В рамках проекта «Комплексная поддержка групп повышенного риска в России» мы провели серию интервью с равными консультантами из разных городов России и попросили поделиться своим опытом, рассказать о нюансах и сложностях, а также о чем важно помнить, работая с ключевыми группами.
Второе интервью из этой серии с равной консультанткой из Челябинска – Олесей.
– Сколько лет вы живете с ВИЧ и как вы стали равным консультантом?
– С ВИЧ-положительным статусом я живу уже 13 лет. Работаю полтора года в фонде «Источник надежды», попала туда совершенно случайно — хотела поволонтерить, покормить бездомных, это никак не было связано с ВИЧ-инфекцией ВООБЩЕ. В Фонд как раз набирался новый штат сотрудников и мне предложили попробовать поработать обычным социальным работником, аутрич-работником, то есть созывать народ, консультировать.
Работая в Фонде, я стала потихоньку выезжать в реабилитационные центры на лекции, рассказывать ребятам о профилактике, что делать, чтобы избежать ВИЧ, гепатита, туберкулеза, и что с этим делать, если это уже есть. И со временем, консультируя людей, я начала понимать, что надо «открывать» свое лицо, свой личный опыт можно использовать, помогая людям, не надо этого бояться. Конечно, сначала моя самостигма вступила со мной в борьбу, открывать свой статус было непросто, но я взвесила все «за» и «против» и решилась. Через какое-то время меня сделали кейс-менеджером, и я уже стала консультировать как равная – это очень облегчало работу с людьми, я стала замечать, что люди совсем по-другому реагируют, когда их консультирует человек, который тоже живет с ВИЧ. Я своим примером показываю, что с ВИЧ можно полноценно жить, работать, развиваться, заводить семьи и рожать здоровых детей. У меня, кстати, их двое.
— Расскажите про аудиторию, с которой вы работаете. Кто сейчас находится в зоне риска?
— Я, как аутрич-работник, работаю с общим населением, не затрагивая ключевые группы. Мы выезжаем на мобильном пункте в разные районы, тестируем общее население. Самые рисковые группы по-прежнему наркопотребители, обычно они еще и с алкогольной зависимостью, это малый процент, но тем не менее они есть. Половой контакт – это сейчас основной путь передачи ВИЧ. Нашей клиенткой может быть обычная девочка, которая не является наркопотребительницей или секс-работницей, а которая половым путем получила это заболевание от своего партнера.
Также я занимаюсь паллиативной помощью, то есть веду очень сложных клиентов, которые как-то ограничены в передвижении, это уже терминальная стадия СПИДа. Я организовываю им лечение, я помогаю им с МСЭ (медико-социальной экспертизой), в правовых каких-то моментах, когда отказывают, перевожу своими силами. В общем скажу так — я готова помочь всем.
— Как вы считаете, с какой аудиторией работать сложнее?
— Везде есть свои нюансы. Если брать приверженность, то, конечно, с наркопотребителями работать гораздо сложнее. Одно дело само консультирование, доведение до СПИД-центра — это мне не сложно дается, я легко нахожу контакт с людьми и располагаю к себе, доношу информацию и многие задумываются и сразу идут. НО дальнейшее отслеживание, их лечение — это уже другая история. Я стараюсь поддерживать контакт с клиентами, но бывает, что они теряют номера или телефоны. Сейчас я всячески стараюсь оставлять любые визитки, прям много давать со словами – пожалуйста, объявись, если будешь в сложной ситуации, даже покушать не будет – приходи, мы тебе набор соберем, не теряйся. Мы есть, приходи, мы тебя всегда тут поддержим. В основном, конечно, это с наркопотребителями такая история, потому что они день там, день здесь. Сегодня у них все хорошо, завтра у них все плохо. Это категория людей самая уязвимая, на мой взгляд.
— Расскажите, как найти контакт с клиентом: с чего начать разговор и существуют ли запретные темы?
— Если брать только мой опыт, то я сначала просто знакомлюсь. «Откуда ты? Чем занимаешься? Кем работаешь? Где учился? Что любишь, что не любишь? Чай-кофе будешь? Какой чай любишь?». То есть, сначала «закрытые» вопросы, потом «открытые» вопросы. Далее начинаем общаться и я уже спрашиваю о том, что его побудило сюда прийти? Какая у него проблема, с чем он не может справиться? Предлагаю вместе обсудить, чего он от меня хочет и чем я могу ему помочь.
Если говорить о запретных темах, то я сделала для себя такой вывод: лучше «не трогать там, где сильно болит». Со временем они сами начинают разговаривать об этом. Поначалу могут намеками об этом сказать, но тут же закрыться. Я это вижу по эмоциональному поведению, в такие моменты стараюсь переводить тему на что-то более позитивное. Как правило, такое происходит на вторую или третью встречу, либо в моменты, когда мы общаемся, отходит у них страх, недоверие и они сами начинают просить советы: я так стеснялся или я так не хотел вам говорить, но у меня такая-то проблема, я не знаю, как сказать моему близкому человеку. Ситуации разные. Кто-то говорит: «Это не муж меня «наградил», это вот я изменила...так вышло, теперь не знаю, как ему сказать». А изначально могут преподносить так, что это не они виноваты. Не надо к ним лезть, это для меня табу. Клиенты сами «открываются».
Если брать наркопотребителей, глупо им говорить о том, что они ведут неправильный образ жизни, они и так это знают, это их выбор. Я акцент больше делаю на то, если они не хотят лечиться. Мотивировать их нужно, в первую очередь, чтобы дальше они могли продолжать делать то, что им нравится. И когда ты видишь, что наркопотребителям нравится такая жизнь, то здесь все-таки не надо их уводить, что такое «хорошо», что такое «плохо». Цель все-таки от их запроса: что ты хочешь? Всегда говорю — захочешь исправить свой образ жизни, ты знаешь, что ты всегда можешь ко мне обратиться, я тебе помогу. Это реабилитация, это группы взаимопомощи, все организую без проблем.
— Наверняка есть люди, которые сложно «раскрываются» и плохо идут на контакт, как сохранить контакт с такими клиентами?
— «Плюшками»! Я, помимо работы в Фонде, курирую продовольственный Фонд «Русь». Волонтерю там, они выдают классные, крутые, сладкие, продуктовые наборы, вкусные каши, разные напитки, например. Я не жадина далеко и это «плюшки», по-другому не сказать. Это еще могут быть классные какие-то гигиенические наборы.
Также я веду группы ЛЖВ и всегда говорю: приходите, у нас крутые группы взаимопомощи, веду их я, познакомимся ближе, посмотрите, что есть, такие же как и вы, как и я, что нас много, вы не одни. Многие сторонятся, многие отказываются. Я говорю, что если они передумают, я всегда буду рада их видеть. Периодически своим клиентам СМСочку отправляю: «Приветствую, как у вас дела? Живы-здоровы? Пришли такие крутые наборы. Приходите, буду вам очень рада, с удовольствием выдам». Они приходят, радуются, потихонечку так и начинают доверять.
Помимо этого я информирую клиентов о специалистах в больнице или в центре СПИДа, как и когда им нужно туда прийти, и обязательно проговариваю, о том, что если они столкнутся с проблемами, то всегда могут открыто обратиться ко мне. Я всегда на их стороне, я всегда подскажу, помогу. Это тоже очень помогает. Они могут месяц «морозиться», могут два. А все равно со временем выходят на контакт, и что-то требуют. Стоит сказать, что принятие диагноза тоже играет большую роль.
— Как сохранить дистанцию с клиентом, как выстроить границы?
— Я вам скажу так, когда я пришла работать, до меня не дошли советы уже «бывалых». К чему я – я «выгорела» эмоционально, мне писали в два часа ночи: «Кто ты?» «Гусей надо тебе, не надо?». Я просыпалась, не понимала вообще, что происходит. Кто-то писал «Мне плохо, я умираю» от переупотребления каких-то наркотиков. Я так за них сильно переживала, но мне Алексей Валерьевич (директор Фонда), говорил не раз: «Олеся, ты «выгоришь», ты нам нужна, береги себя. В тебе очень много сил, ты пробивная, но это не вечно». И я вам скажу так, через семь месяцев я благополучно «выгорела». «Выгорела» и мне ни один совет не помог, я прошла это через свой опыт.
Сейчас девочка у нас новая в организации, я ее обучаю. И будто смотрю на себя в зеркало, я ей говорю:
– Катя, помнишь, я тебе рассказывала про себя историю?
– Да.
– Ты так же хочешь?
– Нет.
– Запомни одно раз и навсегда – весь мир не спасти. Ты должна четко понимать, что человек идет с запросом, с действительно хорошей приверженностью, с четким пониманием того, какой у тебя график, что ты тоже человек, что у тебя тоже есть семья, что ты не круглосуточная помощница в каких-то трудностях.
Мне это тяжело далось, я скинула 13 килограммов, не ела, не пила. Я настолько переживала, думала, – да что же это такое?! По себе же судишь, я приняла этот диагноз. Он уже есть, надо дальше жить, что-то делать. А оказалось это все гораздо сложнее, когда в это все «влилась», это сложно. Сейчас нет, сейчас все по-другому, все проще. Я не переживаю, я сопереживаю. Наконец-то я поняла значение этого слова. Все же пытаешься исправить самостоятельно. Все новоиспеченные за клиентов стараются исправить его ошибки, а клиент сам не понимает вообще, ему иногда это даже не надо. Некоторые просто уходили в стрессовое состояние и просто три месяца труда твоего просто как на помойку выкинули. Это очень обижало, я не понимала, почему так, почему он так относится. Ладно я, но как же вы, у вас уже все так плохо, вы же умрете, ну как же... Многие умирали, даже были у меня такие ситуации, когда уже поздно что-то делать, хотя я старалась, очень старалась. Но все познается только через свой опыт. Кто не хочет слышать других – только через свой опыт. И это неизбежно.
— Как поддержать мотивацию к лечению таких пациентов, которые срываются, отказываются, уходят, пропадают. Чем их можно мотивировать?
— У меня и кнут, и пряник. Раньше, когда только начинала работать, иногда говорила: «Если ты не будешь пить терапию – ты умрешь». Сейчас я своих подопечных за такие слова ругаю, потому что так нельзя говорить, это не компетентно, как минимум, это не показательные диалоги. Нужно приводить примеры. У меня есть открытые кейсы: клиенты, которые не слушали меня, довели себя до терминальной стадии. Это молодые люди, девчонки, которых потом мамы или бабушки приводили за ручку в больницу, у кого кандидоз не только на полости рта, но и кишечника, а они хотят есть, но они не могут, они все в язвах. Такими примерами я показываю то, к чему все может привести. И, конечно, я сама пример того, когда ты приверженая, соблюдаешь все рекомендации врачей, когда ты хочешь жить. Я говорю всегда ребятам: «Есть время не пить эту терапию, есть, никто не отрицает этого. Но, чтоб ее не пить нужно: раз – не употреблять, два – полноценно питаться, три – жить спокойно, как минимум в достатке, чтобы у тебя хотя бы на базовые потребности хватало денег. Если нет этих трех основных составляющих, то откуда ты будешь брать здоровье? Плюс нагрузка твоего употребления, плюс нагрузка ВИЧ-инфекции, которая постепенно твои клетки убивает. Да, иммунитет у нас очень большой резерв имеет, мы люди сильные можно выбраться из терминальной стадии. Но когда ты не помогаешь своему организму, то все это на исходе». Моя паллиативная помощь очень хороший мне пример дает. Это пугает их, они действительно смотрят, они задумываться начинают. Не все сразу, но чаще всего обращаются. Обращаются уже в плохом состоянии, но плюс в том, то что они знают, что я есть, они записывают мой номер, я выдаю визитку свою, говорю, – спрячь, запиши, хоть куда-то засунь, вдруг, не дай боже, тебе станет сильно плохо. Но если станет — звони. Это уже звонок, а так не заставить. Не заставить их, не причинишь добра. Это учиться надо, это учиться и еще раз учиться. Я пошла в психологию, везде же тонкости есть свои. Я думаю, это мне поможет с такими трудными клиентами, которые не лечатся, у которых высокая вирусная нагрузка и иммунные клетки... Понимате, это же одного полового контакта достаточно для того, чтобы заразить здорового человека. Это очень, очень опасно.
