Возможно потому, что часто её писали сами строители, а ещё – авторам было проще делать моральный выбор: между желаниями начальства и бытовыми проблемами простых людей.
На эти ретроспективно возникающие мысли наводит случайно прочитанная «ретро»-рецензия Глеба Колондо, посвящённая случайно обнаруженной им где-то в библиотечных закромах книжке под загадочным названием «Снег в июле». Оказавшейся при ближайшем рассмотрении производственным романом 1983-го года издания и обладающим, как свидетельствует критик необычайным терапевтическим эффектом.
Прочитав «Снег в июле», Глеб Колондо поразился тому, что производственный роман времён «развитого соцреализма» может читаться не как требующий постироничного отношения музейный экспонат, а как просто хорошая проза. А вся советская идеология в нём сводится к, наверное, необходимым для напечатания произведения, но совершенно необязательным для сюжета романа вставкам-маркерам, типа «у нас все хорошо, слава КПСС».
Эту особенность книги, пожалуй, можно объяснить тем, что написана она автором с удивительным, похожим на псевдоним именем - Лев Лондон, который сам в другой жизни был «бывалым прорабом». Что значит это словосочетание Лондон объясняет с первых же строк своего произведения:
«Это мои записки бывалого прораба. Прежде всего, наверное, следует представиться. Пожалуйста! Алексей Васильевич Кусачкин (или — как звали меня до прорабства — Алешка Кусачкин), двадцать семь, холост, образование среднее — техникум. Вроде все?.. Нет! Нужно еще объяснить, что означает слово „бывалый“ по отношению к прорабу.
Как вам сказать? Вообще выражение „бывалый прораб“ — все равно что „масляное масло“. Прораб может быть небывалым только первые три месяца. А как только в СУ, то есть в стройуправлении, напишут приказ на серой бумаге (почему-то в СУ бумага всегда только серая, вот в тресте — белая), приказ о взыскании... Вижу, уважаемый, вы сразу хотите спросить: за что? Признайтесь, вы, наверное, не строитель — такие тоже бывают... Если б я тут взялся „за что“, то места в записках уже не осталось бы».
И правда, если верить сетевым библиографам, Лондон - выпускник Киевского инженерно-строительного института, сменивший строительный молот на перо в более чем зрелом возрасте (год рождения — 1910, первая публикация — 1970).
Помимо «альтер эго» автора – того самого «бывалого прораба Алексея Кусачкина - в романе действуют ещё сильная женская героиня, тоже «производителя работ» Нина Кругликова. И ещё один, из всей троицы старший, замкнутый в себе прорабе(а позднее — начальник не самого высокого пошиба) Петр Самотаскин. Сцену знакомства с героем, пишет Глеб Колондо, хочется перечитывать медленно и неспеша — это настоящий соцреалистический хрусталь, в котором как будто отражается висящий на стене портрет Хемингуэя с его брутальной чувственностью:
«Петр Иванович вошел в вагон.
Ночь не уходила, казалось, она вечна. Вагон, словно в лихорадке, трясся, гремел неисправными дверями, стучал на стыках рельсов колесами. Петр Иванович стоял в проходе; навстречу ему мчалась ночь, темная, злая.
„Кто мчится, кто скачет под хладною мглой?
Ездок запоздалый...“ — пела она.
Когда поезд прибывал на станцию, ночь на десяток-другой минут оставляла Петра Ивановича. Холодно светили заспанные фонари, откуда-то издалека, может быть даже с другой планеты, слышался голос: „Поезд Воронеж — Москва прибыл на первой путь...“ „Пу-у-уть!“ — откликалась ночь, и снова тишина. <...>
Поезд трогался. Мелькали огни, сначала часто, потом реже... исчезали. И снова ночь под перестук колес начинала:
„Кто мчится, кто скачет под хладною мглой...“»
Кусачкин, Кругликова и в особенности Самотаскин помогают автору донести не новую, но, опять же, удивительную для «рядовой» советской книжки о рабочих идею: по-настоящему порядочный человек не может быть счастлив. Карьера, любовь — все это могло бы быть у каждого из героев, но они предпринимают все возможные усилия, чтобы их жизнь не складывалась, причем даже в тех случаях, когда это, казалось бы, не вредит их принципам. Почему? Исчерпывающего ответа мы не находим.
Но по всему произведению читатель-Колондо находит подсказки-отгадки.
Например, отмечая, что герои не винят ни в чём советскую власть, напротив, даже удивляются: как это так, мы живем под руководством коммунистической партии, и нам грустно? Но когда доходит до дела и три принципиальных прораба выступают против начальства, возникает ощущение, что речь идет далеко не только об отдельно взятой стройке. А может, и вовсе не о стройке.
Конфликтная коллизия вполне типична для того времени (да, пожалуй, и для нашего порой тоже): руководство требует сдать дом в эксплуатацию раньше срока. Это значит — работать быстро, а не добросовестно. В результате жильцы получат квартиры со множеством недоделок. Зато начальники отчитаются о своевременном выполнении плана и будут поощрены разными бонусами от других, более высоких начальников. Да и строителям вроде как тоже должно быть лучше, когда начальство доброе. В общем, никто не в накладе — кроме народа.
Главный антагонист, строительный чиновник с говорящей фамилии Важин, действует хитростью. Когда Самотаскин, Кругликова и Кусачкин бросают вызов заведенным под его началом порядкам, он не кричит, не угрожает, а манипулирует, убеждая, что идти против закона, «нарушать любые ограничения и правила» — именно то, что нужно людям и необходимо для общего дела.
Но троица прорабов не поддаётся на уговоры. «Неужели один человек, даже облеченный властью, может заставить вас совершить неправедное дело!» — в конце концов восклицает идеалистка Нина. Может, может — люди хорошо знали это в 1983 году, знают и сейчас. Но в наших силах, убеждает нас роман, этому помешать. «Если очень захотеть, можно в космос полететь».
Вообще, «Снег в июле» — очень терапевтическое чтение, делится впечатлением Глеб Колондо: «Хорошие люди собрались вместе и дали отпор плохим. От этого делается приятно и уютно. Да и, к слову, это в 1980-е июльский снегопад был нонсенсом, а при нашей современной экологии — почему бы и нет?»
Хотя не сложится семейного счастья у старого прораба, не знающего слов любви. Как-то по-чеховски Лондон, когда пишет о нем, называет редкие в жизни этого героя мгновения взаимности: пролетела большая птица, коснулась лица сверкающим крылом.
Лондон, завершая текст не самыми радужными мазками, кажется, намекает: покой и волю вы, так и быть, заслужили. А вот счастье по-прежнему в дефиците.
И, вероятно, в будущем, поднимаясь на верхние этажи недостроенных домов, Самотаскин будет все так же крутить в голове совсем не советские мысли в духе Эдгара По:
«Он подошел к краю перекрытия и посмотрел вниз. Свободно, будто не связанные ни с чем, отрешенные от всего, колебались верхушки деревьев: влево — вправо, влево — вправо... Призывно, как когда-то в прорабские времена, потянула к себе земля. Влево — вправо, заколебалась она, маня к себе, суля вечное успокоение...»
Во вступительной статье «О творчестве Льва Лондона» из упомянутого сборника «Строители» Михаил Алексеев пишет:
«С моей точки зрения, самое большое достоинство здесь — это абсолютно достоверная атмосфера большого строительства, где разворачивается действие».
А Глеб Колондо продолжает: «Если судить по «Снегу в июле», складывается впечатление, что это не совсем так. Да, жизнь строителей 1970–1980-х годов раскрыта исчерпывающе. Но интереснее и важнее вырастающее на этой почве обобщение: все мы люди, все прорабы. А вокруг —одна большая проблемная стройка».
