Николай Каяла
Новое общежитие действительно располагалось почти в центре города. Это были две девятиэтажки, соединенные между собой на каждом этаже переходами. Из- за этой архитектурной особенности оно вскоре приобрело прозвище «смычка». У острословов в ходу было более фривольное название.
Два этажа в одной из половин «смычки» отдали аэропорту. Все остальное пространство было заселено женщинами, преимущественно работницами крупного строительного треста. Командовала общежитием бойкая разбитная женщина с крашенными завитыми волосами и ярким макияжем, не соответствующим ее возрасту. Так она себе казалось моложе. Звали ее Галина Петровна и ее бурная личная жизнь была уже в далеком прошлом. Вспоминая свою небезгрешную молодость, на старости лет она стала моралисткой и поэтому решила сразу пресечь любые попытки контактов среди разнополых (по ее выражению) жильцов. Для этого на третьем этаже переход между девятиэтажками отсекли надежной перегородкой, т.е. отделили мужское население от женского. По мнению Галины Петровны - это должно было отбить желание и возможность общения. Возможности может быть и ограничились, но желание только окрепло.
Все это конечно была ерунда. И лишь создавало неудобства. По одной лестнице в вестибюль на первом этаже выходило два наших этажа, а по другой -все девять этажей одного корпуса и семь другого.
Перегородка просуществовала недолго-до первой серьезной комиссии.
Когда проверяющие прошли два этажа и вместо продолжения лестницы уперлись в деревянную стенку был задан вопрос : «Что это?». Галина Петровна попыталась что-то объяснить насчет гендерных различий. Но в комиссии оказались здравые люди. Они прекрасно понимали, что заграждение в таком деле не помеха и задали второй вопрос: «А если пожар, вы представляете что здесь будет?». Даже Галина Петровна с ее скудным умом понимала ,что ничего хорошего не будет. На следующий день перегородка была убрана. Все с радостью вздохнули. И что самое главное: до этого какие только планы не разрабатывали, чтобы проникнуть на женскую территорию , какие только ухищрения не придумывались с обеих сторон. И с балкона на балкон перелазили, и дежурных подкупали и даже переодевались в женские пальто. А тут -стенки нет и пыл угас. Вот, пожалуйста, иди, а уже и не хочется. Чего стараться, когда вот оно рядом-беспрепятственно само идет в гости.
Каждый этаж общежития был разделен коридором на три секции по четыре комнаты. В нашем блоке одну комнату заняли мы с Серегой, рядом заселились пилоты Игорь, Рашид и Костя Петров. В двух других расположились штурман Веня, связист сибиряк Валентин и авиатехники Гена Луков, Саня Чернов и Володя по прозвищу «Пожилой». У Володи было тяжелое рубленое лицо, с которого не сходило серьезное и даже суровое выражение. Две тяжелые складки на щеках усиливали впечатление. Одна молоденькая девчушка, приглашенная к нам в гости, когда в разговоре упомянули Володю, спросила: «А кто это?». Все стали живо его обрисовывать. Девчушка обрадованно вспомнила: « А знаю! Это такой -пожилой». Кличка к Володе прилипла мгновенно, хотя лет ему было всего около тридцати, да и нрава он, не взирая на внешность, был простого и легкого. Не жадный и всегда готовый помочь.
Веню по -настоящему звали Венер и он был крымский татарин. Об этом он нам сообщил при первом же знакомстве и спросил: «Знаете таких?». Вообще татар в нашем городе было полно. У меня в службе тетки сплошь татарки. Одна Галя Набиуллина чего стоила. Она тоже была не Галя, а Гульнара , но охотно откликалась на Галю. Ростом под два метра, до работы в аэропорту Галя прошла суровый путь по разгрузке барж и вагонов, где ворочала мешками наравне с мужчинами. На моих глазах она схватила за шею обидевшего ее водителя и легко пригнула к земле борцовским приемом . Еле выскочив из захвата, тот лишь ошалело хлопал глазами.
Разговаривала Галя на дикой смеси русского и татарского, в которой значительное место занимали маты. У нее был муж, которого она, подозревая в многочисленных супружеских изменах, гоняла по всему городу и нередко била. Кроме мужа в ее в однокомнатной квартире на третьем этаже почти как в «Бременских музыкантах» жили кот, собака и петух. Это были полноправные члены ее семейства , у каждого было
свое имя. Петух назывался естественно Петей, собака предсказуемо Шарик и только кота опереточно звали «Икс» или как произносила Галя- «Икес».
Наш сосед по общежитию пилот Рашид часто ее разыгрывал.
«Вы почему обуты не по форме ?», -говорил он Гале, подъехавшей на заправку: «Вы разве не слышали о приказе министра гражданской авиации номер «245-У» , что в такой обуви нельзя подходить к вертолету.»
На ногах у Гали были огромные кожаные чувяки сорок пятого размера.
Про приказ он конечно придумал. Галя задумчиво осмотрела свои тапки. Потом сказала :
«Нормальный обув», обматерила Рашида, бросила шланг и ушла, не заправив вертолет.
«Наверное с тобой пошла советоваться.»- рассказал он мне.
«Да. Она ко мне подходила.- рассмеялся я : «Пришлось сказать, что ей в порядке исключения министр разрешил ходить именно в этих. Ты не один, кто ее прикалывает.»
Из татар у меня также был водитель Тимур по прозвищу «Щай». Вместо буквы «ч» он произносил «щ» и в столовой приставал ко всем поварихам с вопросом : «У тебя щай есть?» . Начальником отдела труда и заработной платы в аэропорту работала Бибисара Мурзовна Валеева, которая заставляла называть себя Вера Дмитриевна. С ней воевал весь коллектив, отвоевывая каждую единицу штатного расписания. Бибисара стояла насмерть. Вне службы это была спокойная доброжелательная тетка. Даже «Славка -таксист» был не Славка, а Салих.
В общем, татары в городе были. Но все они либо приехали с Поволжья покорять нефтяные просторы Западной Сибири, либо местные -тобольские. Про крымских мы почти ничего не знали. Смутно вспоминались пушкинский «Бахчисарайский фонтан» и «собака-крымский хан...» из фильма про Ивана Васильевича. Но это считалось вроде древнего мифа вместе с давно исчезнувшим скифами, печенегами и прочими хазарами. Все были уверены, что в Крыму испокон веков живут только русские с хохлами. То, что было связано с переселением татар из Крыма во время войны оказалось неведомым и наглухо закрытым.
На Венино сообщение внимания особенно никто не обратил. Татарин и татарин. Какая разница какой. Главное, сам Веня- нормальный общительный парень.
Перебравшись в общежитие, мы стали с пылом обустраивать свой быт. После деревянной двухэтажки здесь все нам казалось верхом комфорта. Уютные комнаты, в каждой секции отдельный душ. Кровати, постели и шкафы нам выдали по месту. Не было пока штор на окнах. Обещали позже-дефицит.
Кто-то отдал Сереге старый телевизор . А это тоже было преимущество. В общежитии их стояло всего два - в красных уголках. А тут свой -в комнате. Холодильников не было вообще. И запасы продуктов, если они у кого были, в авоське или в пластиковом пакете вывешивали через форточку за окно на улицу. Называлось это приспособление «холодильник «Север-2». Многие дома в городе снаружи были обвешаны такими «холодильниками» и напоминали зимой стенку-мишень густо обстрелянную разноцветными снарядами как в игре «пейнтбол». Иногда с нижних этажей ночью такие запасы срезали. С продуктами было туго .
В общежитии выручала столовая на первом этаже. Тут неплохо кормили.
Вдобавок, вечером это было чем-то вроде клуба. К ужину сюда подтягивались все. Здесь сообщались новости, передавались слухи и рассказывались сплетни. Нередко сюда заходила
Галина Петровна и начинала вести свою проповедническую деятельность. Ее плохо слушали и тогда она подсаживалась к чьему-нибудь столу. Ужин был испорчен. Отделаться от нее было сложно.
Наша секция была дружной. Мы организованно следили за порядком и по очереди убирали в коридоре. Даже такой лентяй, как Гена Луков безоговорочно подчинялся общему порядку. Несколько раз поначалу он пытался увильнуть, но Саня Чернов и Игорь быстро поставили его на место. Саня пообещал дать по шее, а Игорь просто поставил корзину с мусором ему на тумбочку. Гена все понял.
У связистов в аэропорту я приглядел в каморке старую пишущую машинку. Машинка была неимоверно тяжелая- килограмм около двадцати и, судя по слою пыли, не использо-валась уже несколько лет. Я подговорил Валентина привезти ее в общежитие.
«Спереть ее не проблема. Она никому не нужна. А как привезти?»-сомневался Валентин.
В выходной день я договорился с дежурным бензовозом и мы в кабине перевезли этот «Ундервуд» к нам в общежитие. Валентин аппарат смазал, перебрал и поставил новую ленту. Машинка дергалась, скрипела, иногда западала буквами, но печатала. Теперь у меня было чем заняться вечерами. Я тренировался. Вскоре я печатал со скоростью средней машинистки. От нечего делать мы в своей секции стали по выходным печатать листки с описанием событий прошедшей недели. Называлось это творчество «дацзыбао» и вывешивалось на двери туалета. Хотелось, чтобы получалось смешно. Иногда это нам удавалось и читать новости к нам ходило пол-общежития.