— Есть ли правила, которые не стоит нарушать равному консультанту, слова, которые могут наоборот, отпугнуть клиента?
— Давление. Раньше я очень напористая была, до сих пор с над этим работаю. Иногда кому-то помогает, кому-то нет, им надо время на «раскрытие». Давить на них нельзя, порой ты смотришь на человека и понимаешь, готов он пойти на контакт, не готов. Нужно терпение: «Не переживай, все наладится. Самое главное понимать, что все-таки со временем ее нужно будет принимать. Я понимаю, ты пока не готов. Но хотя бы раз в полгода звони мне, я могу с тобой вместе приходить хотя бы просто сдавать анализы. Никто тебя заставлять не будет, в больнице я не дам тебя никому в обиду». Вот здесь, да, это действует. Опять-таки держишь контакт с ними, чтобы никуда они не пропадали, а так тоже нельзя.
— Вы ранее уже сказали, что столкнулись с выгоранием, как вы с ним справлялись?
— Это гигиена психологии, это однозначно супервизии, это психологи. Ходить к психологу, говорить о том, с чем сама не можешь справляться. Это однозначно нужно включать эгоизм, начинать любить себя больше, понимать, отслеживать этот момент — первый звонок эмоционального выгорания, когда ты начинаешь злиться на них. Когда ты начинаешь злиться, это недопонимание – да как так? Это такой серьезный момент, этап твоей жизни, а ты так относишься. Не буду я даже тебе звонить, не хочу я тебе звонить, уговаривать тебя, что-то надо будет – позвонишь сам. Это первые звоночки, когда начинаешь злиться на них — это первый звонок твоего эмоционального выгорания. ВСЕ. У тебя нет сил, у тебя нет ресурсов: принимать, переживать, доносить. А как ты поможешь другому человеку, когда у тебя у самой в принципе нет ресурса? Вот этого эмоционального фона. Когда это случилось со мной, я думала, что это пройдет. Думала, что это временно. Это действительно прошло. Я тогда не пошла никуда, ни на супервизию, ни к психологу, я даже в принципе этого раньше не знала, что надо туда ходить. Мне предлагали, я говорю, – да не нужно, все нормально. Первый этап – это прошло, это утихло. И утихло, причем, знаете, на долгий период. А через два с половиной месяца я попала в больницу. Я резко похудела, не понимая, что со мной происходит. Всем говорила, что все в порядке, все нормально, но что-то происходит я теряю в весе. Меня полностью обследовали и решили вызвать мне психотерапевта. Не психолога, а ПСИХОТЕРАПЕВТА. И когда психотерапевт спросил, чем я занимаюсь, он тут же замолчал. Я говорю, – «А почему вы замолчали?». Он говорит, – «С недееспособностью сразу же отпало, все в порядке. Где подвох? Расскажите мне о своей работе». Я начала рассказывать и тут он мне «открыл глаза» на то, что я упустила, не обратила внимание. Оказалось, что мое эмоциональное выгорание длилось полгода, я его не замечала. Я думала, это мое нормальное состояние, просто я иногда устаю, у меня дети, я одна их воспитываю, еще животные, все это на меня навалилось. Все это пройдет, я сильная, я справлюсь. В итоге нет, десять дней в больнице – изоляция полностью, истерики. Слава богу, жить я хотела, но тем не менее мне было очень трудно и это меня обнулило. Обнулило и как я выписалась из больницы, с тех пор я эмоциональное выгорание к себе вообще не подпускаю. Прям начинаю отслеживать, иду к психологу, выговариваю, что накопилось, мы с ним разбираем. Есть гигиена рта, а есть гигиена психологии. Это очень важно для консультирования, в первую очередь.
