Если на Акулину снизошло спокойствие, то для Ланы наступили самые тяжелые дни. Сны стали потихоньку отпускать в реальность и, прибавляясь с каждым днем, часы бодрствования оказались до того невыносимы, что Лана несколько раз порывалась вымолить у медсестер снотворное.
Оплакивая не родившегося сына, она кляла себя за то, что выгнала Артема. Ведь если бы любимый находился рядом, то возможно и не случилось бы беды. Но вспоминая про Саягуль, тут же понимала; нет, не дала бы соперница житья. Вот так и мотало ее между ненавистью то к себе, то к разлучнице.
Только сны и дарили временное забвение, но вскоре они поменялись; перестала являться волшебная гора и поляна, затянуло их промозглым туманом, не пройти. Страшась холода, шедшего от мглы, Лана просыпалась, и каждый раз видела на собой склонившийся темный силуэт.
Огромных трудов стоило не заорать в этот миг, и еле сдерживаясь, она притворялась спящей, а сама сквозь ресницы следила за силуэтом и все силилась разглядеть, а человек ли вообще этот непонятный пришелец… Нет, скорее внеземное чудовище, запланетная сущность, которая явилась сюда за каким-то неотложным делом. Какое у нее может быть дело к ней, к Лане? Вот уж точно, ничего доброго не жди.
Ох, как пристально вглядывалась в нее сущность и, медленно покачиваясь, разливала вокруг мертвенную жуть, которая сковывала тело и уже, если бы Лана пожелала заорать во все горло, вряд ли бы получилось. Нагибаясь все ниже и ниже, будто пытаясь что-то разглядеть, пришелец вдруг исчезал и в момент его исчезновения в сердце втыкались холодные иголки, а может и в душу, ведь она где-то там рядом.
Потом холодное покалывание исчезало, но легче от этого не становилось; на смену приходила лютая ненависть к Саягуль и Артему. Вот стояли бы сейчас рядом, убила бы, не задумываясь.
Когда ненависть принялась перекидываться на остальных людей, тогда-то Лана и заподозрила неладное. Не ее это мысли, не ее…
Как можно исходить злобой на соседку по палате Кристину за то, что она ждет ребенка и за то, что муж к ней по три раза на дню забегает? Как возможно приходить в ярость на милую медсестру, у которой через неделю свадьба и она то и дело радостно щебечет об этом?
И когда ожесточение коснулось единственной родной души тетки Акулины, то тут уж Лана подумала о собственной смерти. Лучше уж сгинуть, чем влачить существование в такой лютой нечеловеческой злобе на всех и вся. Стоило ей принять это решение, как где-то там, в припрятанном от запланетной твари уголке сознания, вспыхнул ласковый лучик света и, поддерживая измученную хозяйку, светил и светил ей этим маячком, призывая что-то вспомнить и куда-то вернуться.
Кто и когда успел запрятать память о волшебной горе и поляне, непонятно, но это очень помогло Лане; удавалось хоть на время, но скрываться от той пакости, что, скорее всего, каждую ночь запрыгивала в нее и потихоньку меняла сознание. Сны же стали совсем другими, как бы и не сны вовсе, а другая реальность, в которую Лане каким-то немыслимым образом счастливилось перескакивать, и если раньше она видела домик и полянку издалека, то со временем подходила все ближе и ближе. Мысли же, что сновидения не совсем обычны, посетили ее после того, как удалось вынести оттуда одну весьма занятную вещицу.
В ту ночь Лана оказалась на знакомой полянке, но сегодня мрачны были и трава и цветы, да и сама гора занавесилась непроглядной дымкой тумана. Но все равно, милая сердцу поляна и в таком угрюмом виде оказалась родна и узнаваема. Особенно порадовало, что наконец-то удалось подойти к порогу домика. Этот дом во всех снах так и манил взор и звал подойти, а получилось только сейчас.
Потоптавшись в нерешительности, Лана все же осмелилась толкнуть массивную деревянную дверь и шагнуть внутрь. Глубина дома тут же затянула ее, и она даже растерялась и успела испугаться бесчисленных коридоров и комнат. Как такое возможно? С виду маленький домишко, да как он может вмещать в себя такое пространство? И тут в уме мелькнуло; нечто подобное уже встречалось где-то…
Нет, не в жизни, а в книгах, которые Лана читала взахлеб, и когда их набралось достаточно много, они с бабулей решили определить под библиотеку большую кладовку. Перенося туда книги, все шутили, неплохо бы обладать умением Воланда из «Мастера и Маргариты»; вмещать в обычную квартиру несколько измерений и тем самым увеличивать ее до немыслимо огромных размеров.
Видимо и у темных и светлых сил одинаковые фокусы в загашнике. Так и правильно, а как им еще разместиться в этом мире, чтобы лишний раз глаза не мозолить, а когда потребуется, то и показаться. Успокоив саму себя такими мыслями и, все же обмирая сердцем, Лана заглянула в каждый коридор. Ох, до чего же длинны они и ветвисты… Тут же в голове нарисовалась картинка, маленькая-маленькая Лана находится в дереве, а коридоры, это толстые ветки, от которых отходят более тонкие веточки с листьями и плодами.
Вздрогнув от прилетевшего сравнения, она тоненько рассмеялась; а ведь, скорее всего так и есть, домик-дерево, коридоры-ветки, комнаты-листья. Очень мудрая конспирация и достойна восхищения! Так пребывая в благоговейном восторге, Лана заметила в одном из коридоров некий отсвет, что скорее напоминал стайку светлячков и, решительно выдохнув, направилась прямо к нему.
Шла и по сторонам не оглядывалась; уж очень страшили темные комнаты, было в них что-то необъяснимое еще для ее разума и оттого пугающее. Вроде краем глаза всего зацепила, а поняла, видеть этого пока не надо.
Так и добралась до той единственной комнаты, откуда пробивался таинственный свет и, осторожно заглянув, чуть не вскрикнула от удивления; вот совсем не зря подумала про светлячков! В скрученные из проволоки замысловатые подставки, напоминающие подсвечники, были искусно вплетены различные камни. Они бликовали, фосфоресцировали, мерцали искорками, переливались всполохами и настолько завораживали, что Лана впервые в жизни огорчилась, что не сильна в самоцветах.
А через окошко, что находилось под самым потолком, влетали светлячки и, неся на крыльях колдовское свечение, отдавали его камням, заставляя сиять еще ярче и еще волшебнее.
Продолжение
Предыдущая часть
Начало