Делать в свободное время в городе было нечего, а зимой особенно . На улице холодно и большую часть времени темно. Правда, напротив общежития зазывно блестел неоновыми огнями один из двух городских ресторанов. Но каждый день ходить в ресторан не будешь. Тем более что и попасть в них действительно оказалось трудно. Желающих было немало. Нужно либо места заказывать заранее, либо иметь знакомых среди вышибал, гардеробщиков или официантов.
После Нового года кто-то из знакомых пригласил меня в ресторан на свой день рождения. Вначале мы просто сидели за столом и выпивали, произнося тосты в честь виновника торжества. Было скучновато. Оркестр наигрывал какую-то музыку. Посредине зала в медленном танце топталась пара: мужик в ярком свитере под горло и его дама в теплых бурках-кисах. Все изменилось, когда часам к девяти вечера ресторан заполнился до отказа и оркестр заиграл что-то веселое и заводное в популярном стиле «диско». Зал в едином порыве вскочил с мест и ринулся в пляс. Танцевали и степенные дамы с огромными халами на головах, и мужики в унтах, и хорошо одетые молодые девчата в туфлях на высоких каблуках. В перерывах между плясками публика дружно возвращалась к столам и выпивала.
В зале все курили и дым густым облаком стоял над головами танцующих. Гулянье продолжались до одиннадцати часов. Потом, за дополнительную плату шли объявления вроде «Друзья поздравляют Любу с днем рождения и дарят ей эту песню». Так танцевали еще полчаса. После этого в зале стали гасить свет и официанты при помощи вышибал потащили к выходу особо упорных. Некоторое время разгулявшийся народ еще кучковался на улице у входа в ресторан, но в конце концов мороз разгонял по домам и этих. Больше идти было некуда.
Вечерами после работы мы собирались в одной из комнат и старались хоть как-то скрасить досуг. Кроме своих, из нашей секции почти не вылазили пилот Жорка и диспетчер Эдгард- латыш из Риги. Они жили этажом выше, но все свое время проводили у нас. Регулярно снисходил до посиделок с нами Вася Зачмиряк- заведующий складом местной базы ОРСа, который в силу своего положения привилегированно занимал отдельную
комнату в конце коридора.
Телевизор не блистал разнообразием программ, видеомагнитофонов еще не было. Только аудио. Вместо огромных бобинных только стали появляться аппараты с маленькими компактными кассетами. Особым праздником было, если кто-то привозил новые записи популярных групп или Высоцкого. Сквозь шорох и треск многочисленных переписываний, звучали его песни, которые уже через несколько дней цитировались в городе, а само-деятельные барды старательно их перепевали.
Самым горячим поклонником творчества Высоцкого был Игорь. Они с Рашидом были земляки из Новосибирска, кажется даже учились в одной школе. Невысокого роста мешковатый Игорь абсолютно не производил впечатление накачанного спортсмена. Это вводило в заблуждение подвыпивших гуляк возле городского ресторана, которые в случае каких-либо стычек его вообще не принимали во внимание и старались обидеть. На моих глазах, он легко, едва уловимыми движениями уложил на снег трех человек. У него был какой-то пояс по дзюдо. Игорь был начисто лишен музыкального слуха, благо песни Высоцкого его и не требовали. Тем не менее, он часто терзал гитару пока собравшаяся публика с шумом и криком не отбирала у него инструмент. Кто-то привез из Москвы первый сборник стихов Высоцкого «Нерв», который вышел уже после смерти поэта. Игорь выпросил эту книгу на несколько дней и подверг меня пыткам, заставив на старом «Ундервуде» перепечатать по вечерам весь сборник. Наградой мне был второй экземпляр, который я печатал под копирку. Кажется он знал о Высоцком все. Кучу баек, историй и происшествий. При этом говорил Игорь о нем так, как будто Высоцкий был его добрым приятелем вроде Рашида или Жорки, называя в своих рассказах исключительно Володей.
Игорь вообще не употреблял спиртного, но это ему нисколько не мешало присутствовать на наших многочисленных пирушках. Удивительно, но он нам не мешал. Известно, что трезвый на пьяном сборище-инородное тело. Игорь был исключением. Весь вечер он терпеливо сидел в уголке стола и тихонько подъедал, что было вкусного на столе. Поесть он любил. В это время вся компания куражилась, шумела, веселилась и пела разудалые песни. Короче -гуляла. Игорь в легкой улыбкой записывал все это действо в своей памяти. Иногда пощипывая струны освободившейся гитары. Через несколько дней, когда мы собирались снова он с невозмутимым лицом начинал нам рассказывать подробности того прошедшего вечера, которые большинство из нас вообще не помнило. При этом Игорь не только рассказывал, но и показывал в лицах. Это был театр одного актера. У него несомненно был артистический дар. В детстве он даже занимался в какой-то театральной студии, где играл Ваню Солнцева в катаевском «Сыне полка». Хохот стоял на весь этаж. Мы плакали и стонали от смеха. Игорь был невозмутим.
