ЛЕЙТЕНАНТА Егорова на Северо-Западном фронте знали все. Не только наши бойцы, но и фашисты тоже. Был Василий Тимофеевич снайпером и со многими гитлеровцами, можно сказать, познакомился «лично». Правда, после этих знакомств численность гитлеровской армии каждый раз убавлялась, а крестов на фашистских кладбищах становилось всё больше и больше.
Очень большие потери несли фашисты от метких выстрелов лейтенанта Егорова. Откуда-то узнали они его имя и стали снайпера к себе переманивать. Листовки лично ему с самолётов бросали, через рупоры кричали. Предлагали высокий офицерский чин и златые горы. Лейтенант Егоров на все эти предложения отвечал по-своему, согласно хорошему снайперскому правилу: что ни патрон — то убитый фашист.
И тогда фашисты выписали себе из Германии опытнейшего снайпера, снайпера-аса. Едва он появился на участке стрелкового полка, в котором сражался Егоров, начались потери среди наших бойцов и командиров.
По «почерку» гитлеровца Егоров сразу определил, что имеет дело с опытным врагом. Фашист отлично маскировался и, чтобы не обнаружить себя, стрелял только тогда, когда над окопами гремела перестрелка. Поди-ка засеки в общем грохоте его одиночный выстрел!..
В который раз осматривал лейтенант Егоров передний край вражеской обороны. «Где же он там сидит? Вроде негде ему укрыться. Может, здесь?» — он перенёс взгляд на «ничейную» полосу, где лежала убитая лошадь. Забредшая неизвестно откуда, она несколько недель тому назад во время ночной перестрелки была убита и теперь лежала совсем рядом с фашистскими окопами.
Вроде не было в той лошади ничего подозрительного, но проверить следовало. Глубокой ночью Егоров подполз к лошади. От бедной коняги несло мертвечиной, но никаких следов человека близко не было. Егоров уполз ни с чем.
А фашистский снайпер продолжал стрелять. Причём была замечена одна особенность: жертвами его, как правило, были воины, чем-то напоминавшие по наружности Егорова.
— За тобой охотятся! — сказал Егорову комбат. — Известным ты стал для гитлеровцев, вот и гоняются.
Лейтенант и спать ложился, и вставал на заре с одной мыслью: «Где же он?» Снова и снова осматривал в бинокль передний край врага, «ничейную» полосу... И в который раз взгляд останавливался на убитой лошади. «Негде ему больше прятаться! Только там! Но ведь был же, смотрел, — возражал сам себе Егоров. — Надо ещё раз проверить. Днём».
Недалеко от нашего переднего края лежали валуны. К ним Егоров тоже частенько приглядывался. «Лучшего места для наблюдения не сыщешь», — решил он.
Из проволоки и хвороста лейтенант смастерил точный макет небольшого валуна — точно такого, как тот, что лежал перед окопами. Макет обтянул мешковиной, покрасил в цвет настоящего валуна, проделал отверстия для наблюдения и ствола винтовки.
Тёмной ночью подобрался лейтенант с тремя бойцами к облюбованному камню и перекатил в нашу траншею. Потом на месте валуна выкопал ячейку и установил над нею макет. Вынутую землю он собрал в плащ-палатку, тоже отнёс в траншею. Всё это было сделано так искусно, что если даже противник и засёк этот камень, подмены он всё равно не обнаружит.
Рассвет Егоров встретил уже в засаде. В помощь себе он привлёк ещё красноармейца Клейманова: поручил ему смастерить из соломы и тряпья своего «двойника» и изредка во время перестрелки показывать его из траншеи.
Потянулись длинные минуты. Медленно складывались они в часы, а Егоров сидел и сидел, не сводя глаз с убитой лошади. Там было всё спокойно.
После полудня затарахтели пулемёты, загремели ружейные выстрелы. И тут же у головы коня что-то блеснуло.
Вспышку Егоров заметил сразу, но выстрелить не успел. Даже усомнился было: «Может, померещилось? Гляжу, гляжу... Все глаза проглядел уже». Решил ещё потерпеть, проверить.
На этот раз ждать пришлось недолго. После короткой паузы передовая заговорила вновь, и Егоров опять увидел вспышку.
— Всё-таки ты там, подлюга, — пробурчал лейтенант. — Ну, теперь уже не уйдёшь!
Егоров слился с оружием. Через оптический прицел оглядел подозрительное место и, прикинув на глаз, где должна быть голова снайпера, прицелился и выстрелил. Затем ещё раз, для верности...
Передовая снова стреляла, гремела, свистела, но от лошади уже больше никто не стрелял.
«Значит, готов!» — облегчённо вздохнул Егоров после нескольких часов наблюдения.
Дождавшись темноты, он снова пополз к лошади. Хотелось проверить результаты своей стрельбы да и взглянуть на гитлеровца, охотившегося за ним.
Предположения лейтенанта оказались верными: вместо лошади он обнаружил хорошо сделанное чучело. Внутри него с простреленной головой лежал гитлеровский снайпер. «Значит, и они тоже, — улыбнулся Егоров, — на ночь дохлую конягу приносили, а днём чучелом заменяли. Хитры. То-то я тогда ошибся!»
Забрав винтовку и документы фашистского снайпера, Егоров вернулся в свою землянку. Здесь ему Клеймёнов своё чучело показал: двумя пулями пробито. Сколько раз высовывал чучело из траншеи — столько и пробоин.
— Ничего не скажешь, метко стрелял, гад! — заключил Клеймёнов. — Но как ни хитрил, ваша пуля, товарищ лейтенант, оказалась метче.
ПРОЙДЯ трудными дорогами войны, получив три ранения и столько же контузий, Василий Тимофеевич Егоров всё же вернулся домой. Он и сейчас живёт в городе Годяче на Полтавщине — старший лейтенант в отставке, кавалер ордена Ленина, ордена Красного Знамени и многих медалей.
Полковник В. ФАРБЕРОВ (1971)
☆ ☆ ☆
Читайте также:
