В госпитале
Первые дни в госпитале я провел в ступоре. Меня поместили в небольшую угловую палату, в которой было всего три койки. Какой-то солдатик, который там находился, буквально на следующий день выписался, и я оказался в палате в совершенном одиночестве, чему был очень рад. Ничто не мешало мне «отходить», «откисать», «размораживаться» - и - да, первые дни – это некое полуживотное состояние, когда я только спал, ел, отлеживался и почти ни о чем не думал, стараясь не бередить «старые раны». Сознание как бы помогало мне своей отключкой от всех «засад», которые и привели меня в эту спасительную палату.
Впрочем, через несколько дней я уже разведал госпитальную библиотеку, в которую я тут же и погрузился, что называется, с головой – со всеми «вытекающими»… Я снова стал задумываться о своем «житье-бытье», стараясь соотнести его с читаемым.
В первой же книжечке по самовоспитанию мне резко бросился в глаза одна мысль, приписываемая Гете:
«Как можно познать себя? Только путем действия, но никогда путем созерцания. Попытайся выполнить свой долг, и ты узнаешь, что в тебе есть».
Это точно! Это вполне видно и по моей жизни и по моей работе в армии. Как только я попытался выполнить свой долг – так и узнал, кто я есть… Никчемное чмо… Я оказался совершенно неприспособленным ни к какой жизни в коллективе и ни к какой общественной работе в нем. Увы!.. Но ведь были же люди, которые смогли преодолеть все трудности! Были. Кто – да, прежде всего, классики коммунизма – Маркс, Энгельс, Ленин… Они-то все преодолели, справились со всеми трудностями.
И я тут же погрузился в изучение их биографий, благо, что госпитальная библиотека изобиловала книгами на эту тему.
И прежде всего – Ленин. Он словно бы стал моей «путеводной звездой». Именно от него стал я получать первые импульсы к, как я это назвал, - «регенерации», восстановлению почти разрушенного в себе душевного состояния. Высказываниями Ленина я не просто зачитывался, а даже выписывал к себе в записную книжку, да еще непременно и красной ручкой. Вот, как, к примеру, это:
«В новом, необыкновенно трудном деле надо уметь начинать с начала несколько раз: начали, уперлись в тупик – начинай снова, и – так десять раз переделывай, но добейся своего».
Да-да, рано мне раскисать и складывать лапки… Попробовал – обломался и раскис… Нет. Нужно так, как Ленин. Непременно начинать снова, и начинать много раз. Иначе мне действительно – грош цена…
Но такие минуты «вдохновения» первое время часто сменялись периодами депрессии и упадка. Тогда находили горькие минуты страха и уныния. На внутреннем плане выплывала лукавая улыбающаяся харя Мезнамова, с тонкими, почти синими, трупными губами. И никуда от нее нельзя было деться. Ведь снова же будет приставать и гнобить. И что с ним делать? Лезть в бутылку – бросаться на него с кулаками?.. Броситься-то можно, но это действительно будет, как броситься под танк или на ДЗОТ. Сделать это можно будет только один раз… И по сути ведь это будет поражение. Он раздавит и сломает меня окончательно. Тупик?.. Да – тупик… Мысли снова вновь и вновь возвращались к этому тупику.
Ясно, что это настоящая душевно-психологическая травма. У меня, кстати, и на гражданке уже были подобные навязчивые фобии, связанные с людьми, как-то унизившимися меня и с которыми складывались потом напряженные отношения. И вот в армию я тоже притащил это «гнилой» гражданский опыт.
Приходила в душу еще одно - острое ощущение своего беспросветного одиночества. Я одинок. Удивительно одинок. Беспросветно. Даже как-то мистически. Ощущение, что или я попал на другую планету, и вокруг меня одни «инопланетяне» или, наоборот, среди землян я оказался «чужим» - настоящим «инопланетянином». Ведь ни на кого невозможно опереться. Все или злобно противятся и стоят козни или просто наблюдают издалека, даже без следа какого-либо сочувствия. И это в то время, когда стараешься, вроде, для них самих… Удивительно! Просто поразительно!.. Даже в тех людях, в которых я иногда ловил нотки сочувствия (Ваня Ваняков, Гия Поргуашвили, Веремеев Андрей…) и то – в глубине души всегда чувствовался от них холод непонимания. А уж стоило мне что-то сделать на их глазах, то там, где нужна была поддержка – заступиться за молодого, встать против наглости дедов – они всегда в стороне, даже глаза отводят в сторонку, чтобы и ими не оказать мне помощи…
Может, отказаться от всякого комсоргства и быть, как все? Просто слиться со всеми, тянуть солдатскую лямку и жить без каких-то «общественных интересов»?.. Но только подумал об этом с сочувствием, как натыкаюсь на очередной пассаж из биографии Ленина:
«В.И. Ленин с ранних лет ненавидел мещанство, сплетни, пошлое времяпровождение, семейную жизнь вне «общественных интересов»… Он презирал жизнь, пропитанную неискренностью, приспособленчеством».