— Еще немного про консультирование. Можете ли вы вспомнить свой самый успешный кейс, которым вы гордитесь, который приводите в пример?
— Да, есть такой кейс, который я обычно привожу в качестве примера: это был молодой парень, которого я его на аутриче выявила. У него оказался положительный тест. При консультировании выяснилось, что он еще и в употреблении был, и не было ни какой ремиссии кратковременной. Ситуация усугублялась алкогольной зависимостью. Парень даже не знал, что такое ВИЧ-инфекция, что такое гепатит. Я провела дотестовую консультацию. После того, как он узнал, что тест положительный, у него были слезы, шок, растерянность. Это был один из моих первых клиентов, я и сама растерялась, но не показала этого, сдержалась. Я долго с ним беседовала, никого в Форд (мобильный пункт, где любой человек может сделать экспресс-тест на ВИЧ) не пускала, все это понимали, что если сейчас я его отпущу с десятиминутной, социально-психологической консультации, то все — трудно будет удержать потом, или я его вообще не найду, а это надо. Полчаса диалога, на следующий день он пришел ко мне в офис. Мы с ним составили договор социального сопровождения, я с ним сходила в СПИД-центр, мы в тестовый кабинет сходили, развернутый анализ сдали. Лечиться нам надо было идти на прием к инфекционисту, а он пришел пьяный... Я ему говорю: «Андрей, как мы сейчас с тобой к врачу пойдем? Нет, тебя не выгонят. Я не дам тебя выгнать из больницы, но ты даже не дойдешь... Говорю, – давай, я тебе такси вызову. Ты домой уедешь, поспишь, а потом мы с тобой поговорим».
Мне в этот же вечер позвонила его мама. Мама – очень созависимый человек, я это хорошо понимаю. Я веду группы взаимопомощи, для созависимых родителей, у кого дети находятся в социальных центрах ЛЖВ. Это сложные люди, но они не виноваты в этом. И я понимаю, что мама созависимая, что это будет еще сложнее. Я ей объяснила, что ее сыну нужна реабилитация, что своими силами она ему не поможет. И это все длилось полгода: на комиссию он не приходил, лечиться он не хотел, он употреблял, но я всегда с ним была на связи. Иногда он даже под употреблением мне звонил, я часами слушала о его каких-то наболевших проблемах, мне звонила и его мама, я слушала ее страхи и переживания по поводу сына. И вот ровно через полгода она «дозрела», он «дозрел» – они оба были готовы на реабилитацию. Уже как год он на реабилитации. Я его под своим сопровождением свозила в СПИД-центр, мы прошли комиссию. Я в это время ездила к ним, в регцентр, проводила лекции, рассказывала, что такое приверженность, как это важно, что такое резистентность, к чему может привести отказ от лечения. Сейчас он благополучно пьет терапию. Он возмужал, это уже не тот Андрей, которого я консультировала в мобильном пункте. Я им горжусь. Там, кстати, и мама его свою личную жизнь наладила. Она ходит на группы, это стопроцентная отдача и это самый мой удачный кейс и самый сложный.
Сейчас у него стопроцентная приверженность, он прошел курс реабилитации, завязал с запрещенными веществами. Мы с ним и его мамой до сих пор связь поддерживаем.
— Были ли в вашей практике случаи, когда помощь оказывать слишком поздно?
— К сожалению, да. Клиент тогда умер. У него уже была стадия серьезная и его терапия добила. Я его в уголовной инспекции выявила, он пришел отмечаться. У него уже были язвы, началась терминальная стадия. Я знаю, как это выглядит, сталкивалась с таким. И мы с ним разговорились, он рассказал, что давно все на кожу полезло, не проходит никак. Я ему рассказала, что нужно повязки делать, это закрывать не надо, должно подсыхать. Предложила отвезти его в больницу. Он спросил: «А ты мне поможешь?» Я говорю: «Конечно, помогу, я же – СПА-СА-ТЕ-ЕЛЬ! Я помогу!». Это для меня был такой урок, больше я так не делала.
Там так получилось, что инфекционисты не досмотрели, ладно, я – новичок на тот момент была, мне надо было спасти, помочь. Но инфекционисты должны были все делать грамотно, никто не предупредил, что когда у человека нет резервов в организме, терапия может все усугубить. Иногда в таких случаях сначала нужно печеночные показатели подтянуть, иногда селезенку, чтобы она уменьшилась. А тут так все легко прошло, вы не поверите. Просто дали терапию и все. Еще и плюс противотуберкулезные, потому что клеток было что-то около ста тридцати, три с половиной миллиона вирусная нагрузка. Это ужасно, иммунные клетки – это одно, они как упали, так и поднимутся, но тут все-таки уже реальный фактор – это вирусная нагрузка. Она была миллионная, он по сути состоял из вируса. Весь. Полностью. Я так обрадовалась тому, что ему сейчас врачи помогут, терапия поможет. Он начал пить противотуберкулезные, хватило его на десять дней. Он мне звонил, говорил: «Олеся, мне еще хуже стало». Я говорю, – убирай терапию. Это очень тяжело было. И это он начал пить обычную терапию, у него не выдержала печень. Он начал желтеть, зеленеть, потом он сдулся. Терапия первое время помогала ему, все нормально было. Мы сдавали анализы, у него вирусная нагрузка упала до ста тридцати тысяч, представляете, с миллиона! Вирус, действительно был сокрушен, но печень не справилась... Когда он умер, мне позвонила его мама, плакала так сильно, не могла поверить, что так произошло. У него в заключении было написано: не установленный цирроз печени. Настолько она у него разложилась, что даже установить не смогли...
Для меня это очень большой урок. Негативный опыт, но тем не менее опыт. Я его сейчас использую в своей практике. Всегда обращаю внимание на результаты анализов,слежу за тем, чтобы и врачи тоже не пропускали такие моменты. Надо понимать одно, что это серьезное заболевание, и этого, к сожалению, не избежать. Смерти в ходе работы будут. Это надо четко понимать, прежде, чем идти в эту сферу, и помнить, что всех не спасти и на себя вину брать не стоит.
Я понимаю, что я не виновата в том, что ко мне обратились уже на поздней стадии, если бы он обратился ранее было бы все проще. Главное нужно помнить, что если человеку выписали терапию, он начал ее пить и она побочками его начала бить, а ты не обратила на это внимание, не посодействовала на ее смене, а человек потом может почему-то засыпанным прийти — это ответственность и полностью ответственность на тебе, как на специалисте. Это лично мое мнение. Я считаю, что нужно поддерживать контакт с клиентами после того, как они начали лечение. Они не всегда могут понимать сами, что что-то не так, врачи-инфекционисты не будут говорить — давай, сменим. Врачи будут говорить – потерпи, сейчас пройдет. Безусловно, это мешает качеству жизни, эти моменты тоже категорически сейчас отслеживаю. Понимаю, что что-то не так — идем менять. Собираю анамнез, что болит, где отклонения пошли, прихожу, кладу на стол. Говорю – меняйте.
— Давайте отойдем от темы клиентов, поговорим про коллег, про работу. Расскажите про свой коллектив, сколько человек работает в Фонде, как складываются отношения в команде?
— Я всегда говорю о нашей команде – это моя семья. Это моя семья, мне 34 года будет, я вообще не думала, что есть такие коллективы. Мы — один за всех, и все за одного. Нас двадцать человек, у нас пять кейс-менеджеров, социальные работники, аутрич-работники, водители, информационный отдел, пиар-отдел, исполнительный директор, генеральный директор, бухгалтер. И мы как большая семья. Наш директор периодически организует какие-то выезды на базу отдыха, обучение. Если сотрудник заболел – в этом вообще нет ничего страшного, его работа не пропадет, всегда есть, кто подменит. Мы всегда открыты друг другу и готовы помочь. Если кто-то, допустим, не справляется со сложным кейсом, кейс готов перейти к другому кейс-менеджеру, коллеги всегда помогают. Крутой коллектив. Крутой, все ребята умные, от каждого можно чему-то научиться, я их всех люблю. Это как моя семья. Моя работа — это то место, куда я иду с радостью. И люди нам всегда так говорят: как хорошо, что вы есть. мы так рады, спасибо вам, что вы есть вообще у нас.
— Что бы вы сейчас сказали своим сложным клиентам?
— А я им всегда говорю – берегите себя. Берегите себя. Наркотики приходят и уходят, любовь приходит и уходит, а жизнь продолжается, время идет. Время – это наша жизнь. Берегите себя, если вы в силах, в состоянии себе помочь – помните, что вам всегда есть, куда обратиться. Не бойтесь, не стесняйтесь просить о помощи, заявлять о том, что вам требуется помощь. Кто, если не вы? Да, голову вам не поменяют, я мировоззрения вам не поменяю, пусть это звучит грубо или как-то не так, но тем не менее, я призываю всех к ответственности за СВОЮ жизнь. Если вы в плохом состоянии и не хотите ничего предпринимать, самое главное помните о том, что это ВАШ выбор. Я пыталась, я старалась, я до сих пор есть, я до сих пор могу помочь, я до сих пор хочу помогать, но без вас я не справлюсь. Все. Иногда приходится отпускать клиента с грустью, но я всегда говорю – я верю, что ты мне позвонишь, я буду ждать. У все получится, ты молодец. Хвалить сложных клиентов надо, поддерживать.
— И последнее — можете ли вы дать рекомендацию начинающим равным консультантам?
— Прежде всего я бы сказала, что нужно любить свою работу не за деньги. Деньги – это важно, неотъемлемая часть жизни, это однозначно. Но если люди идут в эту профессию, ее нужно любить. Нужно любить людей, нужно быть добрым, сострадательным, и главное — все это нужно уметь балансировать, чтобы не привести себя к эмоциональному выгоранию, не навредить себе. Помогающая профессия сама по себе сложная, не каждому она по силам. Но когда ты помогаешь людям – это так круто. Это настолько тебя может восполнять и наполнять. Ты можешь приходить домой уставшая, но настолько духовно наполненной тем, что, кто-то сегодня справился с какой-то проблемой, кто-то сегодня жизнь заново начал, у кого-то сегодня мама безумно счастлива, а кто-то сегодня горд собой. Это нужно видеть, это нужно ценить. Ценить себя, ценить свою работу, ценить свои силы и любить себя. Я говорю опять же, с добрым большим сердцем относиться к людям, но и про себя не забывать. Все-таки любовь к себе, она всегда должна быть.
***
Как чувствуют себя люди, живущие с ВИЧ? С какими проблемами сталкиваются в повседневной жизни и как их решают? Об этом и не только на сайте проекта «Расскажи про ВИЧ». На сайте вы найдете личные истории людей, живущих с ВИЧ, интервью с врачами, а также короткие видеоролики, в которых мы рассказали все самое важное о ВИЧ-инфекции. А если у вас возникнут вопросы – вы можете анонимно задать его нашей равной консультантке в приватном чате.
