В одной мужской классической гимназии, одного южного провинциального городка учился выходец из семьи мелких лавочников по имени Антон. Учеником он был слабым, да что там, по местным меркам, попросту никудышным. Судите сами. Дважды был оставлен на второй год: в третьем классе провалил географию с арифметикой, в пятом – греческий язык. Да и по русской словесности дела шли ни шатко ни валко.
Да уж! В Таганроге тогда учили строго. Нынешние ЕГЭ и в подметки не годились. Педагоги, как на подбор: бородачи и усачи, нашпигованные образованием, как помидоры с чесноком, сдобренные гонором, как щи сметаной, и вот в таком виде вдалбливали ученикам свои дисциплины, не иначе как плотник гвозди.
Нет бы посмотреть таганрогским светилам картину Ге 1863 года «Тайная вечеря». Что бы они увидели в «Тайной вечере»?
Спаситель горюет, за своего ученика, который предаст его. Вот каково отношение к ученику! И никакой чопорности, гордыни, самовлюбленности, "гусятничества" и «индюшатничества»… Кстати, полотно было приобретено императором Александром II для музея Академии художеств.
Учили одному, а выучился другому
Талант, что горная река, препятствий не признает. Страшен был в старой России Цербер образования, следил за соблюдением муштры, любил показуху, чем способствовал развитию у некоторых учеников воображения, переселившего наиболее запомнившихся персонажей из жизни в произведения.
В рассказе «Человек в футляре» Чехов словами Иван Иваныча выскажется о гимназии так: «Это не храм науки, а управа благочиния, где кислятиной воняет, как в полицейской будке».
Кстати, единственным зеленым островком в образцово-показательной пучине головотяпства и покорности таганрогской гимназии оказался учитель Закона божьего Покровский. В моменты, когда око надзирателя, подглядывавшего в окошко кабинета катилось к другим дверям – учитель Закона божьего рассказывал своим ученикам о Чернышевском и Щедрине, Шиллере и Шекспире. И было что-то гусарское в этой бородатой щедрой душе. И были замечательны его прозвища, присвоенные ученикам. И среди них «Антоша Чехонте», возникшее при раскрытии журнала, на одном из опросов.
«Пестрые рассказы" от Антоши Чехонте
Пройдут годы и Чехов пришлет Покровскому свою книгу «Пестрые рассказы», где на обложке будет напечатано «Антоша Чехонте». Успели ли в своей скудной жизни горе-педагоги cего «почтеннейшего заведения» найти себя в рассказах «Человек в футляре», «Толстый и тонкий», «Хамелеон»? Успели ли поблагодарить судьбу, что им выпало счастье cтавить двойки Чехову по русской словесности, да мало того, оглашать «приговор бездарности»?
В конце 19 века географ глобус еще не пропил!
Пройдут годы и Чехов наденет пенсне, сядет за письменный стол: как за рояль... В который раз вспомнит годы своего обучения. Не прояви тот педантичный географ своего «педантства» - не было б глядишь, ни «Учителя словесности» - ни «Человека в футляре».
Он перечитает свое школьное сочинение «Киргизы», удивится: «Я бы и сейчас не написал лучше», и примется писать.
На нем парадный костюм. В нем удобнее управлять партитурой нового рассказа. Взмахнуть дирижерской палочкой и поймать ускользающую черту характера героя, заставить звучать сокрытую деталь… Ведь скоро отправляться в Декорационную мастерскую Частной оперы - угостить молодых художников свежеиспеченным рассказом.
Он расскажет миллионам читателей об этих горе-педагогах.
«Антон Павлович приправлял свое повествование такими звукоподражаниями, паузами, мимикой, насыщал черточками такой острой наблюдательности, что все мы надрывались от смеха, хохотали до колик, а Левитан... катался на животе и дрыгал ногами», - вспоминал позднее художник Виктор Андреевич Симов.
...Вот Антон Павлович улыбнулся, и сделал взмах своей дирижерской палочкой. Его героям пришла пора выйти на сцену, зазвучать и проявить себя. Как хорошо пишется, когда такие персонажи, как на подбор, выстроились в ряд, от самой таганрогской гимназии.
«Если хочешь понять жизнь, то перестань верить тому, что говорят и пишут, а наблюдай и чувствуй»
К разгадке феномена Чехова предложил ключи Набоков. Он считал, что Чехов «писал печальные книги для веселых людей». Поэтому… «мир для него смешон и печален одновременно». Спору нет, но отчего печальные-то книги? Может с той гимназии ниточка-то и тянется? Не случайно Чехов говорил о том, что жизнь в футляр не надо превращать. Вот и задается вопросом Иван Иваныч:
«А разве то, что мы живём в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт — разве это не футляр?»
И Чехов находит оригинальный способ разбить футляр...
Материал был составлен на основе книги Михаила Громова.
