10 июня 1942 года, когда немецкие войска подошли к Дону и стали наводить понтонные переправы в районе села Малиновка, с дальнейшим захватом Воронежа, 8-я воздушная армия генерала Хрюкина получила приказ наносить удары с воздуха, чтобы уничтожить переправы и блокировать неприятеля в районе этих переправ.
453-й скоростной бомбардировочный авиаполк майора Матюхина с рассветом по боевой тревоге всем личным составом прибыл на аэродром в районе Мичуринска, где техсостав уже давно подготовил самолёты к боевому вылету. Лётчики в полном составе вылетели на бомбёжку, 100-килограммовыми бомбами. Полк пошёл на задание без прикрытия, поэтому поднялся на 7000 м.
Уже первая эскадрилья Пе-2 сделала много пожаров в районе переправ. Однако тут же начался сильный зенитный обстрел, осколки застучали по самолётам. А следом – налетела группа из 9-ти «Мессершмиттов», за ней – вторая и третья девятки.
Завязался большой воздушный бой. На помощь нам подоспела группа наших «Яков», но их было мало - всего 6 самолётов. На бомбардировщике Апарина загорелся левый мотор-бензобак. Обшивка крыльев стала свёртываться в рулончики и отлетать, в кабине стало жарко и дымно.
Апарин дал команду членам экипажа покинуть самолёт, включив аварийный звонок-сигнал. Потом самолёт перевернулся. Он открыл фонарь, приподнялся на руках и выпрыгнул из кабины.
Сперва летел вниз головой, но сразу же заметил: в воздухе горят самолёты, а парашютистов – членов экипажей – старательно расстреливают «мессеры». Николай Николаевич поостерёгся открывать парашют сразу – дёрнул за кольцо уже только на минимальной высоте.
Приземлился на железную крышу одноэтажного деревянного дома, сильно ударившись. Спрятавшись за забором в соседнем дворе, Апарин видел, что прибежали немецкие автоматчики и стали искать его.
Он смог уйти от них, пробежав по огородам нескольких усадеб, и спрятаться в ямке с высоким кустом черёмухи, как вдруг услышал команду на русском языке: «Вставай, лётчик, руки вверх! Отвоевался!»
Увидев человека, который наставил на него винтовку, Апарин поднял левую руку, и тут же выстрелил в незнакомца из пистолета, который был в правой руке. Потом он побежал по улицам и, увидев на крыльце одного дома женщину с узлом за спиной, попросил у неё какую-нибудь штатскую одежду. Она вернулась в дом, и быстро вынесла ему рваный пиджачок, такие же серые брюки и изношенную кепку.
Переодеться успел лишь частично: во двор вошли трое немецких автоматчиков. Помогло то, что в этот момент неподалёку разорвалось два снаряда. Апарин обстрелял немцев и бежал дальше, на ходу допереодеваясь в штатское.
Затаился и уснул где-то под плетнём, несмотря на то, что в метрах 150-200, под бугром, стреляли две немецкие пушки, а в ответ поблизости о них рвались наши снаряды и мины.
Проснулся от выстрелов «скрипача», или «ишака» – немецкого шестиствольного миномёта, который немцы поставили рядом, буквально по ту сторону плетня. Отстрелявшись, они быстро ушли, меняя позицию.
Как стемнело – Апарин стал пробираться на восток.
Но чем ближе подходил к предполагаемой линии фронта, тем больше встречал немецких солдат. Почти в каждом домике разговаривали немцы, а в огородах стояло их оружие и снаряжение: какие-то понтонные лодки, миномёты с тяжелыми плитами и прочее, а улицы немцы патрулировали по два человека. Так и не выбрав подходящего места прохода, пришлось вернуться назад, под плетень и куст.
Следующей ночью – почти получилось. Правда, чуть было не погиб от своих же «кукурузников»: пробирался по оврагу, и в это время рядом разорвалась фугаска с ночного бомбардировщика.
«Меня сильно оглушило и завалило землёй. Полежал немного. Самолёт улетел, я стал шевелиться, думая: если что у меня перебито, то застрелюсь»,– вспоминал Николай Николаевич.
И только на следующую ночь, воспользовавшись той же бомбёжкой с «кукурузников», – просочился наконец к своим через линию фронта. Был обстрелян нашим же пулемётчиком, который принял его за противника. пришлось даже наскоро вырыть себе руками некое подобие окопа, и долгое время прятаться в нём. Только пытался вылезти – сразу вокруг пули.
А потом, когда обошёл этот опасный участок и набрёл на наших солдат – вызвал у них подозрение, в своей старой и рваной гражданской одежде.
«Если бы был не свой – я бы уже вас расстрелял из засады», – резонно заметил Николай солдатам, показывая им свой пистолет.
«Тогда второй говорит тому, что снимал винтовку: «Бери котелки и иди вперёд, к комбату, а я пойду сзади». Меня поставили в середину. Так мы минут через пять зашли в землянку комбата. Они доложили о своем прибытии, а я доложил о своём более-менее подробно».
Апарин рассказал как можно подробнее о том, что видел на временно оккупированных территориях – гарнизоне, складах, количестве танков и машин, перемещавшихся по направлению к линии соприкосновения.
Далее, в особом отделе, был разговор по существу: о полёте, о том, как сбили, как и где шёл, что видел. Пистолет у Апарина изъяли под расписку, и направили его на ж/д станцию, с которой можно уехать в Мичуринск, к своим.
Однако быстро добраться не получилось.
«Меня остановили двое с автоматами в зеленых фуражках, спросили документы. Я показал справку, которую мне дали. Они посмотрели и пригласили с собой в дом, который был от этого места метрах в 250-300. Майор в зеленой фуражке приказал мне подмести в доме, сделать уборку. Я отказался, за это меня избили и посадили в сарай».
Там Апарин встретил ещё одного сбитого лётчика 134-го авиаполка и, в гражданском, лейтенанта, командира батареи 88-мм минометов. Они возмущались действиями людей в зелёных фуражках.
«Постой, вызовут на допрос, спросят, почему пришёл, а самолёт не вынес. Он мне предъявил такое: «Почему ты пришел, а миномёт не вынес, то есть оружие оставил врагу?» Я ему говорю: «А ты знаешь, что такое этот миномёт? У него одна плита без станины 80 кг, да сам со станиной столько же весит!» Вот какие бывают идиоты. Готовься и ты к этому».
Действительно – пошли ночные допросы, на которых Апарина «раскалывали» на признание в измене Родине. Всего в сарае было около тридцати человек, от поваров до старших офицеров, а двое - мужчина и женщина - не разговаривали ни с кем, так как были немцами.
Давали всего граммов по 150 хлеба в день, били на допросах. И так – 11 дней! Однако потом всех, от кого ничего не добились, – просто отправили на ж/д станцию, и они разъехались по своим частям.
⚡«В конце войны мы встретились в бою с немцами: за 70 лет я не хочу даже вспоминать что там было!»- откровения солдата Болгарии
Апарину удалось влезть в один эшелон идет в направлении Мичуринска (ст. Кочетовка). В нём, на полу и на нарах, лежали раненые в хаотическом положении. Раны были перевязаны всем чем можно: бинтами, бумагой, тряпками.
Прибыв на разъезд Мичуринска, он подался на аэродром. Добрался до проходной, а его не пропускает караул.
«Я говорю: «Звоните на КП или в штаб 453-го полка». Мне ответили, что такого нет, улетел полк. И вот подъезжает черный лимузин ЗИС-110, в котором, к моему счастью, оказался комиссар нашей дивизии и еще какие-то начальники. Я обратился к ним и представился. Комиссар сказал: «Садитесь в машину, поедем в штаб дивизии, а там вас увезут в свой полк». Я упал на заднее сиденье. Когда машина тронулась, у меня начали расползаться брюки, так как были очень ветхие, и я их, пока бегал, здорово потрепал», – вспоминает Николай Николаевич.
Когда прибыл в свой – узнал, что он уже 19-й «пришелец» из 40 человек лётного состава, потерянных полком в той операции.
С Вами был Владимир, канал «Две Войны». У меня есть 👉 сайт , 👉 Одноклассники, 📍YouTube, Телеграмм. Пишите своё мнение!
Как Вы считаете, почему Апарин встретил такое отношение?