Не смотря на разудалость и веселость молодой жизни, какие-то правила были для нас незыблемыми. В первую очередь это касалось спиртного. Даже в институте при всей культивируемой там строгости, мы позволяли себе больше, вплоть до пресловутой игры «в тигра», где победителем всегда выходил здоровенный Витя Шмаков. Витя был любитель выпить и в попытках занять денег, постоянно слонялся по коридору студенческого общежития. При этом он доставал из внутреннего кармана пиджака потертые бланки, уверяя всех, что ему выслали денежный перевод. Судьба долго хранила Витю. Более того, в деканате бытовало устойчивое мнение, что он вообще непьющий язвенник. Пару раз за счет профсоюза его даже направляли поправить здоровье в студенческом профилактории. Так он протянул до четвертого курса и был отчислен отнюдь не за пьянку, а по причине хронической неуспеваемости.
Неприятности происходили как раз не с пьяницами вроде Вити, а наоборот- с людьми неловкими или, можно даже сказать, невезучими. Таким в нашей группе был Вася Шпигун. Вечный бедолага, который постоянно попадал в глупые и нелепые ситуации. Он единственный попадался со шпаргалками на экзамене у самого лояльного и не строгого преподавателя, когда вся группа что называется сдавала «на шару». Темным вечером он садился в новых джинсах на лавочку густо намазанную пластилином. Девушки отказывали ему во взаимности, а в столовой перед ним заканчивалась на раздаче сметана.
Небольшой кампанией вечером мы собрались отметить сдачу зачета. На четверых была бутылка водки. Дело было за закуской. Кто-то вспомнил: у Пети Осадчего есть огромный
шмат сала. Петя был родом из деревни под Киевом и еженедельно наведывался домой к молодой жене. Иногда он привозил продукты. Сало лежало у Пети в комнате прямо на тумбочке у двери. И любой вошедший мог спокойно отрезать от него кусок. За салом был командирован Вася. Через несколько секунд в дверь постучали. В ожидании Васи, дверь была неосторожно открыта. На пороге стоял зам. декана Ефим Николаевич Пожарский, которого в силу его молодого возраста студенты между собой называли Фима. Отрицать и прятаться было бесполезно: на пустом столе одиноко стояла бутылка водки.
Пожарский вычислил нас просто. Он поднялся с проверкой на этаж. В институте такое практиковалось. Все двери были закрыты, вахтерша успела предупредить о визите. Фима сам недавно был студентом и так просто его было не провести. Он выждал за углом в коридоре и постучал в первую комнату, откуда выскочил человек. Закономерно, что это был наш Вася. На утро Пожарский собрал виновников в своем кабинете. Больше всего его возмутила не бутылка на столе, а то что не было никакой закуски. Удивительно, но спас тогда ситуацию Вася, который в самый разгар конфликта появился с куском сала. Это был наверное единственный случай, когда Вася подоспел вовремя и по делу. Пожарский нас тогда пощадил. А мог бы и вплоть до отчисления, как в случае с Саней Богдановым.
Студенческую вольницу раз и навсегда нам вышибли на преддипломной практике в ростовском аэропорту. Нас распределили по бригадам и поставили в смену. Мы отработали несколько дней и на выходные в компании веселых девчат поехали отдохнуть на левый берег Дона. Загуляли на несколько дней, махнув рукой на работу. Мол ничего не будет, в институте ведь не выгоняли за пропуски. Скандал был большой и начальник смены Гулин в нескольких крепких словах, объяснил нам разницу между учебой и работой на производстве.
- «Тут вам не институт»,-сказал он: «Еще раз и я вам напишу такую характеристику, что поедете по повестке военкомата. Там вам будут рады, и ШМАС заканчивать не придется.»
ШМАСом- называлась школа младших авиаспециалистов. Урок пошел на пользу. Всю оставшуюся практику мы были предельно осторожны и обязательны. А я с тех пор стал дисциплинированно разграничивать увлечения, внимательно деля время на рабочее и свободное. Короче, накануне рабочего дня я спиртное не принимал .
Как-то я рассказал об этом Наташке Гудило. Наташка сначала не поверила, потом долго смеялась. В их МТСе такие правила были не входу. Теперь она при всяком удобном случае говорила своим знакомым, показывая на меня: «Вот Мишель. Он совсем не пьет перед работой». Местные, а особенно аборигены со стажем, удивлялись такому, на их взгляд, суровому правилу и, уважительно кивая головами , говорили « Ты смотри...»
(Продолжение следует)
