В этом очерке я хотел бы представить неизвестный документальный шедевр времен гражданской войны. Отрывок из воспоминаний корниловского офицера Павла Константинова “Как меня расстреляли большевики” гуляет по интернету. Будучи лишь частично извлеченным из архивных недр ГА РФ (ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 106), этот отрывок не даст полного представления о конкретном контексте событий, а также не позволяет оценить в должной мере литературный талант пережившего круг ада Константинова. А его живой опыт вполне можно сравнить с хрестоматийным рассказом Л. Андреева “Рассказ о семи пове..ных” (1908г.) После восстановления текста по рукописи белого офицера публикую её. Время действия лето 1918г., рассказчик из 1-ого Офицерского полка.
Под Екатеринодаром снова гремели пушки. 4 месяца прошло с тех пор, как в ожесточенном 5 дневном бою на подступах к этому городу Добровольческая армия оставила 3 четверти боевого состава и труп своего вождя и героя ген. Корнилова. После того, рискуя каждую минуту погибнуть, полууничтоженная армия долго скиталась по краю, спасаясь от преследований, окружавших ее врагов. За нею волочился всюду страшный кровавый хвост ее - обоз с ранеными, тянущийся на несколько верст. Раненых нельзя было оставить. Война была одинакова жестока с обеих сторон. Добровольцы сами слишком беспощадно расстреливали пленных и добивали раненых, чтобы надеяться на пощаду.
И всё-таки положение было настолько тяжело, настолько связывал и обессиливал и без того обескровленную армию этот страшный обоз, что несколько сотен тяжело раненых было брошено в разных местах. Большинство из них погибло и лишь немногие уцелели. Только подобными страшными жертвами и неимоверными усилиями вырвалась армия из сдавшего ее кольца врагов и ушла на Дон, где в течении нескольких месяцев отдыхала и пополнялась в сочувствующих ей станицах. А отдохнувши, снова двинулась на Екатеринодар. На этот раз ей сочувствовало население, население, настроение которого после непосредственного знакомства с большевиками резко изменилось в пользу добровольцев. После целого ряда побед Добровольческая армия подступила к Екатеринодаре. И под Екатеринодаром снова загремели пушки.
В городе не было ни одного равнодушного человека. Гражданская война слишком близко и жизненно всех касалась. Большевики и те, кто с ними связал судьбу растерянно метались. За Кубань, куда они решили отступать, тянулись бесконечные обозы, в которых все перемешалось, пушки, возы с перинами, ребятами и самоварами, походные кухни и шикарные автомобили, зарядные ящики и тюки с товарами. Всюду был беспорядок и безнадежность и только полная уверенность в беспощадности добровольцев двигали эту массу. И те, кто сочувствовали белым злорадно следили за этой агонией разрастающейся паники и затаив дыхания ждали своего часа. А пушки гремели все ближе и ближе, вселяя в душу одних безумный ужас, а в душу других отчаянную надежду. Но едва ли кто-нибудь так остро переживал и чувствовал этот постоянно приближающийся и усиливающийся гул пушек, как мы. Нас было 6 белых офицеров, заключённых на Екатеринодарской гауптвахте и числящихся под следствием Че-ка.
При отступлении Добр.армии нас бросили в одной из станиц тяжело ранеными, и мы попали в руки большевиков. Мы были счастливее других: нас не только не убили, но даже вылечили. И только когда мы встали на ноги, нас отправили в Екатеринодар и передали Че-ка. В атмосфере взаимной беспощадности наше положение было безнадежным. Мы участвовали в вооруженной борьбе, а за это и у белых, и у красных была одна кара - смерть. И только потому что среди комиссаров, стоящих у власти в Екатеринодаре, были члены тайной белой организации " Круг спасения Кубани", которые прилагали все усилия, чтобы спасти нас, с нами медлили и держали на гауптвахте.
Обычно на гауптвахте содержалось до 150 чел. Заключённых всех разрядов сажали без разбора вместе. Тут были и провинившиеся коммунисты и комиссары, и пойманные дезертиры и уголовные преступники (воры и убийцы) политические преступники контрреволюционеры. Но когда добровольцы подступили к городу, то всех, кроме контр-революционеров выпустили, и нас оставили 17 человек, причем 6, как я уже сказал, были Корниловскими офицерами, а остальные взятые в городе заложники и " неблагонадежных" люди.
Гауптвахта помещалась на пути к мосту через Кубань, а за мостом была временная безопасность от страшных добровольцев. Не так то легко было переправиться через широкую и быструю реку, когда переправы защищаются. И мимо гауптвахты текла вся отступающая армия со всеми ее обозами, пушками, ранеными и штыками. В окно видны были двигающиеся в несколько рядов бесконечные повозки. Они беспрерывно шли несколько дней подряд, то застревая и останавливаясь то снова начиная двигаться. К нам в тюрьму глухо доносились вести о том, что сданы последние позиции около города. Среди повозок обоза показались конные и пешие солдаты. В одиночку и группами, оставивши разбитые части и фронт уходили они к мосту за Кубань. С отчаянной надеждой прислушивались мы к совсем близкому грохоту пушек. Все острее и напряжённые становились наши переживания. Мы знали, что стоит кому-нибудь из бегущих солдат вспомнить о нас и крикнуть "Бей", как мы были бы моментально перебиты. Караул не защитил бы нас, он состоял из мобилизованных казаков. Они не сочувствовали большевикам, но боялись их, кроме того действовала прирожденная казачья дисциплинированность и привычка исполнять приказания. Сколько мы ни просили их помочь нам бежать, они, сочувствуя нам, все же до конца оставались на постах и охраняли нас.
О нас как будто забыли. Уже вечерело, уходили последние части. А мы все метались по пустым камерам гауптвахты, томясь неизвестностью. Но вот и она вспомнили. На гауптвахту влетел матрос. Караул беспрекословно подчинился ему и открыл двери. Он размахивал револьвером, громко кричал и распоряжался. - Выходи, арестованные! А затем крикнул в толпу бегущих мимо гауптвахты солдат. - Эй, пехота, сюда. И моментально около собралась толпа солдат в 40-50 человек. Мы вышли на площадку. С бранью и криками нас окружили и повели туда куда шли все -к мосту за Кубань.
Из 17 человек заключённых с гауптвахты вышло 15. Два моих товарища офицера, когда ворвался матрос, спрятались под нарами в общей камере и не вышли. Матрос все время торопил - Скорее! Скорее! Общей поверки не было. Матрос вызвал по бумажке, которая была у него в руках только 3 фамилии Мирошникова, мою и юнкера Кисельмана. Кисельмана большевики почему-то считали все время командиром Корниловского полка. У бедного юнкера был очень солидный вид и большие усы. Об оставшихся вспомнили только за Кубанью, когда возврата в город уже не было. Они спаслись, просидевши ночь под нарами и утром, когда на гауптвахту пришли добровольцы, были уже у своих. Нас вели, окруживши тесным кольцом, со штыками на перевес. Настроение нашей стражи было самое кровожадное. Не менее злобно злобно относились и встречающиеся на пути.
- Порубить их! - В воду! (В расход). Мы шли молча. Я направлял очень много внимания и воли, чтоб наружу не выказывать того ужаса, который постепенно охватывал душу. Думаю, что то же испытывали и другие. В группе заложников, менее выдержанной и более слабой, раздавались мольбы и стоны.- Товарищи, куда вы нас ведёте, помилуйте! Эти вопли вызывали насмешки солдат. А нам от них становилось ещё тяжелее. Так что мы их останавливали - Молчите вы без вас тошно. Все равно этим вы ничем не поможете. "
Мысль лихорадочно работала, безрезультатно ища способов к спасению. Обострялось внимание и в то же время волей овладевало тупое равнодушие и безразличие. Я никогда не забуду, что был прекрасный летний вечер. Когда нас вели через мост, то вечерняя заря отражалась в зеркальной воде. И я любовался. За Кубанью шли недолго. От реки шагов за сто нас отвели в сторону от дороги, остановили и приказали всем выстроиться в одну линию. Матрос достал бумажку и стал по ней вызывать фамилии. Бумажку эту я хорошо помню. Маленькая канцелярская бумажка с текстом, написанным на пишущей машинке, с печатью и подписями. В этой бумажке заключалась наша судьба. Это был приговор. Матрос вызывал нас, корниловцев. Вызванных отводили в сторону и ставили отдельно. К ним отошла часть караула. Вызвали меня и остальных 3 имеющихся на лицо корниловцев. Наконец, дошла очередь до тех, которые остались, спрятавшись под нарами. Убедившись, что их нет, матрос начал ругаться и требовать у нас ответа, куда они девались..
После разделения арестованных, та часть, в которой находились заложники, в сопровождении караула пошла к разъезду Энем, который находился в 9 верстах от города. Там назначался сборный пункт отступающей армии. Матрос и с ним человек 12, остались с нами. Мы, четверо, стояли на лужайке около дороги в центре группы. Вокруг нас располагалась стража. По шоссе непрерывной сплошной массой двигались обозы. И среди них затерялись, удаляясь заложники и их конвой. Дальнейшая судьба заложников такова. На разъезде Энем, как я точно узнал, их в суматохе освободил один комиссар, думавший этим обеспечить себе возвращение к белым. И после долгих скитаний и приключений они спаслись.
Военная История - подборка гражданская война в блоге Друг Истории
Матрос коротко приказал нам: -" Раздевайтесь". Но в это время находившийся с ним адъютант какого то красного командира, начал ему что то тихо говорить. Адъютант был совсем молоденький мальчик. Он, по-видимому, находился при всей этой истории по обязанности, исполняя чье-то приказание. И ему все время было очень не по себе. Из отрывочных слов, которые я услышал "обозы,", ”выстрелы, "паника" было понятно, что разговор шел о том, что неудобно нас расстреливать около самой дороги, потому что это вызовет панику в обозах.......
Продолжение рассказа Константинова см. у коллеги. Окончание рассказа Константинова следует здесь
Признателен за лайки и подписку, а также донаты на развитие канала) Душин Олег ©, Друг Истории №193, следите за анонсами публикаций - и на Tелеграмм канал Друг Истории
