таких само-собой-разумеющихся и и-так-всем-понятных принципов просто логически вывести или обосновать. Что, слабо? Значит, не само собой это разумеется, а кто-то когда-то, а, скорее уж, целые коллективы людей на нашей Планете затратил силы и части своей жизни, чтобы дать такие вот «очевидные» формулировки.
Единство частного права
Закон, который открыл и обосновал в 1946 году в своей кандидатской диссертации Олимпиад Соломонович Иоффе. Поднимите руку кто из юристов не знает этого имени? А теперь поднимите руку, кто читал эту диссертацию? Что-то не вижу леса рук. Ай-яй-яй!
Он доказал, что частное право вообще нельзя без ущерба для самого права разделить на относительные и абсолютные права.
Опять очевидно? Помилуйте, уж не хотите ли вы сказать в таком случае, что вся деятельность арбитражных судов, прямо начиная со статьи Т.Н. Машкиной — сплошное вредительство и исключительно подрывная деятельность?
Свойства фактов в доказывании
А это ещё что такое?
А вот что. Разбудите любого юриста ночью и спросите его о свойствах доказательств и он автоматически назовёт четвёрку:
допустимость, относимость, достоверность и достаточность.
Сделает это он даже с большого бодуна. Но, обратите внимание, что это — критерии, которые относятся абсолютно к любому доказательству в юриспруденции вообще, а не только к конкретному в конкретном деле.
Заметим, что тут вообще сразу две вещи, которые разделены именно знанием о правовой объективности: все факты как таковые делятся на те, которые являются доказательствами и те, которые подлежат доказыванию. Скажете, что такое членение опять очевидно? Аккуратнее с очевидностями!
Но и этого членения мало! Оказывается, что есть ещё четыре нечто, что
во-первых, не суть одно и то же,
а во-вторых, они ещё как-то связаны с преподносимыми фактами.
А откуда взялась эта четвёрка? Это — закономерность именно юридической объективности, открытая многими поколениями юристов как учёных.
Юристы вызубрили её наизусть и повторяют как мантру — да. Но вот беда, то тут, то там всё настолько, оказывается неочевидно из повседневного опыта, что время от времени, например, в том или ином процессе можно увидеть от вполне профессиональных юристов-судей определения о назначении экспертизы авторства подписи под договором, причём в самом определении прямо указано, что сторона не оспаривает свою собственную подпись. Классический пример неправомерного определения, проистекающий из того, что относимость такой экспертизы как доказательства пуста. Так как заключение этой экспертизы вообще не может иметь в описанных условиях никакого отношения к делу, оно никак не влияет ни на что, кроме... затрат на проведение этой экспертизы, то есть на судебные издержки той или иной стороны процесса.
Если бы вы знали, сколько раз мне приходилось именно напоминать вполне даже профессиональным юристам, что есть такая закономерность в теории доказывания вообще безотносительно к конкретному даже делу, что всё, что представлено, надо оценить на допустимость, относимость, достоверность и достаточность.
Вот вам и очевидность!
...
Так вот, юриспруденция как именно наука, используя методы и знания не только свои собственные, которые она также вырабатывает, но и иных наук и дисциплин, в том числе и математики, философии, политической экономии, истории... занимается выявлением и изучением закономерностей правовой объективности, у которой есть, как видим свои закономерности. Только не думайте, что я их тут назвал все. Чтобы назвать их все на сегодня известные, мне и вам просто не хватит ни сил, ни времени.
Но, вот что точно надо учитывать всем, так это то, что любое отклонение от этих закономерностей обязательно приведёт к тому, что, может, и хотели «как лучше...». И не верьте тем, кто говорит, что коммунисту знать юриспруденцию ни к чему. Вполне коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество. Потому что единственным непустым будущим человечества как раз и является коммунизм. Мне ли уж кого-кого, но вас-то убеждать, что везде и всюду единственным объединяющим всех до конца честных людей знаменем является именно Красное знамя коммунизма?! Память о советском периоде нас объединяет, хотя и в нём было всякое, в том числе и несоциалистическое, в том числе и неправовое, а вот всё остальное — только разъединяет, причём с неизбежностью разрушая и науку о праве...
