«Да лобзает он меня
лобзанием уст своих!
Ибо ласки твои лучше вина».
Песнь Песней Соломона, гл.1, ст. 1.
Посвящается Тане
Вот сидит Соломон –
царь израильский –
в красном хитоне,
не на троне сидит,
перед ним дирижёрская тумба.
Всех времён и народов ноты на ней –
партитура
вечной любви кратковременных жён и мужей…
Оркестранты,
ушедшие под пол,
настроили лютни,
флейты и скрипки, электрогитары и трубы.
Губы надул Соломон,
жезлом взмахнул –
и запрыгали ноты, как слуги
вечной любви…
Появились амуры – одетые в чёрное гены –
и раздвинули занавес, первый занавес сцены.
В поролоновом кресле, удобно раскинув одежды,
первая женщина как откровенье надежды
(я узнал в ней жену)
подхватила мотив
и поёт Соломону:
«Да лобзает он меня лобзанием уст своих!»
Соломон продолжает своё рукодейство.
Жезл порхает над ямой, над могилой оркестра,
оживляя умолкшие звуков побеги –
ради вечной любви, как извечной потехи.
Раздвигают амуры решётку вторую,
девятнадцатый век Соломону даруя.
За чугунной оградой Царскосельского сада,
вторя первой, вторая Татьяна поёт:
«Да лобзает он меня лобзанием уст своих!»
Соломон ненасытен.
Барабанным ударом
он, как вены, вскрывает
золочёную дверь будуара.
Герцогиня, маркиза,
а может быть, просто служанка –
притаилась за дверью одна парижанка.
Под корсетом взрываются оба вулкана,
словно два эпицентра одного урагана!
Третий занавес – весь! –
разрывается в клочья…
И порочная дама ему непорочно
шепчет
тихо, но страстно – одна за троих:
«Да лобзает он меня лобзанием уст своих!»
Но оркестр подчинён Соломоновой воле.
Он литавры включает, стучится в ворота
итальянского города. Гены, как стражи,
раздвигают засовы, впуская литавры.
Молодая прекрасная дева Джульетта,
не познавшая чуда слияния телом,
с любопытством глядит на царя Соломона
и срывает замки с изумлённого сердца.
И четвёртая занавесь, как занавеска,
опадает легко с её окон печальных.
И она произносит монолог Дирижёру:
«Да лобзает он меня лобзанием уст своих!»
Соломон продолжает своё рукодейство.
Он меняет и место и временность действия.
Одинокая флейта раскинула сети,
чтобы выловить женщину в море бессмертья.
Пятый занавес – небо.
И небо как невод –
в нём запуталось тело с душой Беатриче.
Безразличье её – это только обличье
неземное
земного по имени Нега.
И оттуда, с небес,
где души перевес,
до царя, как до Бога, доносится стих:
«Да лобзает он меня лобзанием уст своих!»
Так мелькают пред ним драгоценные лица.
Но в оркестре его не хватает царицы,
как брильянта в оправе, нет фортепьяно.
Соломон из Аравии ждёт каравана.
Караван по роялю ступает на ощупь.
Дирижёр превращается в регулировщика.
Засверкала стена изумрудными связками,
открывается занавес – появляется Савская!
Богатейшая женщина – телом и серьгами –
как хранилище жемчуга,
лишь бы ноги не в зеркале…
Соломон улыбается, но его оркестранты
вдруг один за другим растеряли таланты,
ибо сотни талантов, подаренных Савской,
посягнули на то, чтобы сделаться сказкой.
Ладан, смирна и амбра, нард, шафран и алоэ
заглушили оркестра звучанье былое…
Так расстроен оркестр симфонический
был у царя Соломона,
и настроить его никогда бы никто не сумел,
если б только не задник,
на котором внезапно расцвёл виноградник, –
и меж лоз виноградных
Соломон
Суламиту узрел!
И оркестр,
подчинившись великому чувству
великого мастера песен,
заиграл несравненную музыку
разных времён и народов.
Суламита стояла,
на лозу виноградную больше похожая,
чем на женщину мира, небес и фантазии даже.
И была она тоньше
самых тонких мелодий оркестра,
и была она слаще
самых сладких в саду виноградин,
и сказала она,
обращаясь в пространство за сценой:
«…ибо ласки твои лучше вина!»
Дирижёру казалось,
что она продолжает его несказа́нную песню,
но она обращалась
в глухое пространство за сценой,
и тогда Соломону ничего не осталось, как кроме
повторить про себя:
«ибо ласки твои лучше вина!»
7-8 июля 1975 г.
Оскар Грачёв