Сколько себя помню, всегда спала беспокойно. Одеяло с утра находила на голове, на полу, сбитым комком в ногах. Мама быстро приучила меня спать в одиночестве, да и другого выхода не было: пара синяков на лице, поставленные спящей мной, вызывали на работе вопросы. Парни тоже не выдерживали постоянных толчков, оплеух и затрещин. Один из них даже рассказывал, что я выла.
Успокаивающий чай, прогулки, антидепрессанты и депрессант-алкоголь ― мне не помогало ничего, но я ещё не понимала, что у меня всё было нормально.
Было. Пока последний из ухажёров ― Максим ― не бросил меня с криками об одержимых бесами, прижимая как ляльку к груди прокушенный мизинец.
Это и вправду стало мешать. Всё усугубилось в разы из-за этой чёртовой квартиры. И бабки. Бабки, которая мне снилась.
Сны всегда были одни и те же. Я лежала в постели, не в силах пошевелиться, а ко мне на карачках медленно приближалась тёмная фигура. Это была бабка Лиза ― мать отца, после смерти которой мне досталась квартира. И, хоть я сделала ремонт, расставила повсюду цветы и аромадиффузоры, бабкин кислый запах: запах старости, мочи и протухшей каши никуда не делся.
Как и сама бабка Лиза.
Она садилась на грудь, прижимала к кровати и шептала на ухо ужасные вещи: про мать, отца, Сталина, квартплату, коммунальщиков, врачей, пенсионный фонд и старость. Про то, что у меня меж бровей залегла морщина, а, значит, скоро скрутит пальцы артрит, позвоночник согнётся в крюк, сиськи отвиснут пустыми мешками к пупку. Я пыталась кричать, сопротивляться, но не могла. Только в голове крутились обрывки молитвы “Отче наш”.
Сначала я думала, что это всего лишь плод воображения, побочный эффект старухиной вони и бубнежа телевизора из квартиры соседки. Но затем начался сонный паралич. Каждую ночь я просыпалась, не в силах двигаться или говорить, а бабка сидела на груди и смеялась беззубым ртом.
Я перепробовала всё, что могла придумать, чтобы избавиться от бабки. Я жгла шалфей, спала с найденным тут же в квартире молитвословом под подушкой, даже к психотерапевту ходила: психотерапевт только кивал и выписывал шестьдесят миллиграмм вместо тридцати за пять тысяч в час. Ничего не работало. Она всегда была там, скрываясь в тенях, ожидая, пока я усну.
Друзья заметили, что я вздрагиваю на каждый шорох; на днях из-за «школьной» пироженки наорала на подругу ― нервы почти сдали; на работе начальник ходит мимо меня по дуге, за облитую остывшим кофе рубашку я расплатилась премией.
Однажды ночью я решила, что с меня достаточно. Я приготовилась встретить бабку лицом к лицу. Выключив весь свет, я легла в постель, ожидая, когда меня настигнет сон. Когда я заснула, опять почувствовала знакомую тяжесть на груди. Но на этот раз я должна была победить.
Изо всех сил я заставила себя двигаться. Брыкалась и металась, пока бабка не полетела на пол с мерзким хрустом. Я села, тяжело дыша и вспотев, и включила фонарик на смартфоне. Но когда свет добрался до изножья кровати, я забыла, как дышать.
Бабка всё ещё была там, глядела светящимися красными глазами, крутила сморщенной головой, кузнечиком складывала колени. Это никогда не было сном. Всё это время было реальным.
Я окаменела, а затем пошла крупной дрожью. Я не знала, что делать. Чувствовала себя совершенно беспомощной. Бабка смотрела не мигая. Казалось, она просто ждёт, когда я решусь сделать шаг.
Пока я сидела, замерев от страха, бабка проскрежетала щелкуном из “The Last of Us” и крутанулась вокруг своей оси, а потом заговорила. Её голос был как смешным из-за беззубого шамканья, так и нагоняющим мурашки своим свистящим ритмом.
