Оскар Грачёв. Лирософия

Шум с неба как бы ве́тра, но без ветра. И как бы огненные языки, но без огня. Вот так когда-нибудь нас всех коснётся вера – и станут все Иисусова родня. Коснись, о Ду́ше Свя́тый, и меня: не поутру, так на закате дня...

1. Величественна и скромна, почти без игл, помню, над обрывом, под Старой Рузой, старая сосна играла воздухом. И я был вырван из мира, зачарованный игрой эоловой сосны и ветра. Сосна упала на меня иглой, не уколо́в. И было счастьем это! О, если бы ещё хотя бы раз мне удалось бы подсмотреть природу, глядящую с обрыва в воду легко, спокойно, без прикрас, – я увидал бы в водном отражении жизнь Бога в запредельном измерении. 2. Жизнь Бога в запредельном измерении – душа моя. Но жизнь моя – предел. Давно...

Почему вы Его не взяли? – фарисеи на слуг ворчали. Отвечали слуги: «Не было сил. Так ещё никто не говорил, как Человек сей говорил. От Него исходила Божия сила – и нас пленила. Хотели руки наложить, а они не слушались». - А зачем вы Его слушали? - Не могли мы Его не слушать. Так ещё никто не говорил, как Человек сей говорил. Он слишком добрый для ареста. - Молчи, слуга! и помни место своё при храме! - Он Духа обещал. - А мы – Мессию! Вы знаете, Кого вы отпустили, когда бы даже был Он при охране? - Он был один...

Дух – в шуме. Пламя – языками. Огонь сошёл. И рыбари заговорили языками от Духа, слышного внутри. «Смотри, смотри! ты лишь послушай: они ж с утра уже пьяны́!» – смеялись, растопырив уши, жильцы Иудиной страны...

Трое - и все по-ангельски с крыльями за спиной. Троица - эхо азбуки истины неземной! Тайна обетования, скрытая на челе: тихое созерцание Неба, но на земле. Свет, изнутри струящийся словно от чаши след, - как до поры таящийся вечный Фаворский свет...

Россия, как же ты пространна и разная в своём краю… Люблю Отчизну я, но странно: и ненавижу, и люблю. Да, ты такая-растакая, и нет управы на тебя. Тебе любовью потакаю, хотя и ненавижу я твои бессмысленные смуты, но по следам твоим иду, приемля явно почему-то твою, но как свою, беду...

Проснись – и заново начни, и мир собою улыбни. Всё повторится, но иначе. Проснись – и заново начни. Здесь Солнце Правды светит вечно, здесь радость жизни бесконечна. Здесь люди – братья искони. Проснись! – и заново начни. Ты понимаешь – ты воскрес! Порукою – звезда и крест: Звезда Святого Рождества и Крест Бессмертья Торжества. И посмотри себя вокруг: здесь был погост – отныне луг. Кругом – цветы, одни цветы такой знакомой красоты. А где же я? Так это ж ты всё зришь с небесной высоты. Душа твоя не...

Слёзы землю удобряют – поднимается погост до потерянного Рая: нов Адам, и он – Христос! 7 июня 2025 г. Оскар Грачёв

Москва, люблю тебя как сон, молю тебя, не просыпайся и в памяти моей седой той золотою оставайся – когда была незолотой, но русской – с русскою душой! И воробьи взлетали стайкой, довольные голодной пайкой, – и слышалось со всех сторон: «Старьё берём! Старьё берём!» Ты не была «Первопрестольной», зато была ты хлебосольной, и все друг другу, кроме «Здрасте!» и «Чем помочь?», не говорили, пожалуй, больше ничего… И помогали – и любили помочь – и в этом находили...

1. Жили-были, жили-были и Страну свою убили. Бог нам землю дал взаймы – предали и Бога мы. Дескать, время было Смутное: вечер был, и было утро – день обычный, как и все, но в крови, а не в росе. Вот такие мы – особенные: сами мы себя угробили, дескать, Смутным время было – и похлёбкой нас убило. То ли сказка, то ли басня, как Ивана предал Вася, как подружка под врага – не хотела, но легла… 2. Нас, конечно, обманули – мы ж обманщиков надули! – и дождались втихаря, как над Родиной заря вновь взошла...

Пушкин доказал, что поэзия и свобода – одно. Он доказал это своей жизнью, своим творчеством, своей любовью и своей смертью – и продолжает доказывать это своим бессмертием. Слышим ли мы Пушкина? Нет! ибо свободу мним вне поэзии, а в самой поэзии ценим зависимость от власти или толпы, т.е. страсть. Пушкин – пророк, а не бунтарь. И потому он свободен в слове, как Давид-псалмопевец, как Исаия-пророк, как Иоанн-открове́нец. Чтобы стать русским национальным поэтом, Пушкину пришлось преодолеть в себе лицейского «француза», страстного африканца и шестисотлетнего Ноя обиженного дворянства...

Жизнь – эскизы вечной жизни. Так решил Художник мира. Жизнь – набросок. Жизнь эскизна. Ноты подбирает лира. И тогда из подсознанья, словно вечность из-под спуда, вновь творится мирозданье всеобъемлющего чуда. Только там все люди – братья и творение – едино, где всеобщее приятье не эскизно, а картинно...