Определение "царь", а также производные от него "царскии", "цесарство", "цесарствие", "царствовати", употреблявшиеся в отношении отдельных представителей княжеского рода Рюриковичей встречаются время от времени в древнерусских источниках. Попавшее в древнерусский язык, по-видимому, из старославянской литературы слово "царь" ("цесарь") использовалось для обозначения Бога — Царя Небесного, ветхозаветных правителей, римских и византийских императоров, обычно служа переводом греч. basileus. С конца XII века известны также случаи применения этого термина к императору Священной Римской империи ("цесарь Немецкий" или "цесарь Римский").
Как показывают наблюдения В.А. Водова и А.А. Горского, в XI-XII веках применение царского титула к русским князьям носило окказиональный характер: такой титул мог употребляться для прославления князя с использованием византийских образцов красноречия, для подчеркивания политического престижа умершего князя, в связи с главенством князя в церковных делах и культом князя-святого. Термин "царь" попал на Русь в период относительно безразличного отношения Рюриковичей к титулатуре и поэтому титулом не стал, а использовался как своего рода обозначение князя "высоким стилем".
То же самое следует сказать и в отношении термина "самодержец". Будучи калькой с греч. autocrator, первоначально это выражение не было титулом, а представляло собой некое почетное определение, характеризующее правителя, который не делил свою власть ни с кем из родственников или иных соправителей и в этом смысле властвовал единолично.
В XIII веке положение изменилось, чему способствовали два обстоятельства: падение Константинополя и захват Византии латинянами, а также монголо-татарское нашествие и установление на Руси верховной власти монгольских и золотоордынских ханов.
В литературе обращают внимание преимущественно на последнее обстоятельство, отмечая факты систематического применения в русских источниках со времени нашествия Батыя титула цесарь/царь к великому хану в Каракоруме, а с 1260-х гг., после утверждения полной самостоятельности Орды, — и к ханам этого западного улуса Монгольской империи.
Однако монгольским влиянием невозможно объяснить перенос на правителей Монгольского государства заимствованного у Византии царского титула. Выяснить, почему именно этот, чуждый монголам титул закрепился на Руси за их правителями, вытеснив собой свой монгольский эквивалент — титул "хан", — также известный на Руси, но употреблявшийся гораздо реже, можно только с учетом русско-византийских отношений предшествующего времени.
Дело в том, что монгольское завоевание Руси пришлось на период временного "отсутствия царства", наступивший после падения Константинополя в 1204 г. и продолжавшийся до восстановления Византийской империи в 1261 г. Монгольское государство и его правители как бы заполнили собой место, принадлежавшее ранее Византии и ее императорам и теперь временно пустовавшее. Восстановление Византийской империи только закрепило вновь сложившуюся реальность, поскольку василевсы и константинопольский патриархат вступили с Ордой в союзнические отношения и тем самым легитимизировали положение этого государства в Восточной Европе и в том числе зависимость от него русских земель.
Наименование ханов Орды царями вытекало, разумеется, не из того, что после 1204 г. русская мысль искала, кого бы теперь назвать царем, а из реального политического статуса Джучидов, подчинивших не только Русь, но и другие государства, поставивших на службу себе их правителей и обложивших данью население. По верному замечанию А.И. Филюшкина, они, Джучиды, ".. .стало быть... действительно цари, причем в имперском (а не христианском) понимании этого слова. И легитимизация Золотой Орды в Европе вытекала не из союза с Византией, а из боевой мощи татарских туменов".
Однако между падением Константинополя в 1204 г. и установлением на Руси татаромонгольского ига прошло без малого полстолетия, в течение которого произошли заметные изменения в практике использования царского титула. "Погибель царства богохранимого Константинограда", как воспринимали на Руси захват Византии крестоносцами, привела к тому, что царский титул на длительное время утрачивает свою привлекательность для русских князей, — частота его употребления в источниках применительно к правителям русских земель резко сократилась, и за весь XIII и первую половину XIV века можно указать только трех князей, в отношении которых был использован царский титул (против нескольких десятков подобных случаев в XI-XII веках.).
Нельзя сказать, чтобы русские князья в первой половине XIII века совершенно не нуждались в титуле, подчеркивавшем и закреплявшем политическое неравенство и преимущества одних князей перед другими. Скорее наоборот, потребность в таком титуле усилилась, доказательством чему служит систематическое применение почетного определения «великий князь», которое как раз на рубеже XII-XIII веков, по мнению А. Поппэ, перерастает в особый титул, отличавший наиболее могущественных князей.
Майоров А.В. Царский титул Галицко-волынского князя Романа Мстиславича и его потомков // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana