Философ Николай Александрович Бердяев, несмотря на то, что был знаком с о. Павлом Флоренским и с о. Сергием Булгаковым, в корне не разделял ни их еретическую софиологию (ссылки на мой подробный разбор софиологии будут в конце), ни магизм о. Павла.
Вот что пишет он в одной из своих последних книг, можно сказать, в своей душевной автобиографии, "Самопознание":
Если от Мережковского меня отталкивала двойственность, переходящая в двусмысленность, отсутствие волевого выбора, злоупотребление литературными схемами, то от Флоренского отталкивал его магизм, первоощущение заколдованности мира, вызывающее не восстание, а пассивное мление, отсутствие темы о свободе, слабое чувство Христа, его стилизация и упадочность, которую он ввел в русскую религиозную философию.
И ещё о софиологии, из той же книги:
Одно течение вводило софийность в систему православной догматики. Другое течение было пленено софийностью алогической. Космическое прельщение, характерное для всей эпохи, было и там и здесь. За исключением С. Булгакова, для этих течений совсем не стоял в центре Христос и Евангелие. [...] Религиозное возрождение было христианообразным, обсуждались христианские темы и употреблялась христианская терминология. Но был сильный элемент языческого возрождения, дух эллинский был сильнее библейского мессианского духа.
А надо сказать, ересь софиологии (или, как ещё называют её, софианства), ставшая широко известной в России благодаря трудам философа Владимира Сергеевича Соловьёва, была в то время достаточно популярна в религиозно настроенных интеллигентских кругах!
Но, как видим, Бердяева она (как кажется) не "зацепила"... А ведь, чтобы пойти против толпы и не заразиться общепринятыми теориями, надо обладать не малой долей силы и мужества!
Казалось бы, философия самого Николая Бердяева должна уж быть действительно православна, без всяких языческих и еретических примесей. Но - увы! Этого НЕ произошло!
Отклонив одну ересь, Бердяев ушёл в другую ересь, близкую к учению философа Николая Фёдорова. В чём же состоит еретичность философии Бердяева? Разберём на примере цитат из всё той же книги "Самопознание".
В чём же ересь?
Хотя Бердяев и восстаёт против софиологии, однако он пишет:
Одно время я довольно много читал аскетических духовных книг типа «Добротолюбия». В них можно найти, конечно, некоторые элементарные и бесспорные истины. Но у меня всегда оставалось тяжелое чувство унижения человека, отрицания всякого творческого порыва и подъема. Более всего я все-таки любил «Подражание Христу». Это книга, возвышающаяся над конфессиями. В ней есть благородная печаль, горькое чувство человеческой жизни и судьбы. Я не говорю о книгах мистических. Германская мистика имела для меня особенное значение. После Пророков, книги Иова, Экклезиаста, Евангелий мои любимые духовные авторы германские мистики, более всего Я. Бёме (одного из основных зарубежных софиологов! - примечания М. Д.) и Ангелус Силезиус, отчасти Таулер. Но я, в сущности, всегда думал, что монашеская аскеза, особенно сирийского типа, есть искажение учения Христа, есть монофизитство, она находится в противоречии с откровением о Богочеловечности. С этим связан пережитый мной кризис, потрясение, которое я испытал в духовном опыте творчества. Более всего меня отталкивали книги епископа Феофана Затворника, самого популярного у нас духовного писателя. Все, что писал Феофан Затворник не об аскезе и внутренней жизни, а о практической морали и об отношении к общественной жизни, ужасно своей непросветленностью, своим мракобесием и рабством.
Как видим, книги авторов других христианских конфессий Бердяеву нравились больше святоотеческих книг. А православных подвижников он считает монофизитами - то есть, еретиками!
Бердяев прямо пишет:
Читал я также в это время святоотеческую литературу, но большой любовью к ней не проникся.
Однако, сам он ставит труды еретика наряду с трудами святых отцов:
Из учителей церкви любил я главным образом Оригена и особенно святого Григория Нисского; из аскетико-мистической литературы глубже других мне казался Исаак Сирианин.
Напомню, что Ориген, которого Бердяев называет "учителем церкви", и его учение, как и учение античного философа Платона, было осуждено на Пятом Вселенском Соборе! Бердяев об этом знает!
Но Бердяев и далее основывает на Оригене свои философские суждения, даже, пусть и слегка прикровенно, ставит его труды выше Священного Писания! Вот как он объясняет осуждение ереси Оригена:
При этом нужно сказать, что у меня никогда не было особенной любви к Апокалипсису и не было никакой склонности к его толкованию. В апокалиптической литературе, начиная с книги Эноха, меня очень отталкивала мстительная эсхатология, резкое разделение людей на добрых и злых и жестокая расправа над злыми и неверными. Этот элемент мстительной эсхатологии очень силен в книге Эноха, он есть и в христианском Апокалипсисе, он есть у блаженного Августина, у Кальвина и многих других. Элемент садизма занимает большое место в истории религии, он силен и в истории христианства. Его можно найти в псалмах, и он вошел в систему ортодоксального богословия. Только Ориген был вполне свободен от садического элемента, и за это он был осужден представителями ортодоксального садизма.
Богословие блаженного Августина - святого не только католической, но и Православной Церкви, и, по истине Великую, книгу Псалтирь философ Николай Бердяев считает проявлением религиозного садизма. Но проявлением религиозного садизма Бердяев считает даже Новозаветную книгу Откровение или Апокалипсис апостола Иоанна Богослова, и даже... некоторые цитаты из Евангелия!
Приведу слова Бердяева:
Утверждение человечности христианства вызывает настоящую ненависть у тех многочисленных христиан, которые считают жестокость основным признаком ортодоксальности. Я иду дальше, я склонен думать, что в языке самих Евангелий есть человеческая ограниченность, есть преломленность божественного света в человеческой тьме, в жестоковыйности человека. Жестокий эсхатологический элемент исходит и не от самого Иисуса Христа, он приписан Иисусу Христу теми, у кого он соответствует их природе. Судебная теория выкупа есть человеческое привнесение. Я исповедую религию духа и твердо на этом стою. В историческом откровении дух затемнен человеческой ограниченностью, и на откровение налагается печать социоморфизма. Христианство есть откровение иного, духовного мира, и оно несоединимо с законом этого мира. Поэтому эсхатологическое христианство революционно в отношении к христианству историческому, которое приспособилось к миру и часто рабствовало у мира. Христианство аскетическое было обратной стороной христианства, приспособленного к миру. Эсхатологизм, к которому я пришел, совсем особенный и требует больших разъяснений. Он мало общего имеет с монашески-аскетической эсхатологией и во многом ей противоположен. Монашеский аскетизм был соглашательством с миром и его эсхатологизм пассивно-послушный. Я же исповедую активно-творческий эсхатологизм, который призывает к преображению мира.
Что же это за "преображение мира", о котором не говорится ни в одной книге Священного Писания? Это "преображение мира" Бердяев основывает на философии Николая Фёдорова. Далее, в кратце, опишу её суть, но сначала - цитаты Бердяева:
Прогрессисты и культурники не любят эсхатологического сознания на том основании, что оно ведет к пассивности и к отрицанию великих исторических задач. Но это применимо лишь к тому эсхатологическому сознанию, которое нашло себе выражение или в аскетическом монашестве, или в «Повести об антихристе» Вл. Соловьева, и у К. Леонтьева. И нужно сказать, что апокалиптические настроения в большинстве случаев принимали форму упадочной пассивности и отрицания творческих задач. Мне совершенно чужда эта настроенность, которой поддался под конец жизни Вл. Соловьев, и я считал нужным с ней бороться. Люди очень легко объявляют наступление конца мира на том основании, что переживает агонию и кончается историческая эпоха, с которой они связаны своими чувствами, привязанностями и интересами. В основании такого рода идеологии лежит бессилие, подавленность и страх. Но от состояния подавленности и страха ничего положительного произойти не может. Мне близок не Вл. Соловьев и не К. Леонтьев, а Н. Федоров. Его сознание, связанное с активностью человека и с победой над смертью, мне представляется самым высоким в истории христианства. Философию Н. Федорова я считаю совершенно неудовлетворительной и несущей на себе печать натурализма. Но его моральное сознание необычайно высоко. Гениально у Н. Федорова то, что он, может быть, первый сделал опыт активного понимания Апокалипсиса и признал, что конец мира зависит и от активности человека. Апокалиптические пророчества условны, а не фатальны, и человечество, вступив на путь христианского «общего дела», может избежать разрушения мира, Страшного суда и вечного осуждения.
И ещё:
Н. Федоров проникнут пафосом всеобщего спасения и в этом стоит много выше мстительных христиан, видящих в этой мстительности свою ортодоксальность. Уже в своей книге «Смысл творчества», совсем по-иному, чем Н. Федоров, и независимо от него, я высказал мысли о творчески-активном понимании Апокалипсиса. Второе пришествие Христа в силе и славе зависит от творческого акта человека. Человек призван уготовить Второе пришествие, должен активно идти ему навстречу. Пассивное ожидание в ужасе и подавленности наступления страшного конца не может уготовлять Второго пришествия, – оно уготовляет лишь Страшный суд. Понимание Бога и Богочеловека-Христа как судьи и карателя есть лишь выражение человеческого состояния, человеческой тьмы и ограниченности, а не истины о Боге и Богочеловеке-Христе. Переход в подлинно творческое состояние освобождает от этого унижающего человека состояния. Нельзя понимать Апокалипсис как фатум. Конец истории, конец мира не фатален. Конец есть дело бого-человеческое, которое не может совершаться без человеческой свободы, есть «общее дело», к которому призван человек. Поэтому я защищаю творчески-активный эсхатологизм. Переход от исторического христианства, которое отходит в прошлое, к христианству эсхатологическому, которому только и принадлежит будущее, должен означать не возрастание пассивности, а возрастание активности, не возрастание страха, а возрастание дерзновения. Пассивные и подавленные апокалиптические настроения принадлежат старому историческому христианству, а не новому, эсхатологическому. Но в данный час истории христианство находится в антракте между двумя эпохами, и этим, вероятно, объясняется, что оно не играет той активной роли, какую должно было бы играть. Историческое христианство охладилось, стало невыносимо прозаично, приспособлено к обыденности, к мещанскому быту. И остается ждать, чтобы возгорелся огонь с неба. Но он возгорится не без нашего человеческого огня.
Теперь о том, что же это за "активное понимание Апокалипсиса" у Николая Фёдорова?
Философ Николай Фёдорович Фёдоров учил, что целью и человеческой жизни должно быть "воскрешение предков", как продолжение дела Христа в победе над смертью. Человечество, вместо того, чтобы заводить семьи, рождать и воспитывать детей (которые, как и все люди, всё-равно будут смертны) должно направить общие усилия, объединиться в деле воскрешения всех умерших при помощи развития науки и новых изобретений, тем самым одержав победу над смертью и уничтожив её как таковую. Так же человечество должно заняться освоением космоса, чтобы спасти Вселенную от экологической катастрофы. Земля должна стать для человека "общим домом", а воскрешение предков - "общим делом".
Но разделяемая Николаем Бердяевым основная идея Николая Фёдорова НИЧЕГО ОБЩЕГО не имеет с Православным учением и, несмотря на то, что Фёдоров считал себя православным христианином, подрывает его основы!
В "Символе веры" - кратком молитвенном исповедании истинной веры Православных христиан (у католиков он изменён), в 11-ом члене этой молитвы говорится:
11‑й. Чаю воскресения мертвых.
Философия же Фёдорова и Бердяева "чает" не "воскресения", а "воскрешения мертвых". Мёртвых, для этих философов, должен воскресить не Бог, а человечество, что прямо противоречит "Символу веры"!
Так же и отрицание Бердяевым Страшного Суда. В 7-ом члене "Символа веры" говорится:
7‑й. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца.
Да и вся 25-ая глава Евангелия от Матфея посвящена теме Страшного Суда! Но, к сожалению, как видим из вышеприведённых цитат, Николай Бердяев в Евангелие не сильно верит...
Он пишет:
Во многих местах Евангелия образ Христа и Его учение видны лишь через тусклое стекло.
Учение же о Страшном Суде он считает просто "педагогикой":
Но педагогика, годная для одной эпохи, может оказаться негодной и вредной для другой. Человечество вступило в возраст, когда в религии элемент устрашающий и грозящий жестокими карами оказывается лишь на руку воинствующему безбожию. Если идея ада раньше удерживала в церкви, то сейчас она лишь отталкивает от церкви, как идея садическая, и мешает вернуться в нее. Судебная религия больше не годна для человека, человек слишком истерзан миром. Судебность целиком переходит к царству кесаря, и кесарь отлично умеет устрашать ею людей. Для моего религиозного чувства и сознания неприемлемы и те элементы самого Евангелия, которые носят судебный, карательный характер и устрашают адом.
В связи с этим, у меня до сих пор остаётся вопрос: на чём Бердяев вообще основывает свою веру во Христа, если он сомневается в Евангельском учении?!
Вполне возможно, что на учении еретика Оригена, который тоже не верил в вечность адских мучений и учил о спасении всех людей в конце времён.
Несмотря на свою нелюбовь к книге Откровение апостола и евангелиста Иоанна Богослова, Бердяев всё же приводит в своей работе образы из этой книги, хотя и трактует их по-своему:
Зверь подымается из бездны. Это сильный апокалиптический образ. То будет последний образ государства, господства, власти человека над человеком, которая всегда обнаруживает власть зверя. Зверю, выходящему из бездны, можно лишь противопоставить образ Царства Божьего. Но Царство Божье придет и от человеческой свободы, от творческой активности человека. И образ зверя будет вновь ввергнут в бездну.
Но, как видно из приведённых цитат, он полностью отрицает и не принимает на свой счёт другие слова из Откровения:
И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей;
и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей. (Откр. 22: 18-19)
Но вся философия Бердяева и есть это "прибавление" и "отнимание": исправление Апокалипсиса и, в добавок, Евангелия.
А значит, считать философию Николая Бердяева православной - нельзя.
- Ссылки на мой разбор софиологии:
- Почему софиология о. Сергия Булгакова - ересь? Часть 1.
- Почему софиология о. Сергия Булгакова - ересь? Часть 2.
