Из "Записок" Сергея Сергеевича Лашкарева
21 июня (3 июля) 1810 года голландский король (Людовик Бонапарт), находившийся в Харлеме, неожиданно прибыл в Амстердам, собрал свой государственный совет, отрекся от престола и выехал из города - куда? неизвестно.
Того же дня, около одиннадцати часов вечера, отправился я курьером в Петербург. В проезд мой через крепость Нарден, мне пришло на мысль осведомиться: "не проезжал ли передо мною какой-нибудь путешественник"? Мне сказали, что, за несколько часов до прибытия моего, действительно, проскакала из Амстердама четвероместная коляска, и что ехавшие в ней люди были, по словам их, купцы, отправлявшиеся в Гамбург.
Ответ показался мне неудовлетворительным; я поспешил с моим отъездом.
5-го июля, прибыв в Девентер, я узнал от городского почтмейстера те же вести о четвероместной коляске, от которой я был довольно близко и мог нагнать ее, если поеду шибче. Почтмейстер прибавил, что, "судя по таинственности, которою прикрываются путешественники, можно подозревать"...
Я не дал ему докончить, угадывая истину и, обещав почтальону щедро наградить его, если он нагонит коляску, я выехал из города. Наконец, измученный нетерпением и усталостью, открыл я в Дипенау, за три станции до Ганновера, перед почтовым двором, ускользнувшую от меня коляску.
Войдя в дом почтмейстера, я увидел, по левую сторону комнаты, бывшего голландского короля в партикулярном сюртуке и круглой шляпе. Он стоял, прислонясь к стене. По правую сторону комнаты стояли еще два человека, которых я сперва не узнал.
Заказав немедленно лошадей, я еще раз прошел по той стороне комнаты, на которой стоял король, в надежде, что он узнает меня, и когда я к нему приблизился, он сказал: - Узнаёте ли вы меня?
Я отвечал ему, что узнал его с первого взгляда при входе в комнату, но уважая его молчание, боялся огорчить его неуместным приветом. Тогда он пригласил меня знаком следовать за ним. Мы вошли в другую комнату, довольно уединенную, для свободного разговора.
И вот что мне сказал король:
"Мы тотчас узнали вас, когда вы вошли, и я вам очень благодарен за вашу скромность. Я почти уверен, что вы отправлены в Петербург с известием о моем отречении, и не могу не выразить моей радости, что встретился здесь с вами". Потом стал он меня расспрашивать, что произошло после отъезда, спокоен ли народ и вступили ли французы в Амстердам?
Я описал ему в точности положение города в минуту моего отъезда. "Мне кажется, - возразил король, - что публика ничего не знает о цели моего путешествия и что, благодаря взятым мною предосторожностям, почтмейстеры городов, в которых переменял я лошадей, не могли узнать меня, экипаж мой вы видели сами. Но что подумает император Александр, когда узнает об этом событии? Не назовет ли он моего поступка необдуманным безрассудством? Надеюсь, что вы взяли с собою все акты, которые велел я обнародовать и которые объясняют причины моего отречения".
(В 1810 году по распоряжению брата отрёкся от престола в пользу малолетнего сына Наполеона Луи Бонапарта, а ещё через четыре дня территория голландского королевства была аннексирована Францией).
Я отвечал королю, что хотя и не читал я депеш Смирнова (Яков Иванович), но полагаю, что в них нет ничего предосудительного для особы его величества, прибавив, впрочем, что если ему нужно сообщить что-нибудь Августейшему моему Государю и поручить это мне, то я готов, с величайшим удовольствием, исполнить его волю.
После того, король пригласил меня подождать несколько часов. Разложив на столе мою географическую карту перед красным носом почтмейстера, я старался всячески продлить с ним любимый разговор немецких почтмейстеров о политике, чтобы дать время королю написать письмо.
Наконец он написал письмо к Государю Императору и, поручив мне запечатать его в особый пакет, отдал мне и отпустил меня.
Не успел я выехать со станции, как, увидел вдали, что король, в той же самой коляске, следит меня. Дорога была прескверная, и надобно было ехать почти шагом. Пока я размышлял о случившемся, посматривая на королевскую коляску, вдруг она опрокидывается... "Стой!" закричал я кучеру; лошади остановлены, и я выпрыгнул на дорогу.
Тотчас же бросился я на помощь к королю. Он успел уже выйти из коляски и, стоя подле нее, размышлял о своем несчастье и был, по-видимому, сильно огорчен. На вопрос мой: "Не могу ли быть ему чем-нибудь полезен"? его величество отвечал мне, что "был очень рад моему предложению, и как, продолжая путь, по такой дурной дороге, в коляске своей, боится, не случилось бы с ним опять такого же приключения, то весьма бы охотно пересел в мой экипаж, и доехал в нем до первой станции, если только это не обеспокоит меня".
И, таким образом мы проехали с ним четыре немецкие мили (6,4 км).
Во все это время, сидя со мною рядом и занеся руку свою за мои плеча, его величество разговаривал со мною о разных происшествиях своего царствования и проливал слезы. Король сильно жаловался на своего брата (императора Наполеона) и на его обращение с ним. Он говорил:
"Боюсь одного: не стали бы добрые голландцы мои обвинять меня в постыдном бегстве. Но, судите сами, прилично ли званию короля оставаться долее в городе, занятом чужеземными войсками? Под видом почетной гвардии, ко мне приставили бы настоящую стражу и стали бы держать меня под присмотром. Кроме того, дальнейшее пребывание мое там принесло бы голландцам гораздо больше вреда, чем пользы.
На меня обратилось бы все негодование моего брата. Вместо помощи Голландии в её бедствиях, я только бы их усилил. Ясно видя, что брат мой непременно хотел удалить меня от престола, я, добровольно отказавшись от него, полагал сделать ему угодное, а голландцам принести существенную пользу, учредив регентство, которого правительницей назначил жену мою (здесь Гортензия Богарне).
Чтоб отклонить от себя всякое оскорбительное подозрение, я, вместо Англии или Америки, избрал себе убежищем владение тестя его, императора австрийского (Франц II). Я намерен поселиться в Теплице и под именем графа Сен-Ле (St. Leu)".
Этим кончилась важнейшая часть беседы моей с королем. После некоторого молчания, пожелав знать имена особ, сопровождавших короля, я взял смелость спросить его об этом. Он отвечал мне, что это были г-н Блоис ван Амстел и генерал Траверс (Иван Иванович?). Первый из них, во время поездки моей с королем, сидел на козлах с моим почтальоном, и как ни старался я убедить короля позволить мне занять его место, он никак не дозволил мне пересесть туда, вероятно потому, что приметил мою усталость.
В разговорах наших я заметил некоторый род неудовольствий короля против разных особ его двора. Вот что сказал он мне, между прочим, о господине де Рёеле (Виллем Фредерик), своем министре иностранных дел:
"Я имею все права жаловаться на господина Рёеля, который совершенно покинул меня в то время, когда я в нем имел величайшую нужду. Что ж касается до маршала Дюмонсо (Жан-Батист), главнокомандующего королевских войск, бывший король сказал о нем:
"Я столь же мало доволен генералом Дюмонсо, который, во время предположенной защиты Амстердама, противился всеми средствами этой мере и показал себя всех более преданным стороне французов".