― Ты не шмошеш убешать от меня, внучка, я теперь шасть тебя. Ты никогда не ишбавишься от меня и точно сама штанеш бабкой. Одинокой и нушной тока ради квартиры.
Я понимала: надо действовать. Нельзя позволить мёртвой бабке контролировать всю жизнь. Я закрыла глаза, глубоко вздохнула и начала молиться. Раз “Отче наш” не помогал, я молилась всем сердцем, вслух прося силы и мужества противостоять бабке у Сталина, пенсионного фонда, ЖЭУ и водителей трамваев в пять утра, у пластических хирургов и косметологов. Просила благословения и вечной молодости у Джареда Лето и Энн Хатауэй. Просила помощи у работников соцслужб и санитаров.
Когда я открыла глаза, спальню заливал яркий свет. Бабка исчезла. Меня охватило чувство облегчения и благодарности. Я знала, что столкнулась со своим страхом и вышла победительницей.
С того дня я на удивление крепко спала, избавившись от ночных кошмаров и сонного паралича, которые мучили так долго. Спала так, как никогда в своей жизни. Бабка всегда будет частью меня, только я больше не боялась. Что нас не убивает, делает сильнее, правда?..
Однако тревожные ощущения меня не покидали. И не зря, через неделю в квартире началась чертовщина: двери, которые я перед работой закрыла, были открыты вечером, шторы на окнах тоже жили своей жизнью: то сдвигались, то раздвигались в моё отсутствие. Ночью в коридоре раздавались шаркающие шаги.
Я пыталась игнорировать эти вещи, только как и в случае со сном, становилось хуже. Я видела смазанные тени на периферии зрения, иногда в зеркале мелькала бабка.
Как только во сне мне снова кошкой легла на грудь тяжесть, терпение лопнуло.
Когда всё испробовано и всё возможное сделано, жизнь оставляет нам только один выход, и я дрожащими руками набрала в гугле “финалист битвы экстрасенсов вызов”, немного подумав, добавила “недорого”.
Экстрасенс оказался грузной армянкой с зычным утробным голосом. Одетая во всё чёрное, с густо прихваченным лаком начёсом, она водила сморщенным носом по воздуху, отчего в носогубке топорщился тон.
― Старостью пахнет, ― заключила экстрасенс. Я глупо хихикнула. ― Сколько живёшь здесь?
― Лет пять.
― Лет пять. Долго держится. Значит, это подклад под порогом. Тащи инструмент.
Инструментом в итоге оказалась одна завалящая плоская отвёртка и газовый ключ. Недюжинной силы ударами экстрасенс раскурочила маленький порожек у входа.
В ямке лежали заботливо связанные бельевой резинкой пенсионное удостоверение, сберкнижка и вставная челюсть.
“Так вот что бабка шамкает, зубы забыла”, ― подумала я и снова глупо хихикнула.
Экстрасенс утёрла рукавом лоб, рукав побелел от пудры. Кряхтя, она поднялась с пола и передала мне отвёртку, уже погнувшуюся в двух местах.
― Значит, так. Подклад сжечь на растущую луну в лесу в полночь. Пепел развеять у корней семидясети… нет, восьмидесяти лип. С вас двадцать тыщ за консультацию и ещё двадцать за работы строительные.
То, что работы строительные с наполовину снятым полом мне ещё предстоят, экстрасенс опустила, а я, ошарашенная названной суммой, и вовсе забыла съязвить.
На сберкнижке обнаружились накопленные и уже списанные в пользу государства двести пятьдесят тысяч. Так что жгла я подклад с особенной злостью на бабку. С пеплом не заморачивалась ― оставила там же в придомовой посадке, в мангале соседей, куда попросилась сжечь “ненужный хлам” и заодно пропустить пару стопок самогона под мясо.
Хорошие всё же у меня соседи. В деревню зовут. Говорят, там дача соседняя пустует, а я как раз заказала семян “Бычьего сердца”. Сейчас распогодится, рассаду высажу, потом к врачу шапишусь на самый ранний приём. Шталина на них, врачей-грачей, нет.
Автор: Яна Полякова
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ
