Сколько людей пережило ужасы гражданского противостояния и сколько - не пережило. Удивительный по трагичности рассказ корниловца Павла Константинова “Как меня расстреляли большевики” (см. его начало здесь) перекликается с рассказом прапорщика Корниловского полка Влад.Мих.Иванова (1899-1975) – “Где вы, пережившие? (29 марта – 3 августа 1918 года)”. Также как и Константинова, тяжело раненого Иванова белые были вынуждены оставить на милость красных во время отступления после неудачного штурма Екатеринодара. Большинство беспомощных страдальцев погибло от рук большевиков вопреки обычаям войны. Путем сопоставления рассказов уцелевших можно понять детали этой трагедии. Для начала приведем свидетельство сослуживца Константинова по Офицерскому полку Бор.Як.Ильвова (обнаружено мной в ГА РФ).
“Должен я здесь остановиться и рассказать о самой тяжелой странице из всего нашего похода; эта страница нашей жизни никогда не будет забыта участниками нашего похода, т.к. и теперь, спустя 1 ½ года, кровь леденеет в жилах при воспоминаниях о ней. Дело очень просто и заключается оно в том, что не имея возможности вывести всех раненых, часть из них была оставлена, в I-й раз - в станице Елизаветинской, а затем в станице Дядковской. Правда, при раненых остались доктора и сестры милосердия, правда, им были оставлены крупные деньги, правда, они были поручены обещавшим защитить их пленным комиссарам, выпущенным для этого на свободу, но и то правда, что все эти предосторожности, не спасли огромного большинства раненых от мучения и смерти.
Несчастных осужденных на оставление обманывали, уверяя, что их ещё возьмут с собой и многие, по рассказам, убедившись в том, что их бросили, покончили жизнь самоубийством. Рассказывая всё это, я никого не хочу винить, ведь положение армии, действительно было ужасно, огромный обоз связывал её; но так или иначе, то, что я рассказал было и забыть этот черный ужас мы не можем – не смеем.”
Что произошло на другое утро после прихода красных в станицу Елизаветинскую т.е. 2/15 апреля 1918г., рассказывает В.М.Иванов: “Вдруг открываются двери и вбегают ловкие матросы карательного отряда с карабинами в руках и начинают стрелять в лежащих людей. Штукатурка покрылась кровью, и комната наполнилась пылью. Мне стало холодно. Кого-то рубили шашкой – нечеловеческий крик. Вот приближаются к нам.. Влетает молодой матрос, что-то кричит – стрельба прекращается.. ”Сколько осталось?” Только мы трое. ”Перенести.” Нас несут по коридору и приносят в совершенно пустую комнату, приносят и из других комнат. Молодой матрос пересчитывает! 32. “Этих четырех с края застрелить!” Выбегает матрос и 4 раза стреляет. Эти 4 трупа выбрасываются через окно… Мы 28 останемся одни из 252. Тишина и молчание.. Кладут нас на подводы по 2 человека и везут в Екатеринодар то же дорогой, которой мы наступали. По обеим сторонам масса трупов.”
По словам Иванова, из 28 человек, которых оставили в живых красные в начале апреля, выжило 19 человек, которых освободили и скрыли в Екатеринодаре белые подпольщики по подложному ордеру. А 9 человек, по сведениям Иванова, умерло в плену. Мы можем предполагать, что в число этих 9 учтены трое расстрелянных в августе офицеров вместе с 4-м - чудом уцелевшим Константиновым.
Но 101 раненый уцелел в станице Дядьковской, только 2 их было убито большевиками, 16 умерло. По воспоминаниям мичмана В.С.Эльмановича (? -1967), их, 12 тяжелораненых белых, было оставлено в станице Дядьковской. Перед уходом свои им дали большие дозы морфия, в результате чего 9 больше не проснулись. Так было сделано, чтобы несчастных не замучили красные. Б.Ильвов же (см. выше цитату) считал, что эти раненые сами покончили с собой. Была ли это эвтаназия? Из оставшихся - двоих вывезла прочь 9/22 апреля местная казачка-учительница. Это настолько тяжелый эпизод, что второй раненый - капитан Д.Марченко (1895-1968) пропустил его в своих воспоминаниях. Третьего раненого - прапорщика Чирикова - по его словам, красные пощадили, поскольку раненые были оставлены на попечение пощажённых Деникиным комиссаров в обмен на жизнь раненых. Из рассказа комиссара-заложника А. Лиманского следует, что их, 3 большевиков, и 250 тыс. рублей оставили красным как раз в Дядьковской. В Дядьковской было хотели оставить около 200 раненых белых, но благодаря их мольбам оставили 119. В обеспечении от эксцессов белые взяли с собой около 100 заложников. Слух о жестокой расправе в Елизаветинской ещё не дошел тогда до белых в Дядьковской.
А. Лиманский об уходе белых из Дядьковской:" Стоны, плач, истерика, крики, ругань. - Подлецы, мать вашу так! Бросаете нас теперь! Мы вам не нужны были, а теперь.. - Сволочи, так вашу так! Раненые вылезают из повозки, падают, ползут, рычат. Сжимая кулаки грозят уходящим. Некоторые кричат "караул". Раздаются одиночные выстрелы - раненые кончали с собой.. "
А вот рассказ о подпоручике Крома особой комиссии белых: Рядом с ним “лежал полковник Ланковский. Расстреляв его, один из большевиков прицелился в Крома, но в это время в училище вбежал какой-то матрос и сказал, что нескольких приказано оставить на развод, чтобы рассказать потомству, как большевики поступают с теми, кто идет против народа. Вследствие этого подпоручик Кром, один донской казак и еще несколько человек (в женском училище Елизаветинской – О.Д.) были оставлены в живых.”
Что писал генерал А.И.Деникин по этому поводу. “На походе я узнал, что из станицы Елисаветинской не удалось вывезти всех раненых. Начальник обоза доложил, что окрестности были уже заняты противником, перевязочных средств одной Елисаветинской не хватало, и пришлось оставить в ней 64 тяжело раненных из числа безнадежных и тех, которые, безусловно, не в состоянии были бы вынести предстоящие форсированные марши. С ранеными оставлены врач, сестра и денежные средства....Из 64 оставленных только 14 спаслись, остальных большевики зверски убили.” Что следует из этого текста? В Елизаветинской было оставлено 64 безнадежных раненых и предполагалось оставить 188 раненых в Дядьковской? И Иванов не знал о судьбе оставленных в Дядьковской и зачислил их в погибшие? Или Деникин приводит неверные сведения относительно числа оставленных в Елизаветинской? Из числа оставленных уцелело, по словам Иванова, 19. Включены ли в эту цифру 19 - 2 уцелевших офицера, спрятавшихся от расстрельной команды на гауптвахте и выживший после расстрела Константинов? Судя по всему, красные устроили массовую расправу в Елизаветинской из жгучей ненависти, мести и для того, чтобы не возиться с ранеными пленными. Так, я читал в донесении красного командира Жлобы сообщение о том, что в бою у Новодмитриевской 15-16/28-29 марта 1918г. белые добили всех раненых красных, - "всех, кто не успел убежать".
Мы возвращаемся к окончанию рассказа Павла Константинова – к моменту после ухода расстрельной команды.
П. Константинов: "Я бросил последний взгляд кругом. Двое убитых с разбитыми головами лежали около. Третий юнкер Кисельман, о котором я уже говорил, успел отбежать несколько шагов и лежал там, где его настигли пули. Много времени спустя уже когда я оправился от ран, я узнал, что потом на это же место было приведено и расстреляно ещё двое, потому что на другой день занявшие эту местность добровольцы нашли и похоронили 5 трупов, а нас было четверо и из 4-х я не в счёт.
Оставивши место казни, я пошел по дорожке в противоположную сторону того, откуда мы пришли. Меня всё более охватывал ужас. Я не знал совершенно местности, кругом были враги, а я всё больше и больше слабел от потери крови. За рекой пылало зарево. Горел город. Трещала ружейная перестрелка, четко стучали пулеметы бог весть куда и по кому стрелявшие ночью. Раздавались страшные взрывы. Это большевики взрывали железнодорожный мост через Кубань и этими разрывали связь между берегами.
Долго я бродил. Один раз чуть не наткнулся на большевистский караул, выставленный в поле для охранения. Я шел прямо на него по дорожке, но вовремя услышал громкую беспечную брань часовых и скорей повернул в сторону. Бродя по полю, я подвергался опасности встретиться с кем- нибудь и снова попасть в руки большевиков. Боясь этого, я несколько раз залазил в камыши болотистых рукавов Кубани. Но боязнь потерять в болоте сознание и свалиться в тину, а также и холод гнали меня наверх. В воде и камышах было безусловно безопаснее, но ещё страшнее.
Наконец, я решил зайти в одну из хат, редко разбросанных по полю. Это были хаты огородников крестьян. На Кубани часть населения казаки. Это основное население области. Казачество - это своеобразное исторически сложившееся войско. В случае войны они должны выходить поголовно, за это они пользовались особыми льготами от податей...землями. Крестьяне приходили на Кубань после и селились среди казаков, арендуя у них землю. Они всегда завидовали казакам. И между казаками и крестьянами была всегда вражда. Когда началась гражданская война, то казаки пошли за белыми, а крестьяне за красными. Поэтому у меня были основания бояться крестьян. Тем более, что я знал случаи, когда они выдавали тех, кто хотел у них скрыться.
Но выхода не было. Я решился, постучал и мне отворили старики-хозяева. Сначала я им сказал, что я раненый большевик, только сейчас бежавший из города от белых. Но когда они хотели позвать кого-нибудь из идущих мимо большевистских обозов, мне на помощь, то я сказал им правду. - "Хотите выдайте, хотите помогите. Мне все равно. Я больше не могу ".
Старики успокоили меня. Причем старушка пыталась меня поить теплым молоком, но оно не шло в раненое горло. Тогда они хотели уложить меня на кровать. Кровать была широкая деревенская супружеская и я предпочел вместо того, чтобы ложиться на кровать, забраться под кровать. Мне сделали подстилку из камыша, как я сам просил, потому что не хотел ничего пачкать кровью, которая не переставая лилась из ран и на этой подстилке Я пролежал до утра. Я забылся. Потерял ли я сознание или просто заснул.
Очнулся я, когда в окна сквозил яркий день. Старик тихонько тянул меня за рубашку и звал. - Ваше благородие, Ваше благородие. В этом старорежимном уже больше года неслышанном титуле, говорил о чем-то новом и во всем обращении чувствовалось что то новое. Старик сообщил мне, что большевики отступили на 9 верст к Энему, что в городе "кадеты", так на Кубани звали обычно белых. Я стал просить его проводить меня в город или по крайней мере до лодок, на которых перевозили из города. Но он боялся выходить из дому и только рассказал мне дорогу к перевозам. Без особых приключений я добрался до реки. На лодке перевезли меня в город. В городе я нашел офицерский полк, в котором служил, встретил старых товарищей. Являлся командиру полка, пытался рапортовать ему о том, что поручик Константинов из плена прибыл и после этого не выдержал и разрыдался. Меня отвезли в госпиталь. Весь день я плакал и смеялся. Слишком разительны были перемены от страха смерти и атмосферы ненависти к сознанию полной безопасности и избавления и той атмосферы любовной, в которую я попал. К вечеру температура поднялась до 41. Я потерял на несколько дней сознание. Началась нервная горячка.”
В списке беженцев и чинов Русской армии. "Главное справочное бюро в Константинополе 1920-1922 годы" я обнаружил поручика 1 Марковского полка Павла Константинова.
Признателен за лайки и подписку) Душин Олег (с), Друг Истории №199, следите за анонсами публикаций - и на Tелеграмм канал Друг Истории
Начало рассказа П.Константинова см. здесь
Военная История - подборка гражданская война в блоге Друг Истории