И – да! В моей душе тут же поднимается сочувственная «буря». Я тоже ненавижу и презираю такую жизнь и – более того! – не могу ею жить. Это не жизнь человека, это – жизнь животного…
И все-таки время постепенно делало свое дело. Я постепенно стал успокаиваться и собирать свое «разобранное» состояние. Тот жуткий «армейский водоворот», который, казалось, поглотил меня с головой и опустил на самое дно, стал словно разжимать свои стальные кольца – прежде всего в моей душе. Много помогало и чтение, и размышление над прочитанным. Я стал способен к анализу своих конкретных ошибок.
Главное, что мне представлялось необходимым к решению – это преодоление этого жизненного противоречия, в котором я оказался. Быть солдатом и одновременно комсоргом-организатором. Быть одним из всех и в то же время показывать пример и вести за собой… Как это сделать? Ведь любая моя попытка «повести за собой», «подать пример» - тут же вызывает либо холод отчуждения, либо насмешку? Марксу, Ленину, многим другим коммунистам это удавалось, а мне – нет. Я не хочу и не могу быть формалистом, просто числиться кем-то и вести работу только на бумажках… Нет – не могу. Лучше уж просто быть солдатом – и все. Но просто солдатом мне уже никто не даст быть… Увы! Так что же?.. Тогда надо учиться быть организатором. Но как?
А тут, дней через десять где-то после начала моей госпитальной эпопеи приходит наш прапор – меня проведать. Он приносит мне мои солдатские семь рублей довольствия, потом, сидя на койке, сначала с каким-то оживлением произносит:
- Уже готов приказ о назначении тебя командиром отделения. Мне комбат сказал… Как только выйдешь из госпиталя – так и станешь…
Но ту же, как будто новая мысль осенила его, и он добавил со вздохом:
- Да, трудно тебе будет. Э-хх!.. Ты должен переломиться…
Он ушел, а у меня в душе вновь поднялась буря. Да – мало мне старых проблем!.. Это только представить, с каким презрением будут на меня смотреть все старики и деды. Какие палки будут вставлять в колеса!.. Да и свои одногодки, ведь все будут кочевряжиться, чтобы только не подчиняться «этому чму»!.. «Переломиться?» Интересно, что он имел в виду? Я и так едва не переломился… Переломиться, став командиром отделения? Это сломаться на этом - сломать себе шею!?.. Уф!..
И снова словно на помощь приходит Ленин. Читаю очередную книгу о нем и натыкаюсь на следующее:
«В.И. Ленин рано познал, что только человек, способный совершенно не интересоваться личными делами, способный отдаться безраздельно, всецело, до полного самозабвения революционной службе, службе для других, только человек, для которого не существует вопроса о том, что с ним будет, какое место, какое положение, какую роль он будет занимать – только такой человек способен на самую искреннюю, преданную, самую героическую службе человечеству».
Вот он – ключ! Забыть о себе!.. Да – полностью забыть о себе, о своих личных интересах и отдаться полностью людям! В любом качестве: солдатом – солдатом, комсоргом – комсоргом, командиром – командиром!.. Все!.. И ни о чем больше не думать. Просто служить и забыть о себе! Раствориться в этой службе другим и ни что больше не обращать внимание…
Интересно, что дальше уже и сама жизнь стала меня подталкивать в этом направлении. При очередном собрании больных начальник госпиталя сказал, что они, дескать, сами не любят солдат, которые «задерживаются у них слишком долго». Эти слова словно подхлестнули меня и я начал действовать. Ведь я уже и так «подзадержался» - уже две недели в госпитале. Раны мои и болячки уже зажили – вперед.
Только подумал об этом, как услышал от медсестер, что, мол, меня скоро выписывают. И тут же решил действовать на опережение. Пошел сам к доктору и сказал: так мол и так, хочу выписаться, ибо уже выздоровел. Доктор словно ждал: хорошо, мол, сегодня и выпишем…
Но на этом вся моя бравада тут же и закончилась. Все – сегодня уже вернуться в часть?.. Опять ко всем этим обрыдлым рожам!?.. И добровольно расстаться с тихой, спокойной госпитальной жизнью!?.. И все сразу опустилось и расползлось…
И тут же душа стала цепляться за формальные предлоги остаться еще хоть на чуть-чуть. Сегодня же пятница – я бы как раз мог побыть еще субботу-воскресенье, дочитать все начатые книги, да и санчилы сегодня уже может не быть в части, а к нему надо обязательно занести справки из госпиталя…
И я – опять к доктору: так, мол, и так. Можно до понедельника?.. Тут с грустной понимающей улыбкой покачал головой: уже выписал меня. Но добавил, как бы для подслащения пилюли: мол, когда приболею, или просто захочу отдохнуть – приходи, положим…
Но я уже внутренне скрежетал зубами на свою слабость. И пока готовились мои документы, успел набросать для себя следующую «программу»:
План-программа на будущую службу:
1. Продолжать общественную работу. Снова и снова браться за нее.
2. Выполнять обязанности командира отделения.
3. Не допускать чмовости во внешнем виде и облике.
4. Упорядочить питание.
5. Заниматься физическими упражнениями, не допускать одряхления.
6. Продолжить занятия английским языком.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь