Эта дорога среди вековых елей, торжественно и неотвратимо ведущая в иное измерение жизни и души не казалась Лизе чужой. Наоборот, ей казалось, что она знает здесь каждую травинку, каждый цветок, а разлапистые листья папоротника, как широкие сильные ладони протягивали ей свои пластины - иди, мол, Лиза, ляг на нас, как в колыбель, мы тебя укачаем. И ей, действительно хотелось выйти из машины, расправить руки, как крылья свободной птицы и, чуть взмыв над этой пышной, яркой зеленью, пролететь внутрь тайги, опуститься на траву около лазурно-синей в этот погожий день реки, и так лежать - смотреть на высокое небо, считать легких овечек - облаков, и не думать ни о чем. Просто стать травой, чемерицей лесной или марьиным корнем, а может земляникой или голубикой, врасти в землю сильными корнями и навеки остаться здесь в покое и неге.
- Мам… Ты все молчишь… Ты смотри, какая дорога здесь теперь, прямо трасса. Она что - до самого скита идет? Вот это Серафима!
Назар красиво и уверенно вел машину. Лизе всегда нравилось смотреть, как мужчина держит руки на руле автомобиля, она сразу определяла его силу и уверенность - так вот ее сын был силен и уверен в себе. Они были в дороге уже четвертые сутки, так решили - ехать сами. Они не спешили, останавливались в кемпингах, как будто собрались на курорт. Это было желание Лизы - эту дорогу она использовала, как тайм-аут, время для размышления, наведения мостов между своими желаниями и душой, принятия решений. Назар понимал это, не торопил мать, но вот уже эта дорога кончалась, до скита оставалось совсем немного, меньше получаса.
- Это, конечно, ее заслуга, но пахали, строя эту дорогу все. Там, сын, скит разросся, целый город уже. Прибежище сирых, сломанных, потерянных. Я все думаю - может не надо было тебя с собой брать? А вдруг ты захочешь остаться?
Назар улыбался, это было видно лишь по легкому движению губ, краешек, которых подрагивал, потом чуть повернулся к матери, не отводя глаз с дороги.
- Я что? Сирый? Ну, ты скажешь, мать! Меня Катька ждет, у нас сынок скоро будет. Мы, вон, ипотеку хотим взять, дом купить. А ты про какой-то скит. Не… Снежку заберем и домой…
Он помолчал, пристально вглядываясь в уже начинающую пропадать в сумерках дорогу, потом тихо сказал
- И отца увидеть хочу. Не отпускает он меня, мам. Не могу забыть…
…
Ворота скита выглядели странно - как будто их установили прямо посреди леса, и они торчали так, между двух мощных еловых стволов, неизвестно зачем поставленные.
- Видишь, Назар, забор убрали. Теперь только ворота эти, как напоминание о том, что сюда можно через них войти и так же уйти - все свободны. Серафима не держит скитчан, у них какие-то другие путы, намного более сильные.
Назар притормозил у ворот, вышел из машины, подал руку матери
- А въехать туда как? Или пешком Снежу поведем?
Лиза устало оперлась на руку сына, толкнула створку ворот, сказал
- Можно, только в объезд, Завтра машину загонишь, она тут, как у Бога за пазухой, не тронет никто. Пошли.
Уже совсем стемнело, но вдоль тропы, ведущей внутрь села светились редкие невысокие фонари, их хватало ровно на то, чтобы не потерять натоптанную в траве и посыпанную песком дорожку. Скит возник неожиданно и сразу, за эти годы дома подступили совсем близко к воротам, раз - и они пришли.
Тут уже было все совсем иначе - улочки освещались ярко и празднично, аккуратные, почти пряничные домики было видно, как днем, и Назар, открыв рот, смотрел по сторонам, он не узнавал место своего детства.
- Здравствуй, брат. Ты стал мужчиной. Я, наверное, не сразу бы узнала тебя, если бы встретила в миру. Красивый… Сильный… Сын в тебя будет. А дочь … Впрочем, посмотрим.
Серафима появилась неожиданно, как будто проявилась из темноты недосягаемого для фонарей леса, нависающего темной стеной над скитом. Она по-прежнему была в белом - легкое льняное платье почти по щиколотку, светлые матерчатые туфли, шелковый платок, плотно обтягивающий красивую головку. Тяжелый узел волос, угадывающийся под шелком, чуть оттягивал ее голову назад, и от этого ее фигура казалась слишком прямой, горделивой, надменной.
- Сима… Я тебя тоже бы не узнал. Ты прямо монашка.
Серафима подошла к Лизе, коснулась ее щеки прохладными губами, потом поцеловала Назара.
- Вы очень вовремя приехали, я рада. Снежа здорова, но я вас просто так не отпущу. Побудете недельку, мне очень хочется, чтобы вы разделили мою радость. Я замуж выхожу.
Лиза прямо почувствовала, как у нее отвисла челюсть. Последнее время ее мало что удивляло, наверное, ее душа стала древней и искушенной, а тут… Она смотрела на дочь и не верила своим ушам, Сима даже хихикнула, как будто снова вернулась в детство, коснулась руки матери прохладными пальчиками
- Продолжательницу дела нашего с бабушкой себе родить хочу. Не на вас же, изменщиков, надеяться! Вы, вон, сбежали! А скиту твердая рука нужна, потерянных душ все больше в мире. Кто ж им поможет, если не мы. Ладно, на вас лица нет. Пошли отдыхать, ваш домик готов. А Снежу я к вам завтра приведу, к ночи не надо.
…
Домик был маленьким, на одну комнатку и крохотную кухоньку. Лиза еще в прошлый приезд заметила - из таких домиков в скиту состояла целая улица. Она шла по краю села, граничила с лесом, не очень хорошо освещалась, но была уютной и тихой. А этих домиках селили пришлых, новеньких, тех кто пришел, но еще ничего не понял и ничего не решил. Ну и гостей, конечно.
- Назар, там, за печкой еще кушетка есть. За занавеской. Ужин тоже в печи разогретый стоит, с прошлого раза еще знаю. Ты поесть хочешь?
Назар кивнул, и они еще целый час сидели за маленьким трехногим столиком, пили простоквашу с теплым хлебом, колупали яйца, такие свежие и такие вкусные, что даже двух показалось мало, а потом пили чай с вишневыми пончиками и смотрели на далекую луну, холодно и равнодушно висящую над лесной стеной.
