Продолжаю, по просьбе нашей дамы, рассказ о метаморфозах, произошедших со мной в стройбате.
Уже с первых дней службы, мне стало ясно: институтские замашки здесь не прокатят и за свое место, под московским солнцем, придется бороться.
И боролся, всеми доступными мне методами. Где мог, сачковал. Менял работу на стройке, на труд с кисточкой и фломастерами. Заводил друзей. Старался отвечать на обиды.
Постепенно становился другим человеком. Стал злее, хитрее. Хуже, конечно, чем был.
Но среди волков жить – по-волчьи выть.
Вдруг понял, что девчонки не такие уж и недоступные, как мне казалось раньше. Я понял свое превосходство над азиатами, которые, хоть кол на голове теши, не могли закадрить юных москвичек или лимитчиц.
Кстати разницы между ними я не заметил. Преимущество лимитчиц было лишь в том, что попасть к ним в общагу было на порядок легче, чем оказаться в московской квартире.
Все это время, институтская любовь Надя писала мне. Высылала фотографии. Я отвечал на письма, тоже посылал свои фото. Конечно же, те, где выглядел орлом, а не зачуханным солдатиком с затравленным взглядом.
Получать весточки от девочки с гражданки было чертовски приятно – многим моим коллегам девчонки не писали, их вообще не существовало.
Возможно, с Надей сложилось бы все иначе, если бы я получил отпуск. Однако через год, когда пришло время отправляться на побывку домой, об отпуске моем не могло быть и речи: к тому времени я стал прожженным нарушителем дисциплины и светил мне уже не визит в родные пенаты, а дисбат.
Такие вот пироги. Девочки, спиртное и сигареты – основные науки, которые я постиг в армии.
Приоритеты к дембелю изменились. Вот почему вернувшись в институтское общежитие, я лишь мельком взглянул на дверь комнаты Нади. Не только я стал другим. Мне казалось, что и подружка моя изменилась.
Как выяснилось позже, так и было. Надя тоже стала выпивать и курить. А еще влюбилась в красавца-афганца, звезду институтского КВН. А мне, как я уже заметил, больше по душе была развязная красотка Олеся.
Но свой священный долг Надей, мы выполнили до конца – ровно два года переписывались.
Традиции, в общем, были соблюдены от «а» до «я».
Продолжение следует.
